Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2006
Две волшебные истории[1]
Сказка о плуге
Давным-давно жил да был Антоний. В деревне жил, потому как крестьянин. Весной работы у него невпроворот. Едва посадит морковь, пора сажать картошку. Поутру они с женой отправлялись в поле, по меже вдоль озимых. Озимые уже взошли.
Антоний сказал:
— Осенью нужно бы купить плуг.
— Вечно нам что-то нужно, — вздохнула Антониева жена.
Поскольку дело было давно и к тому же в сказке, Антонию сейчас могла бы, например, помочь какая-нибудь чудом оставшаяся в живых рыбка. Потому что как раз в тот день Антоний спас одну рыбку. Она трепыхалась в луже, оставшейся от ручейка, который после дождя разлился, а потом пересох. Антоний взял рыбку в руки. Окунек. Для жарки чересчур мал, одни кости.
— Пусть живет, — сжалился над рыбкой Антоний.
И бросил окунька в речку. Честно говоря, он не только его пожалел, но еще и подумал, что рыбка с острым плавником на спине может насмерть поранить какую-нибудь из его уток.
Рыбка, однако, вовсе не была волшебной, потому что даже в сказке не все волшебное. Просто обыкновенный маленький окунь. Плеснул хвостом и уплыл. Умным его нельзя было назвать. Все равно он, когда подрос, попался на крючок какому-то рыбаку.
Да весной Антонию и недосуг было думать о сказочных чудесах. Они с женой работали в огороде с утра до вечера. Потом надо было еще накормить лошадь, корову, и свиней, и кур, и гусей, и уток.
Ну и конечно же Антониева жена не забывала поставить мисочку с едой для гномика.
А еще в сказках бывает, что пчела, которую кто-нибудь спасет от гибели, потом поможет своему избавителю. Летом Антоний спас жизнь одной пчеле. Протянул ей соломинку, когда она попала в бочку с дождевой водой. Детям своим он сказал, что пчел надо уважать, потому что они дают мед и воск, из которого делают церковные свечи.
Антоний, правда, и не надеялся, что эта пчела поблагодарит его человеческим голосом и разрешит в случае какой беды ее позвать. И оказался прав.
А вот сынишке Антония хотелось верить, что пчела волшебная. Но не тут-то было. На следующий день какая-то пчела — кто знает, может быть, та же самая — ужалила его в ухо. Ухо распухло. И несколько дней было красное, как бурак, и болело. Что ж, ничего не поделаешь. Кто ему велел, чтобы сократить путь, бежать на луг, где паслись гуси, мимо ульев?
Впрочем, будут в этой сказке и чудеса, и чародеи.
В нескольких верстах от хаты Антония, за тремя горами, лежало озеро. На нем остров. Ночью водная гладь серебрилась в лунном свете. Озеро было заколдованное. А на острове жили чародей и его жена чародеиха. И была у них дочка.
В тот год, когда начинается наша сказка, чародей был ужасно зол. Он обиделся на одного ученого, который принародно усомнился, существуют ли вообще волшебство и волшебники. За такую наглость чародей решил ученому отомстить.
Месть, конечно, должна была быть волшебной. Но и одновременно на высоком научном уровне. И при этом, разумеется, страшной. Однако ни одной хорошей идеи чародею в голову не приходило. Когда он советовался с женой, та только смеялась.
Чародеиха была толстая и веселая. Любила стряпать. Считала, что людей, которые не верят в волшебство, много, и нельзя их всех за это наказывать. Голос у нее был грубый. Смех разносился далеко.
— Ху-ху-хуу.
Люди, которые жили поблизости, говорили:
— Филин ухает.
— Как бы чего худого не наухал.
Они считали, что это дурной знак. Потому что были суеверны, а суеверные люди думают, что голос филина предвещает недоброе.
Об этих чародеях с острова можно бы долго рассказывать. И о волшебных книгах, и о тучах, которые над озером принимали форму заколдованных гор. Можно бы также подробно описать, как дочурка чародеев весной ни с того, ни с сего, забавы ради, превратилась в незабудку. Стояла посреди других незабудок, а мать все утро ее искала. Перед обедом малышке стоять там наскучило, и она снова превратилась в девочку и вернулась домой.
Чародеиха страшно разволновалась. И обозлилась. До самого вечера она от злости хлопала дверьми, а перепуганные горшки и сковородки норовили вырваться у нее из рук.
Люди думали, это гром гремит. А поскольку весенний гром — хороший знак, радовались.
Можно бы… Но дело в том, что именно Антонию доведется повстречать именно этих чародеев. Ближайшей осенью. Пускай в сказке уже будет осень.
Как дошло до встречи?
Чародеиха объявила, что пора навестить ее тетку. Чародею это было на руку. Тетку он ценил как очень опытную колдунью. И решил, что улучит минутку и спросит у нее, как поступить с ученым.
И дочка чародеев обрадовалась, что им предстоит путешествие. Кроме того, она очень любила свою двоюродную бабушку.
Удобнее всего было бы туда полететь. Чародеи заколдовали двери и окна, чтобы никто не залез внутрь, пока дом будет стоять пустой. Чародей произнес короткое заклятие, и — раз-два — вся семья превратилась в пестрых синичек. Две были побольше, одна — поменьше. Утром они поднялись в воздух и покинули остров.
Вначале было чудесно. Вообразите себя дочкой чародея, превращенной в птицу, которая может летать как угодно высоко. День стоял теплый, осенний.
В тот же самый день Антоний отправился в город. Повез мешок зерна на продажу. Кроме того, он собирался приглядеть себе какой-нибудь недорогой плуг, а может, удастся купить плуг в рассрочку: денег у него, даже вместе с теми, что он рассчитывал выручить за зерно, было немного.
Ни о каких чудесах он и не думал. Думал о плуге. И о том, что, пока не зарядили дожди, надо обязательно починить крышу овина.
