Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2006
ИСПОВЕДЬ НЬЮ-ЙОРКСКОГО КИНОМАНА[1]
В кино не был давно, недели две. Хотел на "Войну миров", попал на "Частную жизнь"[2] ("Vie privée"). Ретроспектива Луи Маля в Линкольн-центре, Бардо и Мастроянни в одном плосковатом флаконе образца 62-го года бранятся/тешатся по-английски, она с французским акцентом, он с непонятным, папарацци лезут не в свое дело, Марчелло, позабыв о Бриджит, треть фильма репетирует пьесу, Бриджит дует губки и меняет наряды, папарацци наглеют на глазах, ослепленная фотовспышкой звезда красиво падает с крыши в замедленном движении. Конец фильма.
Сколько лет прошло в кино? Три года? Пять лет? Я о чистом, минус походы за попкорном и фестивальные очереди, времени. В который раз сопереживая бегущему от кукурузника Кэри Гранту в хичкоковском "На север через северо-запад" ("North By Northwest"), умирая, как в детстве, от смеха на "Этом безумном, безумном, безумном, безумном мире", но уже не с отцом в к/т "Родина", а с ребенком в "Фильм форум", борясь (мысленно) с инопланетными негодяями или сонливостью в полупустом кинозале им. Майи Дерен в "Антолоджи фильм аркайвз" на мучительной "Смерти Эмпедокла" ("La Morte D’Empedocle") по Гëльдерлину в киноверсии Штрауба и Юйе[3]; танцуя полжизни назад в темноте на лучшем рок-фильме всех времен и народов "Stop Making Sense"[4] (1984) в Сан-Франциско или в прошлом году на фестивальном показе видеоклипов в Эдинбурге; накуриваясь перед кодой "Одиссеи 2001 года" или на фильмах братьев Маркс между лекциями; раздумывая: взять за руку сейчас или когда станет ясно, кто убил Лору Палмер. Факультет кино, работу в киноархиве учитывать? Просмотры своего и чужого материала считать? Если да, то скорее пять, чем три.
Остановка на пути в Новый Свет: новогодняя, с 76-го на 77-й, ночь в Риме, переполненный кинотеатр на фешенебельной виа Венето (где вы, Марчелло и Папараццо?), только что вышедший "Казанова" Феллини, все, включая канадца Сазерленда, говорят по-итальянски, и ничего, кроме частого секса, иногда с неодушевленными предметами (что тоже не понятно), не понятно. И после фильма слова отца, который, фанатируя в 60-е, вставал засветло, чтобы попасть на "Сладкую жизнь" где-то на московской окраине: "Нам, скорей всего, уже поздно, но тебе придется приложить усилия, чтобы вжиться в эту новую культуру". Отцу тогда было столько, сколько мне сейчас, и имел он в виду Запад в целом, а не Италию в частности, но я его понял без пояснений. Недавно, уже на культурно освоенном Западе, точнее на западной стороне Манхэттена, выстояли длинную очередь на трилигвистический мизогинический садо-мазо комикс "Демон-любовник" ("Demonlover") Ассаяса[5], в котором хорошие и плохие менялись местами и перескакивали, как в видеоиграх, на новые уровни, а саундтрек нью-йоркских нойзмейстеров "Sonic Youth"[6] и анимационные эффекты демонтаж монструозного киноконструкта никак не облегчали, но мой вполне американский отец к подобным европейским штучкам давно стал относиться в лучшем случае со снисхождением. А в худшем — затащил его на "Астенический синдром" (мой третий рецидив по счету); реакция: прости, но после двадцати восьми лет жизни здесь мне это уже ни к чему.
"А Тарковский у вас, наверно, на среднего зрителя?" — спросил в середине 80-х профессор кино, благоговеющий перед просвещенной Европой и, по умолчанию, Россией. Вспомнилось "Зеркало", последний фильм перед отъездом. Тоже с отцом, почему-то ночью, почему-то в московском ТЮЗе, полусанкционированный просмотр, переживания: вдруг окажется слабее "Соляриса"; первая встреча с полнометражным госавангардом, Рерберг[7] на высоте, нарратив усложнен: кто эти испанцы и почему акцентирован след чашки на столе? Но мне девятнадцать: глубина и легкий туман — для меня синонимичны. "На самого элитарного", — сказал я профессору.
