Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2006
Я испытываю едва ли не чувство удовлетворения, следя за ходом военных действий в «карикатурной войне» (она действительно карикатурна). Возможно, это признание не делает мне чести, но оно делает заявку на честность. Если политкорректность — палка о двух концах, то мы имеем дело с другим ее концом. Отношение к политкорректности в России, прослышавшей об оной с сильным опозданием, отмечено редкостным единодушием: «Ха-ха-ха». Но я-то уже более тридцати лет наблюдаю это явление с близкого расстояния, и мне не смешно. Ни ухмыляться, ни иронизировать я не стану.
Политкорректность — это разновидность опрощения, которым сопровождается покаянное хождение в народ, точнее в народы — их много разных, включая и «женский народ» (по выражению Платонова). Известно, чем обернулось и как осмеивалось хождение угрызаемых совестью угнетателей к недоуменно презиравшим их угнетенным — притом следует помнить, что соотношение тех и других, как в анекдоте: конь – рябчик, не только количественное, но и качественное. По сравнению с народничеством, политкорректность ближе к епитимье, поскольку есть род ограничения. Например, нельзя называть вещи своими именами. То есть «своими именами» в рассуждении кающегося, иначе прещенье превратилось бы в фикцию: «Ты не смеешь так говорить или так думать» обращено может быть лишь к думающему так или говорящему так. (Симптоматично, что песня «DieGedankensindfrei»[1] в Германии относится к разряду неполиткорректных.)
Однако запрет на высказывание по причинам этического характера практически невыполним. Заповеди политкорректности не могут быть кодифицированы уже потому, что им нет числа. Верней, они — порождение культурно-исторических ситуаций, мир же это калейдоскоп культур, менталитетов, обычаев, каждый из которых настаивает на своей исключительности. И если на земле есть что-то единое, некий общий знаменатель для всех и вся, то это цивилизация. Она одна для всех, и она — цивилизация европейская (смею я утверждать, при всем своем восхищении Тойнби с его двадцатью восемью цивилизациями: от Андской до Содомо-Гоморской). Но главное даже не в бесчисленности запретов и оглядок, а в том, что соблюдение одной заповеди автоматически влечет за собой нарушение других. В предельно политкорректном объявлении о конкурсе на замещение свободной вакансии должно быть написано: «Предпочтение отдается исповедующим ислам многодетным матерям-одиночкам с безграничной инвалидностью». Первое здесь в безусловной вражде со вторым, что не имеет значения, поскольку все равно главным условием приема на работу является стопроцентная нетрудоспобность работника.
Хорошо, этоreductioadabsurdum[2]. Но я помню замешательство — на рефлекторном уровне, — когда Англия «вела неоколониальную войну» против Аргентины, в которой военная хунта тогда же «вела грязную войну» против своего народа. «Что я должна думать? Что я скажу детям?» — соседка в растерянности, и вроде бы не дура, просто такая, как все.
От того, что политкорректность непереводима, ей отчаянней всего сопротивляется язык, родная речь — или, если говорить созвучно эпохе, спикер национальной культуры. Классический пример — смысловая перверсия слов «негр» и «черный» («афроамериканцы», «афроканадцы» вне обсуждения, их все равно язык не перемелет). «Негр», еще недавно такой лапушка, вот-вот разделит судьбу слова «жид», и наоборот, «черного», почти что «черномазого», пытаются обелить (о, месть языка!). Сегодня сказать «негр» — как бы и перед другими неловко: слышится «ниггер», а скажешь «черный» — все еще неловко перед собою: чувствуешь фальшь. В результате: «Ну, она там с одним блэком встречалась…»
Что бывает за несоблюдение политкорректности? Именно так нужно ставить вопрос — что за это бывает? — поскольку она носит характер «добровольно-принудительный», что-то наподобие субботника или подписки на заем. Здесь, как в Библии: заповеди политкорректности неравноценны, в большинстве случаев отказ следовать им чреват нареканием, но есть среди них одна, нарушить которую тебе не позволят физически. В этом смысле она, как заповедь «плодитесь, размножайтесь», — попробуй не соблюсти.
В ходе «карикатурной войны» Европа взялась было публиковать, наряду с дружескими шаржами на пророка, картинки, «задевающие религиозные чувства» свои собственные: мол, берите с нас пример, вышучивайте нашего Христа, как мы вышучиваем вашего… Мы к вам в претензии не будем. Давайте сообща создадим этакий антипантеон. Когда еще мне доводилось слышать, что Моисей заблудился в пустыне, вообще же он вел евреев в Швейцарию. Иисус пошел ко дну, позабыв, что у него дырявые пятки. И т. д.
Но сильным мира того, то бишь исламского, известно: симметрии здесь нет. Восемнадцатый век, Просвещение, энциклопедисты, вольнодумство — словом, все, что является основой современной цивилизации, сделало европейцев совершенно индифферентными к тому, в чем церковь усматривала кощунство и за что именем Христа отправляла на костер тысячами. Походя отмечу: англо-саксонский мир, не переживавший столь бурного романа с французским Просвещением, оказался в меньшей степени, чем континентальная Европа, затронут нынешним скандалом. На сей раз американские и английские флаги жгут по причине «исламской политкорректности» — чего не скажешь о датском, норвежском или французском флагах. Показательно: Франция, по части авансов арабам оставившая позади Россию, приютившая у себя некогда аятоллу Хомейни, — Франция не отдает ни пяди своей культурной территории. Ибо то, что для других цивилизация, для нее культура — Россия Пушкиным тоже бы не поступилась.