Листья на деревьях уже стали разноцветными. А какая изумительная была рябина! И в паутине на одном кусте капля росы сверкала, как маленький радужный фонарик. Но Антоний не мог ни разглядывать листву и рябину, ни любоваться сверкающей каплей росы.
Дорога пошла вниз с горки. Надо было, натянув вожжи, шагать рядом с телегой и придерживать ее за рожон. Надо было крепко упираться ногами и помогать лошади тормозить телегу. Только когда дорога выровнялась и приблизилась к повороту, Антоний утер пот со лба. А тут:
…фр-р-р
…фр-р-р
…фр-р-р
Над головой Антония промелькнули три птички и с писком скрылись в кустах терновника. В погоню за ними туда кинулась большая серая птица с рыжей грудью. Именно так выглядит хищный ястреб-перепелятник.
Заклятие, с помощью которого превращаются в маленькую птичку, нельзя отменить, если убегаешь от хищника. Нельзя из птички снова превратиться в могучего чародея, когда на тебя смотрят горящие глаза ястреба. А тот хлопал крыльями над терновником. Запускал в кусты свои длинные желтые лапы с острыми когтями и наверняка бы вытащил оттуда синиц, если б Антонию вдруг не стало их жаль (он подумал, что такой хищник и цыплят запросто может перетаскать).
Так что он поднял с земли палку и бросил ее в терновник. Закричал. Переполошил хищника.
Разумеется, чародей, чародеиха и их дочка немедленно вылетели из куста и обернулись людьми.
— Этот ястреб еще пожалеет! — завопил чародей.
Антоний от изумления разинул рот.
— Все из-за тебя! — крикнула чародею чародеиха.
— Из-за меня?!
— А из-за кого?! Превратись ты в кого-нибудь другого, ни одна птица не посмела бы на тебя напасть!
Так-то оно так… Действительно, не будь он синицей… Но ведь чародеиха сама пожелала стать кем-то маленьким, хорошеньким. Что им стоило, например, превратиться в ворон, но она не захотела — это, видите ли, старит.
Маленькая чародеечка расплакалась.
— И вы еще ссоритесь! — А потом, всхлипывая, объяснила Антонию: — Мы хотели навестить мамину тетю…
— Но сейчас мы вернемся домой, — заявила чародеиха. — После того, что случилось, у меня всякая охота ходить по гостям пропала. Да и обедать я предпочитаю дома.
Она решила, что пошлет тетке письмо — через этого самого мужика, который стоит возле своей телеги, разинув от удивления рот.
У березы она одолжила кусочек белой коры. Под терновым кустом еще лежало зеленоватое перышко, которое она потеряла, когда удирала синичкой. И этим пером чародеиха начала писать. Чернила она просто наколдовала. Темно-голубые, как осеннее небо.
А потом написанное на березовой коре письмо она положила в конверт из дубовых листьев.
Антоний даже домой не стал заезжать. Сразу отправился в путь. Потому что чародеиха сказала ему на прощанье:
— Смотри, не потеряй письмо и сразу же отдай. — И засмеялась: — Ху-ху-ху. Потеряешь — голову оторву.
Всем известна шутливая угроза «оторву голову», но эти слова воспринимаешь всерьез, если видишь, как особа, которая их произнесла, на твоих глазах превращается в огромную бурую медведицу.
А вся семья чародеев превратилась в медведей. Два были большие, один маленький. В таком обличье, возможно, и не очень приятно путешествовать, гораздо лучше лететь по своим делам птицей, но к медведю абы кто цепляться не станет.
Конечно, Антонию все это было совсем ни к чему. Вместо того чтобы ехать в город, он поехал туда, куда ему велели. Вброд через речку и по проселку. Потом свернул в дремучий лес.
Лес становился все гуще и темнее. Лесная тропка — все уже. Телега едва протискивалась между деревьями. Антоний ехал долго. Час, другой, третий. К счастью, лошадка была ухоженная. Здоровая. Понятное дело: как всякая лошадь в хозяйстве, где живет гном.
Уже под вечер Антоний въехал на поляну. Посреди поляны стояла огромная куриная нога. На ней избушка. Нога была полусогнута, а два оконца закрыты белыми ставнями. Дым из трубы не развевался, а сонно висел над крышей. Изнутри доносилось похрапывание. Видать, колдунья вздремнула после обеда.
Хозяйка избушки была не из тех ведьм, которые в давние времена жили в деревнях и мало чего умели — разве что заговорить соседкино молоко или кого-нибудь сглазить. Она и вправду была могущественная колдунья. Даже в старину таких еще надо было поискать.
Антоний, конечно, не посмел ее будить. Задал лошадке корму. Лошадка засунула голову в торбу с овсом. Жевала не торопясь. Антоний сел на траву. Прислонился к колесу телеги. Вытянул ноги. Он сильно устал. Солнце опускалось все ниже за деревья.
Наконец храп прекратился. Колдунья проснулась. Распахнула белые ставни и выглянула наружу.
— Ко мне? А по какому делу?
— Я… с письмом, — пробормотал Антоний и низко поклонился.
— Ладно… — она зевнула, — давай. — И протянула руку.
Рука начала вытягиваться… вытягиваться… вытягиваться… почти до середины поляны. Ну что ж, это ведь была рука колдуньи.
Волосы у нее были совсем седые. На носу очки. Видать, очень старая, но для таких всемогущих волшебниц триста-четыреста лет не возраст: они прекрасно себя чувствуют и уж наверняка умнее, чем в молодости. Закончив читать письмо, колдунья покачала головой.
— Я всегда говорила, чтобы берегли себя и ребенка. Да они и слушать не хотели. Будет им теперь наука…
Лошадка фыркнула.
Землю-то за них никто пахать не станет. Притом без плуга. И крышу никто не починит.
Антоний еще раз поклонился и сел на телегу.
— Ну, я уж, с вашего разрешения, поеду, — сказал он.
