Премия «Гринцане Кавур» как итальянское зеркало русской литературы
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2005
Кульминацией торжественной церемонии вручения одной из самых престижных литературных премий Италии «Гринцане Кавур», стало выступление Евгения Евтушенко. В конце января этого года премия, основанная почти четверть века назад известным туринским интеллектуалом Джулиано Сориа, вручалась по нескольким номинациям. Главные из них — «Самый читаемый поэт» и «Выдающийся переводчик» выпали на долю русского поэта Евгения Евтушенко и переводчицы русской литературы Серены Витале. Свои стихи разных лет многоопытный декламатор читал в переполненном зале Академии изящных искусств на итальянском. Следует признать, что этот эффектный, хотя и рискованный трюк, вполне удался. Отменное знание языка позволило классику установить живую связь с едва ли не самой благодарной аудиторией — итальянскими слушателями, прощающими иностранцу допустимые огрехи речи. И только кончив чтение и водворившись на место, поэт спохватился и вывел на поклон застенчивую и неприметную даму. Она-то и была автором итальянского переложения прочитанных стихов…
Что такое перевод? Заранее выношу за скобки и ни в коей мере не оспариваю техногенные формулировки, которыми изобилует, как ей и полагается, лингвистическая теория перевода, где перевод — это «трансформация текста на одном языке в текст на другом языке». Впрочем, сама эта формулировка вызывает ощущение какой-то недопереведенности. Замени автор «трансформацию» на «преобразование», и все встало бы на свои места; иначе перед глазами возникает видение некой трансформаторной будки, в которой происходит таинство перевода. Но по счастью, слова — не электроны, и обладают не магнитным, а магнетическим полем, которое вырабатывает не киловатты, а килоэмоции. Общая теория перевода предлагает различные модели перевода, не давая при этом ни малейших гарантий успеха самой этой затеи, как и любая, пусть самая подробная инструкция для начинающих фокусников. И если физик-теоретик по сути неотделим от физика-практика (вспомнить хотя бы дачную лабораторию на Николиной горе академика П. Капицы), то теоретик перевода обычно не является его практиком. Тут можно вспомнить о знаменитых работах и К. Чуковского, и Н. Любимова, и Л. Гинзбурга. Но они не думали создавать теорий. Они лишь обобщали практику. Последниедвоевосновномсобственную.
Так что такое перевод? По моим ощущениям, перевод — это главным образом великое искушение. Хотя бы потому, что с одной стороны противится вавилонскому смешению языков, а с другой — подыгрывает ему. Или, как заметил Асар Эппель, перевод дает возможность стать официальным дистрибьютором формально не своего, но чудного мгновенья. И чем выше образчик — отправная точка перевода, называемая оригиналом, — тем сильнее чары этого искушения, тем оно сладостнее или мучительнее. Каждый новый перевод — новая для себя вершина. Искушение растет по мере того, как растет желание взять эту вершину и страх сорваться, так и не добравшись до нее. Сила падения прямо пропорциональна заданной высоте. Срываются все. Или почти все. В числе немногих продолжающих восхождение — блистательная итальянская переводчица, литературовед и писатель Серена Витале.
Автор более тридцати крупных работ, среди которых достаточно назвать переводы из Пушкина и Бродского, Достоевского и Набокова, С. Витале по праву считается одним из ведущих славистов Италии. Вышедшая несколько лет назад книга Витале «Пуговица Пушкина» стала европейским бестселлером. (Правда, на русский книга загадочным образом переведена с английского.) В ответном слове на туринской церемонии Серена Витале была сдержанна и немногословна, как икона, сказав о главной награде своей жизни — дарованном ей счастье воспроизводить на итальянском языке великие голоса из хора русской литературы. Позволю себе «дополнить» ее слова цитатой из статьи, написанной С. Витале специально для каталога выставки «Россия-Италия. Сквозь века»: «Искусству русских иконописцев, по большей части безвестных, я обязана другим — увлекательнейшим ремеслом перевода литературных текстов Пушкина или Набокова, Цветаевой или Есенина. Чудо и таинство искусства, Текст (всегда сакральный, даже когда он оказывается самым что ни на есть «мирским»), а перед ним — мастеровой-толмач, который не может допустить ничего произвольного. Напротив, он должен добиваться успеха через уважительное отношение к источнику, через ответственность и самоотречение».
В чем же заключается неуловимая притягательность этого призрачного искусства или высокого ремесла? Возможно, в том, что перевод — это настойчивая попытка дважды войти в одну и ту же воду. Это бесконечное стремление воссоздать испытанное нами чудное мгновенье. Помните, как у «солнца русской поэзии»? “Ricоrdo il magico istante/Davanti m’eri apparsa tu,/Come fuggevole visione/Genio di sublime bellezza” (переводДж. Джудиче). Художественный перевод — это заветное желание произвести измененный лингво-генетический продукт творчества на благо Литературы. После каждого такого сеанса белой литературной магии выясняется, что никакого «другого» Пушкина или Гоголя, кроме русских, все же нет. И никакого Данте и Петрарки, кроме итальянских, тоже нет, потому что не может быть никогда. Но выясняется и другое, а именно то, что с этим никак невозможно смириться! Видимо, есть лишь один текст, равнозначно переданный на всех языках — это Священное Писание. При всей «несвободе» перевоплощений библейского текста и при всех его уже канонических казусах, вроде выражения о верблюде, которому легче пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в царствие небесное. По одной версии, верблюд — это не верблюд, а «толстый корабельный канат»; по другой, верблюд — это верблюд, а игольные уши — узкие и низкие ворота в стене Иерусалима; по третьей, верблюд на арамейском — почти то же самое, что «комар». В любом случае, это буквальный или буквалистский перевод древнееврейской пословицы. После вавилонского столпотворения перевод, наверное, можно уподобить как верблюду, который норовит протиснуться в игольное ушко оригинала, так и самому этому ушку, сквозь которое иногда так нелегко пробиться оригиналу. Но не будем забывать, куда все-таки можно войти, проделав этот путь. Желательно в компании лауреатов премии «Гринцане Кавур».
Турин — Москва