"Зеркало" с тех пор видел дважды, последний раз лет пятнадцать назад в викторианской снаружи и готической внутри библиотеке "Джефферсон маркет". Понравилось все: след чашки, испанцы, цитаты из переписки с Чаадаевым и даже пожимающие плечами нью-йоркские пенсионеры. С "Солярисом" вышло сложнее. На двойном сеансе научной фантастики, в одном из полдюжины почивших в бозе сан-францисских артхауcов, согласился с сокурсником из Лос-Анджелеса: тридцатиминутная "Взлетная полоса" ("La Jetée") Криса Маркера[8] сильней покатила. И трава тут была ни при чем. Сокурсник с тех пор написал о кино пару книг, я тоже правда, не о кино, хотя кто-нибудь подсчитает киноотсылки и скажет, что все-таки о кино; а "Солярис" с тех пор я видел еще раз, девятый по счету, и, возможно, последний. С друзьями-интеллектуалами в Нью-Йорке, и тоже в несуществующем уже артхаусе. И на вопрос "А что, Тарковский занятия по монтажу не посещал?" — пришлось улыбнуться: длиннот и вправду оказалось больше, чем терпения к ним.
Все, что нужно для кино, — это девушка и пистолет, сказал великий Сэм Фуллер[9], и был в чем-то прав. Если вы не любите "Роллинг стоунз", вы не любите рок-н-ролл, а если не любите Фуллера – значит, не любите кино, сказал Мартин Скорсезе и тоже был в чем-то прав. Что нужно для эссе о кино? Перечитать Базена или Делеза не тянет. Выстроить запомнившиеся фильмы в хронологический ряд не получится, да и зачем? Сосредоточить внимание на фильмах, просмотренных более двух раз, и задуматься: почему? Рассказать о необъятном личном проекте: пересмотреть фильмы 77-го и его окрестностей года ("Нью-Йорк, Нью-Йорк" Скорсезе, "Три женщины" Олтмана[10], "Энни Холл" Аллена[11]) плюс телесериалы ("Такси", "С возвращением, Коттер!", "Старски и Хатч" и др.), чтобы восстановить фон ушедшей эпохи? А может быть, просто вспомнить исчезнувшие кинотеатры юности, а к этому все приложится?
Понаехали рокеры с виджеями, из метрополии или местные — не разберешь. Добродушно-настырный импрессарио упросил выступить. Мучительно долго, на арендованных костылях и в лжегипсе, поднимался на сцену бывшего кинотеатра на Бликер-стрит. Мучительно долго спускался. В промежутке минуты четыре что-то мямлил в темноту клуба. Дефиниция жанра: концептуальный стенд-ап, несмешной, контакта с аудиторией не предполагающий. Но попытка была: помните, здесь кино когда-то показывали, неплохое? "Последнее танго", "Профессия: репортер", помните? Молчание ягнят… Не помнят. Другая тусовка, другая эмиграция. И только при слове "кокаин", которым, согласно телеге, Ибн-Сина лечил якобы упавшего в Альгамбре с мотоцикла меня, зашевелился народ, залопотал: "Йес! Коук! Нормалек!" Месяц спустя ветеран пограничных жанров, писатель Юрграу, рассказывал: в клубах тебя обычно никто не слушает, работают только отсылки к наркотикам, ну и мат еще. Нехитрые секреты мастерства… Через год после ортопедического перформанса один из рокеров опознал в даунтауне: "Костыль"? Я не сразу понял — решил, что это его кличка. Оказалась моя.