— Куда ты так спешишь? — спросила колдунья. — Скажи-ка мне еще… Малышка — ты ведь ее видел — она как, здорова? Хорошо выглядит?
Антоний переступил с ноги на ногу.
— Вроде, здорова. Выглядит… неплохо.
— Жаль, что я ее не увижу, — вздохнула колдунья. — Погоди-ка, это ведь ты спас их от ястреба?
— Да я только палку в него бросил. Увидал, что он норовит вытащить пташек из терновника, и бросил.
— И очень хорошо поступил. За такой поступок ты заслуживаешь награду.
— Ну так, может, я поеду уже. Вечереет, и в лесу темно.
— Кха, ха, ха, — засмеялась колдунья. — Темноты боишься?! А не знаком ли ты, случам, с какой-нибудь принцессой? Может, ты ее любишь, но родители не разрешают вам пожениться? Понимаешь, будь у тебя возлюбленная принцесса, я могла бы тебе помочь. Ты бы отличился, проявил смекалку и отвагу и в конце концов сам бы стал принцем.
— Э-э-э… не-е… нету у меня знакомых принцесс. Да и женатый я.
— Ну тогда, может быть, тебе нужны семимильные сапоги? Странствовал бы по белу свету. Повидал много интересного. Сапоги очень практичные. Я бы могла тебе по дружбе…
— Да у меня в поле полно работы, и крышу на овине надо залатать. Какие уж тут странствия — и без того времени не хватает.
— Выходит, ничего тебе, мил человек, не нужно, — удивилась колдунья, — ничегошеньки?
— Ну не скажу, чтоб уж совсем ничего, — ответил Антоний. — Плуг, к примеру, мне нужен. Обязательно нужен плуг. Если не хватит денег купить, возьму в рассрочку. Мне без плуга никак нельзя, хоть из-под земли, а надо добыть.
— Плуг, говоришь, тебе нужен?
Для нее ничего не было проще. Избушка заколыхалась. Огромная курья нога ковырнула землю раз, другой, третий.
— Получай свой плуг, — сказала колдунья.
И правда: курья нога выгребла из земли плуг. Новехонький, красивый, с блестящим лемехом. Антоний нагнулся и потрогал его. Плуг был самый что ни на есть настоящий.
— Это… мне?
— А кому же еще?
На лице у Антония отразилось такое изумление, что колдунья развеселилась. И как захохочет:
— Кха-ха-ха.
А потом прямо в своей избушке ускакала с полянки в лес.
— Кха-ха-ха. Кха-ха-ха, — донеслось из-за деревьев.
Это огромное достоинство избушек на курьих ножках. В них любая колдунья может вприпрыжку отправиться куда пожелает. Хоть на край света. Или еще дальше.
Антоний, однако, порядком напугался, потому что поднялся сильный ветер и дым, что шел из трубы, превратился в огромную рыжую тучу. Шум. Грохот. Деревья гнутся. Перепуганные зайцы, косули, лисы кинулись врассыпную. Закричали птицы. А эхо знай смеется:
— …Кха-ха-ха.
Старый барсук высунулся из норы, чтобы поглядеть, что творится. А тут ветер как засвистит и сломал здоровенную ветку.
Смех постепенно отдалялся, но еще долго был слышен. Это у них было семейное. Колдунья любила смеяться, как и ее племянница чародеиха. Барсук сердито поморщился, будто хотел сказать:
— Да пошла она к черту с таким чувством юмора!
В город ехать, конечно, смысла уже не было. Домой Антоний вернулся только перед рассветом. Жене рассказал все как есть, но детям оба решили сказать, что плуг тяте достался по случаю.
А чародей проводил жену и дочь на остров и на следующий же день вернулся, чтобы отомстить ястребу. Не захотел откладывать в долгий ящик, поскольку ястребы на зиму улетают. С ястребом расправиться, конечно, проще, чем с ученым. Но надо было еще этого хищника отыскать. Чародей отправился в путь в человеческом образе. Ему не хотелось привлекать к себе излишнее внимание. Так что он превратился в солидного натуралиста, господина средних лет, изучающего жизнь и повадки птиц. Прихватив трость, стал бродить по полям и лесам. Вежливо здоровался со встречными и выспрашивал, не видел ли кто ястреба-перепелятника.
— А какие они из себя, эти перепелятники?
Натуралисту куда деваться? Пришлось объяснять:
— Ястреб-перепелятник, по-латыни Accipiternisus, из породы хищных птиц. Размах крыльев, — натуралист раскинул руки, — вот, примерно столько. У самца крылья темно-серые. Живот и грудь рыжие. Лапы желтые, длинные. С легкостью вытаскивает мелких птичек из кустов, если те попробуют от него туда спрятаться.
— Ой, нет. В наших краях таких не видывали.
Натуралист продолжал поиски. Однажды ему повстречалась баба, собиравшая в лесу хворост. Он рассказал ей о ястребе.
— Весной точно один пролетал. Хотя… Ежели хорошенько подумать, вроде он не такой был.
Проходили день за днем. Не так-то просто отыскать именно ту птицу, что тебе нужна. Вот и наш натуралист — сколько ни искал, найти не мог. Люди окрест говорили: чудак какой-то.
Но вдруг… Было это неподалеку от хаты Антония. Натуралист посмотрел на дерево. Ну конечно! Там сидел ястреб-перепелятник (Accipiternisus).
— Попался!
И тотчас стал превращаться в ястреба-тетеревятника (латинское название Accipitergentilis). Такому крупному ястребу ничего не стоит проучить перепелятника.
Но был ли тот ястреб-перепелятник испокон веку волшебником, или какой-нибудь новоиспеченный волшебник только минуту назад превратился в перепелятника? Не знаю. Так или иначе, он мигом слетел с ветки и начал превращаться в человека.
И оба волшебника, один полуптица-получеловек и другой получеловек-полуптица, бросились друг на друга. Повторяю: все это происходило неподалеку от хаты Антония.
