Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2006
Перевод Нина Демурова
Дж. Б. Пристли[1]
Как мне стало известно, «Алису в Стране чудес» и «Алису в Зазеркалье» собираются издавать по-немецки. Весть об этом важном событии поначалу меня удивила, ибо я считал, что оба эти классических произведения давно уже переведены на языки всех цивилизованных стран[2]. Но по некотором размышлении я понял, что, будь они популярны в Германии, мы бы давно это знали. Ведь заранее можно сказать, что произойдет, когда там прочтут книги об Алисе, — достаточно вспомнить, что произошло с Шекспиром! Интерпретаторов соберется целая куча, и добрая тысяча важных тевтонцев усядется писать толстые тома комментариев и критических исследований; они примутся сопоставлять и сравнивать героев (даже Ящерке Биллу будет отведена целая глава) и давать по сотне противоречивых толкований каждой кэрролловской шутке. Затем на сцену неизбежно явятся Фрейд и Юнг со своими последователями, и на свет родятся чудовищные опусы о Sexualtheorie в «Стране чудес», об Assoziationsfähigkeit и Assozionsstudien[3] Бармаглота, и, уж конечно, о сокровенном смысле конфликта между Труляля и Траляля с психоаналитической и психопатологической точек зрения. Нам наконец разъяснят специфику отвратительного символизма Безумного Чаепития, а мой старый приятель Болванщик окажется прямо-таки букетом всевозможных неврозов! Что касается самой Алисы… нет, нет! Алису они пощадят. Я, во всяком случае, не прибавлю ни слова: не стану разрушать иллюзии задумчивой тени Льюиса Кэрролла — да пребудет он еще какое-то время в неведении о том, что же на самом деле происходило в алисиной головке, этой, с позволения сказать, особой стране чудес.
Но вот что немецкие критики и комментаторы скажут о Шалтае-Болтае? Интересно будет узнать. Мне всегда казалось, что он смахивает на важного литератора. Я невольно вспомнил о нем несколько дней назад, читая труд одного молодого критика, весьма напыщенного и напрочь лишенного чувства юмора (имя не стану называть). У нас в Англии, да и в Америке, есть некая школка подобных интерпретаторов, в чьих произведениях, претенциозных и в то же время пустых, мне неизменно слышится нечто смутно знакомое, и лишь на днях я понял откуда. Из «Зазеркалья», конечно! Шалтай-Болтай еще не оценен по заслугам — это фигура пророческая. Изображая его, Льюис Кэрролл, высмеял племя критиков, еще не появившихся в его время. Но теперь, когда они не только появились, но то и дело подсовывают нам свои опусы, пришла пора по достоинству оценить истинный смысл кэрролловского персонажа — это чудо сатирического предвидения. Я далек от мысли, что сумею исчерпать все значение Шалтая-Болтая; меня нисколько не удивит, если окажется, что возможны и другие, более глубокие и эзотерические трактовки, которые пока еще не поступили от членов Теософского и всяких прочих обществ. Однако меня Шалтай-Болтай интересует как герой литературный, и я ограничусь исключительно литературной стороной дела. Давайте вернемся к тексту, пока германские профессоры еще не затемнили его окончательно.
Как вы помните, Алиса, обнаружив, что Шалтай-Болтай (который только что был яйцом и лежал на полке в лавочке) сидит на высокой и очень тонкой стене, принимает его за чучело. Заметьте, так происходит наше с ним знакомство. Обратите внимание на стену — высокую и до того тонкую, что Алиса «только диву далась, как это он не падает», и не забудьте словечко «чучело». Вспомните все это и представьте себе Шалтая-Болтая — этого любимца крошечных литературных кружков, которые возглавляет мистер Имярек, молодой критик, похожий на сову… не буду дальше распространяться. Подобные личности чуть ли не сразу начинают презирать публику, что для них очень характерно, себя же они посвящают немногим избранным — тем, кому доступны Флобер, Стендаль и Чехов. Шалтай-Болтай очень скоро берет тот же тон. «У некоторых людей, — изрекает он в самом начале беседы с Алисой, — здравого смысла не больше, чем у младенца!» И поинтересовавшись затем, что означает ее имя, выражает недовольство по поводу того, что она этого не знает, — многозначительная сцена, не требующая с моей стороны никаких разъяснений. Алиса, представляющая здравый смысл, задает ему чрезвычайно важный вопрос:
— А вам не кажется, что внизу вам будет спокойнее? — снова спросила Алиса. Она совсем не собиралась загадывать Шалтаю загадки, просто она волновалась за этого чудака. — Стена ужасно тонкая.
Весь этот отрывок имеет серьезнейшее значение. Ведь Шалтай-Болтай убежден, что любой, даже самый простой, вопрос представляет собой загадку, которую он должен разгадать к своему вящему торжеству; ему и в голову не приходит, что Алиса, которая твердо стоит на земле, может быть умней его и что она просто дает ему совет, а не спешит решать пустяковые головоломки. Сам он, разумеется, предпочитает висеть в воздухе — его привлекает именно тонкость стены. Дальше мы читаем на той же странице, что он очень рассердился, когда Алиса, опередив его, сказала, будто Король «пошлет всю свою конницу, всю свою рать». Оказывается, то, что он считал величайшей тайной, известно Алисе и всем на свете, чего — по причине собственного слепого тщеславия — он уж никак не подозревал. Полагаю, нет никакой необходимости объяснять тут что-либо или указывать на аналогии.
(Далее см. бумажную версию)