…А в "Бликер синема" в конце 70-х и "Отвращение" ("Repulsion") Поланского с Денёв давали, и "Презрение" («Le Mépris») Годара с Бардо и Фрицем Лангом, и "Жюль и Джим" Трюффо. "Лолиту" Кубрика, трилогию ("L’Avventura", "La Notte", "L’Eclisse") Антониони, "Персону" Бергмана… Чего только не давали! "Эдипа" Пазолини, "Сладкую жизнь" Феллини (наконец-то и я увидел!), "Амаркорд"… Персональный проект "Похищенная Европа" там и осуществил, задолго до факультета кино, на двойных сеансах, за полгода какие-то. Там да еще в кинотеатре на 356 плюшевых мест, что под Карнеги-холл располагался. И тот давно закрыли, и этот, и кинотеатр на 8-й, где смотрел "Заводной апельсин" с родителями, а с девушкой — "Монтерей Поп", тот, где Хендрикс сжигает свою гитару, а Таунсенд разбивает… И "Талию", в которой так и не успел побывать, и "Синема студиоз", где остался на второй сеанс "Неба над Берлином"[12] ("Wings of Desire") , но ушел с "Закона желания"[13] ("Law of Desire")… Репертуарных и арт-кинотеатров в Манхэттене штук семь осталось: "Фильм Форум", "Анджелика", "Линкольн синемаз", крошечное "Синема виллидж", два-три новых — и всë. О кинотеатрах-дворцах 20-х и 30 годов разговор особый — их стали закрывать еще в семидесятые.
Читаешь на специальных сайтах комменты ностальгирующих киноманов: вспоминают, вежливо поправляя друг друга, преобразившийся под двойным нашествием видео и мультиплексов киноландшафт города, волшебные в стиле ар-деко интерьеры кинозалов, Фасбиндера на St. Marks Place, Кассаветиса[14] на 3-й авеню, качество звука (не всегда на уровне), вкус печенья, которое продавали в фойе, и думаешь: запóстить бы и мне на их форумы тоже что-нибудь проникновенное, под говорящим каким-нибудь ником, uznik_dvd, скажем, или madelaine_kinoglaz.
О том, например, как в 77-м во Флашинге, на углу Мейн-стрит и Нортерн-бульвара, в театре-дворце ар-деко за два с полтиной показывали "The Song Remains The Same" (1976) — честный отчет (по словам Джимми Пейджа) о среднем концерте «Led Zeppelin». Тогда не понимал: зачем отчет, ведь концерт-то средний; сейчас думаю: всем бы такой средний. В кинотеатре разрешалось курить все что душе угодно. Что угодно и курили.
Или о первом фильме в Америке: если не Superman, то вспоминается именно он. С родителями и соседом, опять на Мейн-стрит, но не во дворце, а в кинотеатре попроще. Сосед демонстрирует плоды адаптации в Новом Свете и закидывает ноги на спинку пустого кресла; покойный Супермен Кристофер Ривз выказывает чудеса героизма в воздухе; "научивший целое поколение быть грубым" Марлон Брандо в роли инопланетного отца Супермена сверхцивилизован и честно отрабатывает свои четыре миллиона за десять минут экранного времени — контракт астрономический, даже для планеты Криптон… Но маму подвиги "Человека из стали" не занимают, сюжет комикса не цепляет, мама выросла на совершенно других супергероях с загадочными именами: Кривонос, Мамлакат, Карацупа, тем более что завтра маме вставать в шесть утра, чтобы к восьми поспеть на работу где-то у черта на рогах, чуть ли не на Криптоне, и между вторым и третьим вылетом Супермена мама безмятежно засыпает в кресле.
Или о том, как пару лет назад подыскивал место для презентации новой книжки и заглянул в хайтек-клуб "Remote", а там чистенькие и ухоженные юноши и девушки старшего школьного возраста потягивают пивко и щелкают орешки, а на мониторах — презентация классики хардкора "Глубокая глотка" ("Deep Throat", 1972). Всё, кроме мизансцен и звукового ряда, вполне пристойно. После просмотра некто (продюсер?) отвечает на вопросы юных зрителей, вспоминает, как быстро снимали (за 6 дней), как уложились в бюджет (24 тыс. долларов), как не всегда успевали подбить выручку (приходилось торопиться), но фильм, по неточным подсчетам, за время проката собрал 600 миллионов долларов, и так далее. И получается, что сейчас "Deep Throat" — своего рода артфильм для клубной молодежи, да и кинотеатров для легальной демонстрации жесткого порно в диснеизированном Манхэттене не осталось. А в мои, помнится, годы оральные эскапады анатомически неординарной Линды Лавлэйс совсем в других местах показывали (напишу я в своем посте и укажу в каких). Да и зритель тогда поволосатей был и пообтрепанней.