Антониева жена как раз набирала воду из колодца. И вдруг увидела, что на дороге, ведущей из лесу, что-то клубится. К дому приближалась туча пыли. В ней мелькали то птичьи крылья, то человечьи руки. То клюв, то рот. То штанина, то когти. И то птичий крик слышался, то человечий:
— Вот тебе, получай!
— Пусти. Пусти!
Антониева жена недолго думая плеснула водой. Из тучи появились двое полулюдей-полуптиц. Отряхнулись и снова исчезли.
Антоний был тогда в поле. Настала пора пахать. На стерне уже зеленели сорняки.
— Н-но, н-но, — покрикивал Антоний на лошадку.
Плуг был отменный. Лошадка тянула с охотой. Острый лемех глубоко взрезал землю. Антоний крепко держал рукоятку. Пласты земли отваливались ровнехонькие. Антоний был хороший хозяин, опытный. Крышу овина он тоже успел починить, пока не зарядили дожди.
Чародей с острова не знал, надо ли отомстить Антониевой жене за то, что она окатила его водой, или, наоборот, поблагодарить за то, что облила его врага. Ему несладко пришлось: у чародея-перепелятника и рука была тяжелая, и клюв крепкий. Дрался здорово. Чародей с острова потом, зимой уже, долго раздумывал, как ему поступить.
Но отомстил ли он в конце концов ученому? Тому, которому собирался отомстить в начале сказки.
Признаться, я сам толком не знаю. Что-то я слыхал, но так ли это, не уверен, а выдумывать не хочу. Да и если б захотел, вряд ли смог бы. Помните, как долго готовился чародей? Помните, что его месть должна была быть и на высоком научном уровне, и волшебной? И к тому же страшной.
И все равно я бы не успел. Это ж сколько надо времени, чтобы придумать такую месть, которая подошла бы для сказки? Сказка-то ведь уже приближается к концу…
Наверно, стоит хотя бы рассказать еще что-нибудь про чародеиху.
Чародеиха зимой стряпала чародейские блюда, притом почти без роздыху — усталые, перегретые горшки так и норовили убежать от нее куда подальше.
А чародеечка?
Чародеечка зимой скучала. Она пробовала завораживать хлопья снега, спрашивала, как дела у рыб, которые подплывали к проруби на заколдованном озере, но рыбы не хотели с ней разговаривать — или не умели.
Куда веселее жилось детям Антония. Понятно, ведь их было не один и не два. Они катались на санках. Играли в снежки. А вечером слушали сказки.
Зимними вечерами, когда за окном светили морозные звезды, дети, Антоний и Антониева жена усаживались перед печью. Зима в деревне — самое время для сказок. Гномик грел спину у печки и рассказывал про ветры и ветряные мельницы, про волшебные лампы и чудесных золотых петушков. Про чертей. Про принцесс и жар-птиц.
Он этих сказок знал несметное множество, за всю зиму не пересказать. Ба, даже, наверно, и за сто зим. Зимой поля пустели. Люди и плуги отдыхали. Время шло, у Антониевых детей народились свои дети. Потом внуки. И внуки эти уже подросли, а запас сказок еще не иссяк.
Много зим пролетело. И опять настала зима. В горнице темно, только красные отблески от печи пляшут по потолку. Однажды гномик начал такую сказку:
— Давным-давно жил да был Антоний…
Сказка о принцессе со стеклянной горы
Давным-давно один король отправил свою дочь принцессу на стеклянную гору. В сторожа он нанял дракона о трех головах и колдунью. Нет, нет, вовсе не для того, чтобы наказать дочку. Да и за что бы ее наказывать? Принцесса тогда была еще маленькая.
Была зима, смеркалось. Принцессу из кареты пересадили дракону на спину. С одной стороны сел король, с другой — колдунья. Дракон распростер крылья. Морозный ветер щипал принцессе щеки. Развевалась, шелестела пурпурная королевская мантия и черная шаль колдуньи. Король одной рукой прижимал к себе дочурку, а другой придерживал корону.
Гора была высокая, и, когда они приземлились на вершине, дракон тяжело дышал. Принцесса увидела большой сад, укутанные соломой кусты роз, деревья, припорошенные снегом. В саду стоял домик. Собирались построить дворец, да времени не хватило.
Король огромным ключом отпер дверь. Они вошли в дом. Дракон принес из сарая здоровенную колоду. Когтями разодрал ее в щепы, пахнущие смолой. Набил щепками печи. Поочередно приближал к железным дверцам одну из своих пастей.
— Ху-у-у-у, ху-у-у-у! — из пасти вырывался огонь.
Языки пламени плясали по дереву. В комнатах постепенно становилось тепло. Колдунья сняла с принцессы шубу и шали, в которые малышку укутали в дорогу. Дала ей теплого молока и уложила в кроватку. Сама села рядом и принялась вязать на спицах. Из клубка шерсти поползли тихие сонные слова:
— Спи… Усни…
И принцесса уснула.
А утром оказалось, что король улетел.
Король поселил принцессу на стеклянной горе, чтобы уберечь ее от опасности. Потому что у него были могущественные враги. Признаюсь, что про них я почти ничего не могу сказать. Кажется, это были коварный чернокнижник и какой-то король, но, разумеется, не такой добрый, как отец принцессы. Он был гораздо хуже нашего короля, и вдобавок его подзуживал уж совсем скверный злой дух.
Король не хотел, чтобы кто-нибудь прознал, где его дочь. Навещал ее тайно. Но колдунья всегда знала заранее, когда он прибудет. Потому что у нее была волшебная подзорная труба. Колдунья купила ее очень давно, еще когда жила на берегу моря, у одного старого капитана. В те времена с ней приключалось много чего удивительного, да и сама она насылала на сушу и море вихри и штормы, но рассказывать об этом не любила, так что и мы не станем. Впрочем, моряцкие байки и неуместны в сказке о стеклянной горе.
