Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2005
Роман называется “Die Stalinorgel”, буквально “Сталинская гармошка”. Так немцы во время войны называли советские “катюши”. Но в переводе дать книге название “Катюша” никак нельзя — автор романа, немецкий писатель Герт Ледиг, воевал на Ленинградском фронте на стороне нацистов.
Колонна за ним начинала сбиваться. Кто-то налетел прямо на него. Другие кричали: “Связной! Связной!” Он снова построил их и почувствовал, что задыхается. Чтобы ощущать себя уверенней, запихнул бумажку в карман. Если встретится патруль, он скажет, что держит ее на самый крайний случай. Это, конечно, тоже запрещалось, но в общем на такое смотрели сквозь пальцы. Тысячи таких бумажек возникали из ниоткуда. Сам он никогда этого не видел, но был уверен, что их сбрасывают с самолетов. Иногда они застревали в верхушках деревьев или в кровле деревенских изб. А по большей части оказывались на болотах, где никому никакой пользы от них не было. Бумажки попадались голубые и розовые, но текст был один и тот же:
ТОВАРИЩ, ПЕРЕХОДИ НА НАШУ СТОРОНУ! ЭТОТ ПРОПУСК ГАРАНТИРУЕТ ТЕБЕ ЖИЗНЬ И СВОБОДУ!
На обороте была кириллица, которой он разобрать не мог. Однополчанин перевел ему. Звучало неплохо. “Предъявитель этого бланка считается дезертиром. Он имеет право на льготное обращение, жизнь, свободу и отправку домой в конце войны”. Никто в полку этому не верил. Не верил и Связной. И все равно — почти все держали при себе такой пропуск…
Связной — один из главных героев романа. Другие герои — Майор, Капитан, Сержант, Старшина…. Фамилий у этих людей нет, вместо имен собственных — воинские чины, функции, обязанности. Так на немецкой стороне, так и на русской. Единственное исключение — это русский капитан Зощенко, рядом с которым на войне любящая его женщина Соня. Человеческая индивидуальность как будто пробивается сквозь безликость чина и функции. В людях, затянутых в чудовищную воронку войны, живет страх, тоска по близким, оставшимся дома или уже погибшим, у кого-то смекалка, помогающая уцелеть, а у кого-то и мужество, позволяющее спасти других. Удивительным образом — и это еще одно оправдание отсутствия фамилий — в романе о войне нет противопоставления немцев и русских. Нет (кроме как в названии) имени Сталина, нет и Гитлера. Нет слов нацизм, коммунизм, Родина. Идеологии не существует — есть люди по обе стороны фронта, оказавшиеся в невыносимых обстоятельствах. Автор сочувствует и тем и другим. Враг для него только тот, кто отдает бессмысленные, губящие солдат приказы, а сам спасает свою шкуру.
Коричневый телефон, свалившийся на стол, начал звонить.
— Командир поста Шнитцер.
Знакомый голос из штаба батальона.
— Просто звоню сказать, что артиллерии разрешен ответный огонь.
— Спасибо, что сообщили, — произнес Майор ледяным голосом.
— Ничего. Нам самим уже досталось.
— Что?
— Сильный артобстрел Эмги. Только что был налет.
— Быстро это они.
— Некоторый сюрприз. Но мы сейчас навострим лыжи.
— Хорошо.
— Не совсем, — сказала трубка особым тоном. — Мы переезжаем.
— Вы — что?
— Дивизия меняет дислокацию.
— Нашел время шутить, — нахмурился Майор.
— Я не шучу, — ответил голос. — Сообщаю факты.
— Да как можно перемещать дивизию при том, что делается?!
— Да нет, дивизия остается на месте. Вам приказ удерживать позицию. Несколько перемещается только штаб — так выразился генерал. Между прочим, в машину он сел в пижаме, прямо как был… А для вас у меня особое поручение. Вам предписывается вдохновить солдат личным примером.
— Это ваши слова?
Над головой захлебывались снаряды.
— Нет, генерала в пижаме, он их наверно в какой-нибудь книжке вычитал.
