Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2006
Исаак Башевис Зингер Сказки / Перев. Ольги Мяэотс. Худож. Вадим Меджибовский. — М.: Текст, 2005
Выступая на банкете по случаю вручения ему Нобелевской премии, Исаак Башевис Зингер сформулировал десять причин, по которым он начал писать для детей (в сущности, в этих десяти пунктах — портрет его идеального читателя):
1. Дети читают книги, а не рецензии. Им наплевать на критиков.
2. Они читают не для того, чтобы решить проблему личной самоидентификации.
3. И не для того, чтобы избавиться от ощущения отчужденности, чувства вины или подавить в себе стремление к бунту.
4. Им дела нет до психологии.
5. И до социологии.
6. Они не пытаются понять «Поминки по Финнегану».
7. Они по-прежнему верят в Бога, семью, ангелов, чертей, ведьм, логику, знаки препинания и прочие старомодные вещи.
8. Им нравятся интересные истории, а не комментарии и примечания.
9. Если книга скучна, они зевают не стесняясь.
10. Они не надеются, что их любимый писатель спасет человечество. Несмотря на молодость, они понимают, что ему это не по силам. Подобные «детские» иллюзии бывают только у взрослых…
Несколько сборников рассказов для детей, повесть «Голем», специальная детская версия книги воспоминаний «День удовольствий: рассказы мальчика, выросшего в Варшаве» — большая и важная часть писательского наследия Зингера. Между прочим, свою первую Национальную книжную премию (NationalBookAward) Зингер получил именно за «День удовольствий».
Зингера «для взрослых» российская читающая публика знает, «для детей» — практически нет. Выпущенные издательством «Текст» «Сказки» — первая в России детская книга писателя. По-моему, она получилась чрезвычайно обаятельной, не в последнюю очередь благодаря прекрасному переводу Ольги Мяэотс и замечательным иллюстрациям Вадима Меджибовского. В книжке есть все, чему положено быть в хороших сказках: страшное, смешное, трогательное, захватывающее. Эти истории можно читать на ночь совсем маленьким детям, интересно читать лет в 12-13 и не скучно читать, если ты, как говорится, «уже большой».
Жанр «удивительной истории» вообще — самый «удобный» для Зингера, тяготеющего к нему и в своих «взрослых» книгах. Рассказчик (иногда это сам автор, иногда какой-нибудь персонаж), история как таковая и ее слушатели образуют одно достоверное и доверительное пространство, в котором нет и не может быть никакой «книжной» отстраненности, нет места авторскому самокопанию, иначе говоря — тоске и занудству. «Автору» Зингер всегда предпочитает «рассказчика» истории, потому что автора больше всего интересует он сам, а рассказчика — то, о чем он рассказывает.
На своих писательских семинарах Зингер настоятельно призывал студентов «не морализировать!». «Кому нужно наше морализаторство, — утверждал он, — когда есть Десять заповедей!» Однако жанр детского рассказа иногда все-таки требует чего-то вроде «морального урока» или, по крайней мере, предостережения. По-моему, Зингеру тут просто нет равных. Все его «выводы» замечательно точны и мудры — ни убавить ни прибавить. (См., например, концовки рассказов «Рай для дураков», «Первый Шлемель» и «Ловкач Тоди и Скряга Лейзер».)
Очевидной особенностью зингеровских сказок является их «местечковый» колорит. То есть то, чего больше нет на этом свете. Современным детям, для которых сугубо «еврейское» ассоциируется (если, конечно, ассоциируется с чем-то вообще) скорее с пустыней и Красным морем, наверное, покажутся странными такие привычно русские избы, сани, снежные метели… Но, как пишет Зингер в коротком предисловии: «Для рассказчика вчера по-прежнему рядом… В рассказах время не исчезает…» Хотя большую часть жизни Зингер провел в США, определяющим для него как для художника (и человека) был именно опыт жизни в Польше — сначала в местечке, а затем в доме раввина-отца в еврейском квартале Варшавы. Нисколько не идеализируя и не романтизируя местечко, Зингер — тем сильнее, чем старше становился, — все равно его любил, как любят настоящее, как любят родителей и их жизнь,понимая, что, как бы там ни было, родители все равно знали и чувствовали больше и лучше, чем мы сегодня.
К названным Зингером десяти причинам, по которым он решил сочинять для детей, я бы, пожалуй, добавил еще одну. Дело в том, что ни мать, ни тем более отец, который, по словам Зингера, был «хасидом 24 часа в сутки», мягко говоря, не одобряли выбранной сыном деятельности. Писательство — часть взрослого, часто фальшивого мира. Для Зингера при его постоянной раздвоенности, сомнениях и остром переживании невозможности соединить родительский закрытый мир (с его удалением от грехов и неучастием в «некошерных» заботах века) и огромный открытый мир новой, «взрослой» жизни (с бесконечными страстями-искушениями) книги для детей были, наверное, еще и допустимым компромиссом. Истории, сказки рассказывали и о том, праведном мире… В сказках (и благодаря сказкам) писатель и мы, его слушатели-читатели, оказываемся там, где — по законам жанра — маленький мальчик побеждает дьявола, все страшные приключения оканчиваются хорошо, все люди симпатичные (даже скряги и дураки), там, где весело и интересно, жутко и блаженно, где идет волшебный снег, «как в сказке», как в детстве…