Подзорную же трубу из этой сказки убрать нельзя, потому что в нее можно было увидеть все… ну, допустим, почти все, что хотелось. А если при этом еще уметь гадать по картам, как колдунья, то и вправду нельзя было ошибиться насчет приезда короля.
Перед его появлением в кухне звенели кастрюли и сковородки. Булькала в огромном котле вода. С помощью заклинаний колдунья готовила любимые блюда короля. Дракон наводил во дворе порядок, а потом точил и полировал когти. Кривил угрожающе все свои пасти, выпускал на пробу длинные струи огня. Оба хотели показать, что король может на них положиться: принцесса в надежных руках.
Потом дракон раскидывал крылья и летел вниз. И возвращался с королем. А король привозил замечательные подарки. Принцесса получала кукол, которые умели говорить и танцевать, кукольные дворцы. В дворцовых покоях стояла прелестная кукольная мебель. Еще король дарил дочке плюшевых мишек, которых достаточно было вечером прижать к себе, чтобы они тут же начинали рассказывать чудесные медвежьи истории.
Колдунья получала практичные теплые платья, а дракон — сигары.
Если король оставался на несколько дней, то вечером, когда принцессу уже укладывали спать, он, бывало, звал дракона. Усаживал его за стол, напротив себя (король был великодушен, а по вечерам обычно скучал). Вытаскивал колоду карт.
— Ну что ж, — говорил он, — сыграем в “шестьдесят шесть”.
Дверь в комнату принцессы была приоткрыта. “Шестьдесят шесть” — игра, похожая на «тысячу», и тому, у кого три головы (каждая играет вроде бы самостоятельно, но на самом деле все три заодно), нетрудно вычислить, какие карты у партнера. Принцесса, однако, видела, что боковыми головами дракон все равно норовил подглядывать.
Когда король прилетал надолго, он гулял с дочкой по саду. Играл с ней, рассказывал сказки. Конечно, в том числе ту — да, чаще всего ту, которую принцесса особенно любила: про стеклянную гору. Когда сказочная принцесса подрастет, на стеклянную гору попытаются взобраться рыцари. Король говорил, что копыта их лошадей будут скользить, и подняться на самый верх никто не сумеет. Но в конце концов появится смельчак. Возможно, исключительно отважный рыцарь, но, возможно, и бедный студент, который прицепит к рукам рысьи когти и одолеет гору.
Такие король рассказывал сказки. Полагая, что это всего лишь вымысел. Он тогда не думал, что принцесса пробудет на стеклянной горе больше года. Считал, что быстро победит всех своих врагов и заберет принцессу обратно во дворец.
А еще маленькая принцесса любила историю про другую принцессу, которую похитила злая колдунья. Та принцесса от нее убежала и, чтобы задержать погоню, прихватила с собой щетку, гребень и яблоко. Щетка превратилась в дремучий лес, и колдунья потеряла много времени, пока сквозь него пробиралась. Потом гребень обернулся бурной рекой, а яблоко — скалой.
— Может, и я когда-нибудь так убегу, — сказала наша принцесса.
— Возможно, возможно, — согласился король, и его густая борода задрожала от смеха. Ему показалось забавным, что его дочка захочет убежать со стеклянной горы. Он думал, что, когда принцесса вырастет, он устроит ей пышную свадьбу, а сам отдаст молодым даже не полкоролевства, а все целиком. И станет просто дедушкой-королем и будет рассказывать внучатам сказки.
Но кто мог знать, что с ним случится через десять-пятнадцать лет? Или через год? Или даже через месяц? Напрасно принцесса ждала короля. Проходили недели, месяцы. В саду уже отцвели весенние розы, потом июльские, августовские. Расцвели осенние.
— Ну когда же папа наконец приедет?! — все время спрашивала принцесса.
Колдунья каждый день высматривала короля в свою волшебную подзорную трубу. И однажды сказала принцессе:
— Наш король не может приехать, потому что он очень далеко.
— Тогда сделай так, чтобы он смог!
— Этого никто сделать не в состоянии.
— А где он?
— Его уже нельзя увидеть. Даже в эту трубу.
И принцесса поняла, что ее отец там же, где мама. А мама умерла, когда принцесса еще лежала в колыбельке. И принцесса заплакала. Колдунья тоже всплакнула.
Но не подумайте, что с этого дня колдунья начала жалеть принцессу, называть ее «бедной девочкой». Принцессе приходилось по-прежнему вечером чистить большой щеткой сапожки, а по утрам застилать свою кроватку. Даже от уроков колдунья ее не освобождала.
Ведь принцесса училась. Конечно, она не надевала утром на спину ранец и не отправлялась в школу, захватив с собой бутерброд. На стеклянной горе школы не было. Принцесса училась дома. Трехглавый дракон объяснял ей математику, физику и зоологию. Из лесу каждый день прилетал один мудрый скворец и обучал ее иностранным языкам. Сама колдунья давала уроки ботаники. Особенно много внимания она уделяла волшебным травам и их применению. А еще учила принцессу простейшим чарам.
Колдунья была очень строгая. Если находила в тетради ошибки, заставляла принцессу по нескольку раз переписывать задание. В июне, в конце учебного года, принцессе выдавали аттестат, чтобы она не думала, что лучше или хуже других детей. Каждый год дракон и скворец ставили ей одни пятерки, а колдунья только четверки, хотя принцесса очень старалась.
Иногда от этой колдуньи принцессе становилось просто невмоготу. Из своей комнаты она могла выходить через дверь, но могла и вылезти в окошко. Однажды утром, после летнего дождя, принцесса выскользнула из окна в сад. Бегала по теплым лужам. Серебряные брызги летели во все стороны, а в лужах вода становилась мутной. Ил в воде клубился как дым.