Авангард нашаривался вслепую, квадратно-гнездовым, доинтернетным способом. Опять же в 77 году на углу Пятой и 42-й приметил афишку у Публичной библиотеки: "Фильмы Марселя Дюшана[15] в "Китчен". Имя Дюшана знал то ли из интервью с продвинутым Йокой Ленноном в журнале "Роллинг стоун", то ли из совдеповской брошюры "Кризис безобразия". О фильмах Дюшана не знал ничего. О знаменитом центре "Китчен" тоже. Отправился по старому адресу, на Брум-стрит. В просторном лофте — пятнадцать задумчивых артстудентов, на экране крупным планом 8-миллиметровый авангард: цепи, заборы, дверные ручки, шахматные фигуры. Диегезисом не пахнет. Словом диегезис тоже. Нечаянная встреча с богемным даунтаном особого следа не оставила. Наутро делился впечатлениями с коллегой в отделе упаковок женского платья. "На ‘Звездные войны’ сходи", — посоветовал лаконичный Хосе.
На кампусе между психологией и лингвистикой забрел в темную аудиторию. На экране миловидная женщина в клешах спасалась бегством от преследователя в черном. Вместо лица у преследователя зеркало. Или зеркало у женщины? Не помню, что заинтриговало больше: четырнадцатиминутный фильм или перспектива ходить в кино, не пропуская лекций. Постфактум идентифицировал "Полуденные сети" («Meshes of the Afternoon», 1943) бабушки американского авангарда Майи Дерен (Элеоноры Деренковской)[16], к фильмам которой стал относиться с пиететом. Постпостфактум пиетет куда-то пропал, интерес к работам Дерен о культуре Гаити и магии вуду остался.
Уже почти овладев понятиями «бриколаж», «jouissance» и «двойная артикуляция» и совершая частые набеги в сан-францисскую "Синематеку" в первой половине 80-х, высматривал продвинутых в сторону авангарда преподавателей и не понимал, почему не вижу их на структуралистских фильмах Стэна Брекиджа[17] и Пола Шаритса[18]. Бог с ним, с "Племянником Рамо" ("Rameau’s Nephew by Diderot (Thanx to Dennis Young) by Wilma Schoen", 1974) канадца Майкла Сноу[19], его-то наши бодрийарки и лаканисты наверняка успели разобрать по кадрам, благо есть что: "события" четырехчасовой ленты "происходят" в пустом салоне самолета. Но как насчет премьеры новых работ Годара для ТВ? Годар ведь это наше всё? И почему нет в зале великолепной Бабетт Мангольт, той самой Бабетт, которая работала DP у нашего кумира — бельгийского "Годара в юбке" Шанталь Акерман[20] и чуть ли не у самого Годара? Бабетт Мангольт, которая поставила мне "А" (до сих пор приятно) за опус "Силиконовая долина: золотая лихорадка 100 лет спустя", но так и не смогла понять, что мне за дело до этих сугубо калифорнийских проблем. Как что за дело, Бабетт?! Живу я тут. (Месяца три назад, давно успев поостыть и к авангарду, и к теории, заглянул в кинотеатр "Уолтер Рид" при Линкольн-центре на фильм Акерман "Завтра мы переезжаем" (2003). И огорчился. Невеселую комедию о трех поколениях евреев во Франции смотреть было неловко. Неудачное кино? Постмод антикомедия? Как-то стало хотеться удачного и не анти).
На факультете говорили "фильм", сказать "кино" считалось дурным тоном. А на первом настоящем проекте ждал сюрприз: даже самые продвинутые режиссеры говорили кино, movie. "А я это кино видел!" — подмигнул я большеглазому парню с волевым подбородком и ткнул в его футболку с надписью "Stop Making Sense". "Я тоже", — сострил Джонатан Демме. Еще бы: он этот фильм снял. "Классное кино!" — не унимался я. "Так ведь команда какая!" — ответил тогда еще не оскароносный скромняга. Артрокеры «Talking Heads» в те годы рулили по крайней мере в моей, отдельно взятой голове, и полагаю, что фильм я видел не меньше раз, чем Демме. На премьере, в старинном кинотеатре "Кастро" в Сан-Франциско (где годом раньше показывали "Новый Вавилон" Козинцева и Трауберга в сопровождении "живого" оркестра); в дюжине других кинотеатров Калифорнии и Нью-Йорка. Полгода бегал на субботние ночные сеансы в берклийский кинотеатр "UC". Озадачил профессора, читавшего курс "Кино и психоанализ", назвав фильм любимым. Профессор в тот семестр перевел "Кафку" Делеза и Гваттари, и в ответ, думаю, ждал как минимум "Америку" Штрауба и Юйе. Или что-нибудь Фасбиндера. Его эпический "Берлин, Александерплац" в 85-м показывали в кинотеатрике "Ред вик" в районе Хэйт-Эшбери, и мы старались не пропустить ни одной серии. Как, впрочем, и всë Фасбиндера. "Ред вик" переехал на квартал дальше, "Кастро" пока на месте, "UC" закрыли.