В землях благодатного полумесяца сознают, что Запад, иллюстрируя «Карманное богословие» Гольбаха (в иудео-христианской его части), великого святотатства для себя не совершает. Все в прошлом. Главная реликвия Запада сегодня — это Холокост, он — святая святых. И сионистское лобби тут не при чем. Было даже время, когда в Израиле о Холокосте предпочитали не вспоминать: позор нации. Один из аргументов против идиш в тогдашнем идеологическом арсенале сионизма: на этом языке говорили те, кого, как стадо баранов, гнали на бойню. Только на процессе Эйхмана стало очевидно: в идейном плане Холокост неисчерпаем. Тогда-то эти шесть миллионов из презренных галутных евреев, поплатившихся жизнью за нежелание внять героической трубе сионизма, превратились в мучеников, чья память священна.
Холокост — первая заповедь, начертанная на скрижалях политкорректности. Если несоблюдающий прочие заповеди гражданин Евросоюза может отделаться, так сказать, общественным порицанием, образно говоря, «от него отвернутся товарищи», то нарушение заповеди о Холокосте уже вполне наказуемо: могут уволить с работы, а могут и срок дать — зависит об обстоятельств дела. Несколько лет назад один немецкий оркестрант на гастролях в Израиле брякнул официантке, которая подала ему счет: «Гитлер заплатит». С его стороны это была неуклюжая шутка, но она стоила ему места: немец, произносящий такое в Израиле… Да и в Германии само имя Адольф под запретом (хотя можно было бы и не запрещать: кому придет в голову назвать свое чадо Чертом).
Или другой случай, памятный всей Германии, поскольку сие транслировалось по телевидению. В годовщину Хрустальной ночи (была круглая дата) на специальном заседании Бундестага его председатель в покаянной речи допустил незначительное отклонение от канона, в том духе, что дескать, к несчастью, мы, немцы, были ослеплены своими успехами. Эти «успехи» оказались для него роковыми. Не прошло и двух часов, как оратор, заканчивавший свое выступление уже при пустом зале, подал в отставку. За нечаянно бьют отчаянно.
Предумышленное оскорбление памяти жертв Холокоста, для чего достаточно публично усомниться в массовом уничтожении евреев, уголовно наказуемо, — подпадает под действие закона «об освенцимской лжи». Этот закон, по-немецки именуемый «Auschwitzlüge», не из тех, что существуют лишь на бумаге, он применяется на практике, в чем осужденные, вероятно, видят давление еврейских кругов. А напрасно. Изначально евреи отнюдь не принуждали христиан к покаянию, как крепостные не принуждали к покаянию помещиков, больные — здоровых и т. д. Недаром революции совершаются теми, против кого они направлены. Но как не потребовать свою законную виру, когда есть такая возможность, — вот еврейство ею и воспользовалось. Да и поныне пользуется — боюсь, на свою голову. Я помню трех-четырехлетнего мальчика — ангельское создание: льняные волосы, голубые глаза, — который сделал для себя удивительное открытие: оказывается, стоит сказать в магазине «я еврей», как обязательно получишь что-нибудь вкусненькое. Это продолжалось, пока он не возымел неосторожность сказать «волшебное слово» в греческой лавке.
Делать ставку на чью-то политкорректность соблазнительно, но, во-первых, рискуешь столкнуться с политкорректностью, обслуживающей противную сторону, а во-вторых (конечно, правильней было бы первое и второе здесь поменять местами), это еще и верный путь к деградации: много ли дала Африке экономическая политкорректность развитых стран? Вечный статус жертвы приводит раньше или позже к летальному исходу.
Когда слышишь, что в лице ислама XXI век столкнулся с каким-нибудь там …дцатым веком, хочется возразить: «Уже нет». Вследствие холокоста понятие «святотатства» актуализировалось так же и в европейском сознание. Европа склонна отказаться от того важнейшего, что принесло с собой Просвещение, а именно — от разделения права и морали. «Я с вами не согласен, но готов умереть за ваше право это говорить». Благодаря законам «об освенцимской лжи», «о пропаганде расовой ненависти» и т.п., Запад, по сути дела, оказался в том же …дцатом веке. О войне анахронизмов — какой-то умник называл это войной цивилизаций — можно забыть. В царстве мулл теперь с полным основанием могут сказать: «А зато у вас негров линчуют» — у нас свой Мухаммед, у вас свой. (Хотя подозреваю, что для всех этих толп, сокрушающих датские посольства, речь идет об оскорблении племенного божества. Несмотря на космополитический характер ислама, в этом нет ничего шокирующего — существует же такая форма духовной самоидентификации, как «русский, православный», что естественно вытекает из образа «русского Христа».)
Безумие — развращать других и самому быть развращаемым иллюзорными выгодами, которые сулит политкорректность, в действительности лишь способная столкнуть всех лбами. Наоборот! Двигаться надо в противоположном направлении: «DieGedankensindfrei». Право высказывать их — вот символ веры цивилизованного человека. Универсальная религия. К этому дóлжно приучать «меньших братьев», коих и среди аборигенов Запада большинство, — а не идти на поводу у тех, кто убежден: давать по морде в ответ на сказанное — «пррральна».
Либерализм как залог процветания, быть может, даже спасения человечества, экономический невозможен без либерализма нравственного. На все возражения, которые очень легко могу себе представить, замечу лишь, что не карикатуры в «Штюрмере» породили нацизм, а наоборот. Они были орудием его, никогда не позволившего бы на карикатуру ответить карикатурой.