Колдунья это увидела. Выбежала в сад. Устроила скандал из-за намокшего платья, грязных ног, кричала, что принцессе так себя вести не пристало. Что можно в два счета схватить простуду и заболеть, а у нее и без того хлопот хватает.
А еще принцесса играла в заклятую гору… Взбиралась и спускалась с этой заклятой горы по веревке. Горой служило обыкновенное дерево. И могло бы в этой игре произойти еще много интересного, если бы неожиданно не обломился сук. Принцесса вообще-то легко отделалась. Небольшой синяк и царапина на щеке. Колдунья тем не менее дико разозлилась. Кричала, что принцесса могла себе руки-ноги переломать и что она ее раз и навсегда отучит лазать по деревьям. И побежала за золотой розгой.
Наверно, принцессе здорово бы досталось, не спрячься она в самый темный угол дровяного сарая, где тихонько, как мышка, просидела до вечера, пока колдунья не успокоилась.
А уж что творилось, когда принцесса без разрешения взяла волшебную подзорную трубу, и говорить не хочется.
Эту трубу колдунья берегла как зеницу ока. Только потом, когда принцесса немного подросла, ей иногда удавалось ненадолго выпросить у колдуньи — если та была в хорошем настроении — подзорную трубу.
Мир, который открывался принцессе, был огромный и тянулся далеко-далеко за горизонт. В этом мире были города и деревни. В усадьбах жили помещики, в деревнях — крестьяне, которые пахали землю, в городах — умелые портные и ловкие сапожники. Еще принцесса видела разных девочек и мальчиков. Иногда они даже танцевали. Порой по дороге проезжал свадебный поезд.
Однажды принцесса спросила у колдуньи, сколько лет было всем тем принцессам, к которым на стеклянную гору взбирались рыцари.
— Ох, у тебя впереди еще много времени.
Но это уже не было правдой. Ведь не раз успели смениться времена года. Не рах цвели яблони и сливы. Осенью дракон стрясал с деревьев спелые плоды. Зимой ветки сгибались под тяжестью снега. Принцесса сильно выросла. Волосы заплетала в длинную толстую косу.
Однажды весенней ночью тихо шелестел дождь. Вдруг его капли стали отливать красным и золотым. Принцесса выглянула в окошко и выбежала в сад. На цветущей яблоне сидела Жар-Птица. Неизвестно, откуда она прилетела. Жар-Птица вся так и сверкала. Смотрела на принцессу.
— Птица, Жар-Птица, я уже больше не ребенок?
Птица кивнула: мол, да, верно. И улетела — неведомо куда.
Колдунья, по-видимому, предпочитала ничего не замечать. Впрочем, той весной она, кажется, спохватилась, что уже не молода и пора бы как-то устроить свою жизнь. Похоже, она не прочь была выйти за дракона. Стала больше за собой следить. Спрашивала дракона, понравился ли ему обед и что приготовить на завтра. Явно старалась ему понравиться.
Но дракон был хитер. Он охотно съедал лакомые кусочки, которые она ему подсовывала. Посмеяться, пошутить с колдуньей — это пожалуйста, но о том, чтобы посвататься, он даже не думал. Дракон прикинул, что когда за принцессой кто-нибудь приедет, а значит, будет расторгнут договор об охране стеклянной горы, он за накопленные сбережения снимет какую-нибудь приличную пещеру. Станет охотиться на коров и овец. Время от времени ему будут поставлять аппетитных дев.
Но за принцессой все никто не приезжал. Почему? Что случилось?
А вот что случилось: разразилась война.
Ну как могли молодые люди штурмовать стеклянную гору, если все они отправились на войну?
Однажды, выйдя в сад, принцесса услыхала песню. Взобралась на ограду, глянула. По проселку, который спокойно вился под стеклянной горой и где только изредка случалось протарахтеть повозке или пройти, направляясь из одной деревни в другую, запыленному сельскому черту, по этой тихой проселочной дороге маршировал отряд за отрядом.
Принцесса долго смотрела на дорогу. А солдаты все шли и шли. И она знала — потому что любой человек, даже девушка, выросшая на стеклянной горе, это знает, — что многие из тех, кто сейчас идет на войну, не вернутся. Принцессе стало ужасно жаль этих солдат. Но она ничем не могла им помочь. Разве что подарить цветок. И она сорвала розу. Белую. Едва распустившуюся. И бросила ее вниз.
Роза упала на дорогу. Солдат, который шел с левого краю в пятой четверке, нагнулся. Поднял цветок. Не остановился, потому что не мог, но посмотрел вверх, улыбнулся и послал принцессе воздушный поцелуй. Он был молодой, стройный. Под носом пробивались темные усики. Принцесса покраснела.
Собственно, ничего особенного не произошло, но с этого дня она стала гораздо дольше расчесывать перед зеркалом свои длинные волосы.
И вдруг однажды утром кто-то постучал к ней в окошко. Принцесса оторвала голову от подушки. На подоконнике сидел почтовый голубь. Но не в обычной форменной фуражке, как у всех почтальонов, а в военной. (Тогда еще во время войны голубей брали на службу в армию.)
У голубя на груди была орденская ленточка. Он принес письмо. Принцесса вскрыла конверт. Сердечко у нее забилось.
Дорогая принцесса!
Твою розу я засушил и ношу на сердце… — так писал солдат. И еще он писал, что постоянно о ней думает. И постарается, как только закончится война, подняться за ней на стеклянную гору. Он знает: это нелегко, но надеется, что ему повезет. На фронте попадал и в худшие переделки, однако же уцелел. Он очень просит, чтобы принцесса ему написала, думает ли о нем, как он о ней. Ответ лучше всего послать со знакомым голубем. В конце письма он крепко целовал принцессу.