И вот, представьте, возвращается человек в город молодости, а любимого кинотеатра уже нет. А с ним столько всего связано: золотой век Голливуда, Новая волна, старая любовь… А кафе рядом открыто, и цены примерно те же, ну точно как в том эпизоде из "Twilight Zone", где герой возвращается, но не просто в город детства, а в то самое время, короче, "Можно дойти пешком". Но курить уже нельзя. А он там сидел, страшно вспомнить когда, и курил, и писал свои papers, все пытался нащупать связь между категориями символического и семиотического (по Кристевой) и производством и дистрибуцией независимого кино. А что смешного, начало восьмидесятых, Джим Джармуш, Спайк Ли[21] и Сюзен Сайдельман[22] уже сняли по первому фильму, и слово "независимые" имеет еще какой-то смысл и обнадеживает. Но связь так просто не нащупывается. А потом он переезжает в Нью-Йорк и чуть ли не на первом же фильме решается на радикальный жест — вручает зачитанную до дыр книжку Кристевой одному популярному актеру и монологисту. А монологист взял и спрыгнул с парома в нью-йоркский залив через семнадцать лет. И жалко его от души, хотя связи тут никакой, одна клиническая депрессия. И книжку жалко. Конечно, можно новую купить. Но я ту хочу, зачитанную.
Затащила домой после съемок дочь бывшего президента "Коламбия пикчерз", дала погладить облезлую кошку по имени Мишка, похвалилась, в числе прочего, седлом из какого-то фильма, я так и не понял какого. Кажется из "Унесенных ветром". "Frankly, my dear, I don’t give a damn"[23], чуть не щегольнул цитатой из не виденных мной "Унесенных". Большие фильмы всегда отпугивали. Первую часть "Крестного отца" впервые увидел полгода назад. Медленный процесс контекстуализации расхожих цитат постфактум: вошедшая в обиход фраза "Make him an offer he can’t refuse"[24] в фильме Копполы оказалась более зловещей, чем ожидал, — либо на документе подпись, либо мозги неподписанта. Фразой с тех пор пользуюсь осторожней. Или аналогично жесткий контекст фразы "Go ahead, make my day"[25] из первого "Грязного Гарри" ("Dirty Harry", 1971), снятого в Сан-Франциско замечательным Доном Сигалом. Сымпровизированная на площадке фраза "Are you talking to me?" [26] из неонуарного "Таксиста" (1976) Скорсезе давно превратилась в объект пародии и самопародии. Из старого доброго кино конечно же "Here’s looking at you, kid"[27] или "We’ll always have Paris"[28] плюс десяток других фраз из апроприированной и сэмплированной (и не потерявшей своей прелести) "Касабланки" (1942). Цитируется реплика "Nobody’s perfect"[29] из финала "В джазе только девушки" ("Some Like It Hot", 1959), но об атрибуции тут говорить сложно — выражение устойчиво и вне фильма. Цитируются пикантные фразы из старых фильмов с участием Мэй Уэст и последние страшные слова Джеймса Кэгни из "Белой горячки" ("White Heat", 1949): "Made it, Ma! Top o’ the world!"[30]Какими социальными группами и в каком контексте цитируются — предмет особого разговора.