Голубь получил несколько дней отпуска за то, что в страшной битве доставил в штаб очень важное сообщение. А теперь он летел домой. Его ждали голубка и птенцы, которых он еще не видел. Через несколько дней ему предстояло вернуться на фронт. Он найдет солдата и отдаст письмо. Он сказал, что солдата тоже наградили орденом и перевели в капралы, но отпуска не дали: кто-то ведь должен воевать. Голубь хорошо его знал. Славный малый, прекрасный товарищ.
— А за что он получил орден и повышение? — спросила принцесса.
— Как за что? — удивился голубь. — За храбрость. В приказе прямо так и сказано: за геройский поступок. Он просто герой.
Принцесса очень обрадовалась. Ведь это означало, что солдат годится ей в женихи.
На стеклянную гору всегда взбирается тот, кто хочет доказать, что он герой.
— Нет, — сказал голубь, — он вовсе не хотел быть героем.
И объяснил, что на войну идут не для того, чтобы стать героем, а потому, что так нужно. А героями становятся тогда, когда приходит момент и необходимо проявить мужество, иначе просто нельзя, хотя смерть в двух шагах.
Принцесса удивилась. Задумалась. Но поняла. И написала письмо: да, раньше она о солдате не очень часто думала, а теперь будет думать все время. Будет его ждать. Только пусть бережет себя. И отдала письмо голубю.
За обедом принцесса спросила у колдуньи, что было бы, если б у нее, например, уже был жених и ей совершенно не хотелось, чтобы он рисковал жизнью, пытаясь на коне или пешком взобраться на стеклянную гору.
Но колдунья ответила, что об этом не может быть и речи. Король доверил ей свою дочь. И все без исключения женихи должны попробовать взобраться на гору. Пускай переломают ноги. Даже если один или двое свернут себе шею — что ж, ничего не поделаешь. Парней всегда слишком много, и нечего так уж особенно их жалеть. Стеклянная гора и есть стеклянная гора.
Тут вмешался дракон. Сказал, что он свои обязанности знает. И даже если ему суждено от чьей-нибудь руки погибнуть, он будет до последнего вздоха сталкивать в пропасть каждого смельчака, который взберется слишком высоко.
— У нас все должно быть как в настоящей сказке, — дружно заявили колдунья и дракон. И вообще, они считали, что принцесса еще молода и не набралась житейского опыта.
Принцесса, скорее всего, готова была заплакать от злости, но она знала: слезами тут не помочь. Ладно, они еще убедятся, что она, если захочет, все равно поставит на своем. Раз уж иначе нельзя, она поступит, как та принцесса, которая убежала от колдуньи. В сказке про щетку, гребень и яблоко.
И начала втайне готовиться. В доме, где хозяйство ведет колдунья, волшебные предметы раздобыть нетрудно. Принцесса спрятала в узелок волшебную щетку, выбрала самый волшебный из всех волшебных гребней. Яблоко с заколдованной яблони она решила сорвать в последний момент, чтоб не испортилось. И только ждала нового письма, чтобы договориться с солдатом насчет побега.
День проходил за днем. От солдата никакой весточки. Однажды утром принцесса увидела, что дракон с колдуньей стоят перед домом и к чему-то прислушиваются. Она тоже вышла. Явственно слышался гул орудий.
Дракон раскинул крылья. Полетел. Вернулся в сумерках с газетой. Все три головы погрузились в чтение. Колдунья допытывалась, что пишут.
Писали уклончиво.
— Значит, плохи дела, — сказал дракон, — наши отступают.
Стрельба приближалась. Канонада гремела уже у подножия стеклянной горы. Заплутавшее пушечное ядро со свистом пролетело над садом.
— Я хочу посмотреть в волшебную подзорную трубу, — сказала принцесса.
— И-и-и, чего там теперь в нее увидишь, — пожала плечами колдунья. Ей не о ком было беспокоиться. А поскольку она умела угадывать будущее, то знала, что вскоре наши все равно перейдут в наступление и выиграют войну.
— Я увижу, — уперлась принцесса, — я должна кое-что увидеть!
Колдунья, чтоб отвязаться, вытащила подзорную трубу из тайника. Принцесса смотрела долго-долго. Вначале был виден только дым и вспышки орудийных выстрелов. Потом она увидела реку, потом какой-то дом, стены которого были изрешечены пулями. Скалу. За скалой овраг. Да, он был там!
Так она обо всем узнала — недаром подзорная труба была волшебная.
Солдат был ранен. Не мог двинуться с места. Его товарищи отступили. Он спрятался в кустах, потому что не хотел попасть в плен. Из раны сочилась кровь. Только принцесса могла ему помочь.
— Я должна немедленно спуститься вниз, — решительно заявила она.
— Куда это ты собралась? — удивился дракон.
— Хочешь, чтобы тебя убили?! — крикнула колдунья.
— Я должна пойти!
— Никуда ты не пойдешь!
Могла ли принцесса что-нибудь ей объяснить? Попробуй уговори колдунью, которая очень боится отпускать тебя туда, где идет бой.
Принцессу отвели в ее комнату. Колдунья заперла дверь на ключ. С ключом уселась в соседней комнате в кресло. Дракон разлегся в саду под окном принцессы. Три головы должны были попеременно караулить, чтобы принцесса не убежала. Не забудьте, что все это происходило на неприступной стеклянной горе. То есть казалось, что побег абсолютно невозможен. Однако…
Я до сих пор не сказал — как-то не было случая, — что у колдуньи в последние годы стало плохо со слухом. Вы узнаёте об этом только сейчас, но принцесса-то общалась с ней каждый день. И прекрасно знала, что колдунья туговата на ухо.
Что же касается дракона, она тоже не первый день знала, что три его головы любят сваливать обязанности друг на дружку. И все они очень, ну просто очень любили поспать. Понятно, что тем не менее вести себя следовало очень осторожно.
Итак, принцесса тихо, тихонечко собрала все, какие ни нашлись в ящиках, веревки. Разрезала на длинные полосы простыни и пододеяльники (не понимаю, почему все узники, замышляя побег, рвут только простыни и никогда не рвут ни пододеяльники, ни наволочки). Из веревок и полосок ткани принцесса сплела длинный канат.