Примечательно, что из вербально-интенсивной и для моего поколения знаковой (читай: идеальной для свиданий) комедии "Энни Холл" Вуди Аллена в обиход вошла (и вышла) лишь присказка главной героини "La-de-da", в основном же имитировалась ее манера одеваться, а из популярного (и удручающе пустословного) "Бульварного чтива" («Pulp Fiction») не цитируется практически ничего, даже реплика "Zed’s dead"[31], к цитированию, казалось бы, располагающая. Иногда цитируется не отдельная фраза из конкретного фильма, а некая обобщенная фраза, произнесенная с определенной интонацией, которая и указывает на жанр, будь то нуар или хоррор. Разумеется, существуют фильмы культовые, и тексты этих фильмов заучиваются наизусть, а на просмотрах фанаты рядятся в костюмы героев, хором скандируют реплики, повторяют жесты, бросаются рисом и т. д., как это делалось (иногда делается и до сих пор) на ночных сеансах "Rocky Horror Picture Show" (1975). Однако это скорее исключение из правила. Помимо прочего, действенным способом коммуникации служит использование музыкальных цитат из телесериалов, и тут существует известная иерархия. Не вдаваясь в подробности, упомяну легко идентифицируемую музыкальную фразу из "Twilight Zone" (1959), но кто может вспомнить заставку из телесериала "Columbo" (1967) и зачем? Промурлыкать цитату из "Twilight Zone" означает намекнуть, что с вами или вашим собеседником происходит нечто сверхъестественное, но на что укажут несколько тактов мелодии из криминальной драмы "Columbo"? В худшем случае на то, что у вас на полу в гостиной лежит остывающий труп, в лучшем — что у вас отменная память и вам впору играть в Trivial Pursuit. Выкарабкиваясь из этого абзаца, более уместного в этнологическом трактате Бронислава Малиновского или в пособии для сотрудников ФСБ, отбывающих в длительную зарубежную командировку, повторю шутливое замечание одного моего приятеля, сделанное в далекие рейгановские времена: "Вычислить русского шпиона в Америке довольно несложно. Достаточно спросить у него имена трех Студжей". Как гражданин США я не в праве предавать огласке имена участников старого комедийного трио и в этом стратегически сенситивном месте ставлю точку.
Но это еще не все. По дороге на службу — то ли в берклийский в стиле модерн "Пасифик фильм аркайв", где между делом смотрел по 2-3 фильма в день (Дзига Вертов, Бастер Китон, Джон Форд, "Девять дней одного года", мюзиклы Басби Беркли), то ли в сан-францисский ложноклассический "Палас оф Файн Артс", где в то время показывали снятый в формате IMAX "Кронос" Рона Фрике (снявшего до этого "Коянискацци" Годфри Реджио), — столкнулся с грузовиком, точнее, был смят им. Мой "форд-мустанг" стал намного компактней, я отделался относительно легким испугом и с болью в пояснице стал посещать офис физиотерапевта. И вот, лежу я на одном из таких сеансов раздетый до пояса, крупногабаритный негр-массажист обкладывает меня горячими компрессами, как вдруг по радио сообщают, что сбит корейский авиалайнер. Этого еще не хватало! Я съеживаюсь, жду реакции массажиста, массажист молчит, бормочет что-то недоброе про этих русских, скороговоркой рекомендует расслабиться и резко давит на позвоночник. Я благодарю Асклепия, что это всего лишь массаж, а не токи высокой частоты, и чтобы отвлечься, пытаюсь припомнить свой первый фильм. Самый первый, что очень непросто.
Может быть, спичечный коробок кинотеатра "Малютка" где-то на белом свете, там, где Иванушка-дурачок, он же Шурик, бъется с поддатым трехглавым драконом Трусомбалбесомбывалым? А к нам в Черноморск как раз прибыла съемочная группа, работающая над кинофильмом "Шея" ("The Neck"). Действие фильма происходит в 30-е, течение жизни в городе — в 60-е, и поэтому не обошлось без легких корректив. Фасады домов облепили довоенными вывесками: "Моментальная фотография", "Фильдеперсовые чулки", ОСОАВИАХИМ. "Что это — ОСОАВИАХИМ?" — спрашиваю я у отца. "ОСОАВИАХИМ, сынок, — отвечает отец, — это отец ДОСААФа". Но это случилось потом.
А в самом начале было "Чистое небо", летний кинотеатр, огромные южные звезды над головой, черно-белые лица на полотне громко обмениваются задушевными фразами, мама и бабушка смотрят в одну точку и переживают. Мне тоже туда смотреть?