Когда настала ночь, она осторожно приоткрыла окно. Да, дракон спал. Тогда принцесса аккуратно опустила на землю узелок, в котором была волшебная щетка и волшебный гребень. Потом канат. Бесшумно спрыгнула. Босиком, на цыпочках, прошла мимо дракона.
Не забыла она и сорвать самое большое яблоко с заколдованной яблони. Влезла на ограду. Привязала канат. В последний раз оглянулась. В доме светилось только одно окно. Там, где бодрствовала колдунья.
И принцесса начала медленно-медленно спускаться по канату в пропасть. Конечно, взбираться на стеклянную гору гораздо труднее, чем спускаться. Но не подумайте, что спускаться было легко. В такую темень. С такой высоты.
Хорошо хоть она когда-то — когда была маленькая, я об этом рассказывал, — играя, спускалась с дерева по веревке. Поэтому у нее была кое-какая сноровка.
Потом она вошла в лес. Ночью в лесу деревья гнутся, сближают кроны. Листья перешептываются. Все тени, что в жаркий день приносят приятную прохладу, ночью дичают, становятся опасными. Ночью в лесу ухают филины.
Но страшнее всего оказалось услышать, как где-то поблизости, совсем рядом, называют пароли, а потом переговариваются на чужом языке. К счастью, скворец хорошо обучал принцессу иностранным языкам. Она все понимала. И тихо, тихонечко, тоже на цыпочках, но гораздо осторожнее, чем мимо дракона, проскользнула мимо вражеских часовых.
Стоило бы еще поподробнее рассказать, как некий доброжелательный, хотя изрядно напуганный стрельбой заяц (принцесса немного понимала и заячий язык) объяснил ей, как добраться до речного брода. Стоило бы рассказать, как вода заботливо охладила, бережно обмыла исцарапанные в лесу босые ноги, но — надо ведь спешить. Там, в овраге, лежит раненый солдат. Из его ран сочится кровь. У него жар, он без сознания.
Забегая вперед, скажу, что принцесса отыскала его в том овраге за скалой. Хорошо, что колдунья учила ее волшебству. Иначе она не только бы его не нашла, но и сама бы сто раз заблудилась.
Хорошо, что волшебные чары прибавили ей сил. Иначе разве смогла бы хрупкая молодая девушка (как-никак принцесса) перетащить солдата в заброшенную хату?
Хотя… Не знай она, что другого выхода у нее нет, что никто ей не поможет, наверняка давно села бы и расплакалась.
И хорошо, что на свое счастье, благодаря урокам колдуньи, она сумела отыскать нужные травы, чтобы приложить их к ранам солдата. Если б еще под рукой была хоть маленькая баночка чудодейственной мази или живой воды… Но ничего такого у принцессы не было, и она просто перевязала раны — чистые белые тряпицы нашлись в хате.
А теперь я расскажу, что мне известно о солдатских смертях. Не о смерти, а о смертях, потому что на войне солдатских смертей много. Одна бы не справилась. Говорят, солдатские смерти совсем не похожи на те, что иногда рисуют на картинках. У них нет кос. Некоторые даже очень красивые. И все любят молоденьких солдат.
Одна из них хотела забрать именно этого солдата. Другие ее отговаривали.
— Да брось ты, — говорили они. — У него есть девушка, которую вырастила колдунья. Трудно тебе придется.
Но смерть считала, что принцесса у себя, на стеклянной горе. Да и вообще, думала она, принцессы все избалованные, изнеженные, слабенькие. И отправилась за солдатом.
Она была, наверно, уже в полусотне шагов от оврага, но принцесса ее опередила. Когда принцесса тащила солдата в ту хату, смерть шла за ними буквально по пятам. И еще несколько дней кряду приходила под окошко, когда принцесса перевязывала солдату раны. Не думайте, что это легко и приятно, что гнойные раны хорошо пахнут. Но принцесса знала, что никто за нее этого не сделает.
Смерть была поблизости еще тогда, когда в хату едва не ворвались вражеские солдаты. Но принцесса их зачаровала. И смерть поняла, что ничего она не добьется. И превратилась в белый туман. И отправилась искать других солдат.
Как раз в тот самый день у солдата спал жар и ему стало легче дышать. Принцесса уже не сомневалась, что он поправится. Конечно, его еще нельзя было оставлять одного. И только когда ему стало лучше, принцесса поняла, что провела подле него уже много времени. Несколько дней и ночей.
Ни дракон, ни колдунья почему-то ее не преследовали. Пожалуй, жаль, что они сюда не добрались, подумала принцесса. Ведь дракон очень сильный, а колдунья… Она – если сравнивать с другими колдуньями — была добрая, да и что с нее взять: колдуньям нелегко воспитывать чужих детей. Надо будет когда-нибудь забрать ее к себе, подумала принцесса. Навсегда. Пусть отдохнет на старости лет.
Но сейчас принцесса ужасно устала. На кровати спал раненый солдат. Солнце клонилось к закату. Еще несколько дней назад она жила себе спокойно на стеклянной горе. Как все это странно… Принцесса присела на табуретку. И сама не заметила, как ее сморил сон.
Когда она проснулась, был уже новый день. Солдат сидел на кровати. Смотрел на нее (молодые солдаты обычно быстро приходят в себя и выздоравливают).
— Ты откуда взялась, принцесса?
— Со стеклянной горы.
— Дорогая принцесса, останься со мной навсегда.
— Хорошо.
И поправила ему подушку. Он был голоден. У нее ничего не было — пришлось отдать волшебное яблоко.
Волшебную щетку, которая должна была превратиться в заколдованный лес, принцесса потеряла — кажется, именно в лесу. Но волшебный гребень еще был при ней. Она подошла к окну и стала расчесывать свои длинные волосы.