Герт Ледиг добровольцем пошел в армию в восемнадцать лет, когда война уже началась. За год перед тем его мать и бабушка одновременно покончили с собой. За невыполнение приказов командира угодил в штрафной батальон. В двадцать один год был ранен на Ленинградском фронте — ему снарядом оторвало два пальца правой руки и раздробило нижнюю челюсть, что впоследствии затрудняло его речь. Роман “Сталинская гармошка” был написан 13 лет спустя, в 1955 году. Эмга — это конечно Мга, неправильно прочитанная Ледигом, да и фамилия капитана Зощенко тоже, очевидно, взялась не из личного опыта, а из послевоенных сообщений о журналах “Звезда” и “Ленинград”. Тем не менее описания его достоверны, не вызывают сомнений. Более того, создается жуткое ощущение, что мы уже читали об этих самых событиях, только видели их с другой стороны. Правда, в советской военной прозе на передний план всегда выходит нерушимая дружба между солдатами, тогда как у Герта Ледига каждый умирает в одиночку.
Пронзительный страх и желание выжить, одолевающие его героя, Связного, на протяжении всего романа заставляют-таки его пробраться к русским войскам и предъявить спасительную розовую дезертирскую бумажку. Ударом приклада русские солдаты валят его на землю, вырывают “пропуск” из рук, рвут на мелкие кусочки — при этом он испытывает чувство утраты самого драгоценного своего достояния; бьют его и пытают при свечах в сырой землянке. В конце концов он сходит с ума. К перебежавшему к немцам русскому солдату судьба оказывается милосердней — его просто расстреливают. И это конечно случайность: по Ледигу, обе армии одинаково жестоки и коварны по отношению к противнику и равнодушны к своим, к тем, кто обеспечивает им победы.
Разумеется, глядя на войну с позиции человека, сознательно отворачивающегося от идеологии, — Ледиг в этом романе не видит или не хочет видеть существенного отличия советской армии от нацистской. Советские солдаты защищали свою страну от вторжения, и потому официальная советская позиция в тот короткий период совпадала с желаниями большинства обыкновенных людей, тогда как официальная нацистская позиция — во всяком случае к сорок второму году — вряд ли могла особенно вдохновлять. Потому-то война для Ледига и была в первую очередь противопоставлением между человеком и армией, в которой он воюет.
Один из героев “Сталинской гармошки”, булочник, мечтавший и на фронте пристроиться поближе к выпечке хлеба, говорит: “Меня надули”. — “Нас всех надули”, — отвечает ему Связной. Очевидно, с этим чувством прошел войну и Герт Ледиг, пытавшийся всю оставшуюся жизнь найти справедливость то в христианстве, то в коммунизме, который ему, западному немцу, быть может в знак протеста, казался привлекательным. Трагическая невозможность перейти на другую сторону, которую он описал в своем романе, изобразив судьбу Связного, очевидно, не была осознана им до конца. Идеология, от которой он отмахивался, сыграла с ним злую шутку.
Говорить об ужасах, испытанных во время войны немцами, в послевоенной Германии было не принято — мешало чувство вины и моральная невозможность увидеть себя жертвами войны. Наверно отчасти и поэтому “Сталинская гармошка”, вышедшая в 1955 году, имела большой успех — те, кто прошли путь Ледига и разделяли его позицию, очевидно, считали, что книга, пусть не вполне, но восстанавливает подлинную картину. Ее называли лучшим романом о второй мировой войне и перевели на четырнадцать иностранных языков. За ней в 1956 году последовало “Vergeltung” — “Возмездие” — о бомбежках Дрездена и в 1957 — “Faustrecht” — “Кулачное право”. А потом о Ледиге забыли. Он жил в Баварии, работал инженером, занимался технической информацией…
Внезапному воскрешению Герта Ледига как литератора помог, сам того не ведая, живший в Англии немецкий писатель Винфрид Георг Зебальд. В 1999 году — за два года до гибели в аварии — Зебальд написал эссе “Война в воздухе и литература”. В этом эссе он спрашивал, как могло случиться, что такая огромная травма, как бомбежки союзниками немецких городов в конце войны, не нашла в литературе никакого отражения. Когда он стал выступать в Германии, читая отрывки из своего эссе и обращая этот вопрос к аудитории, к нему стали подходить люди и говорить: “Как же профессор Зебальд, ведь есть книга Ледига — “Возмездие”. Зебальд ничего о Ледиге не знал — из литературной жизни тот исчез начисто.
Умер Ледиг в 1999 году, успев еще застать начало своего второго рождения. Он видел гранки “Возмездия”, переизданного крупным немецким издательством “Зуркамп”. Вслед за ним в 2000 году была перепечатана “Сталинская гармошка” и в 2001-м — “Кулачное право”. Вскоре их стали переводить и на английский. “Сталинскую гармошку” перевел английский поэт и переводчик с немецкого Майкл Хофман, тонко воспроизведший стиль оригинала.
Сегодня в Германии все больше говорят об испытаниях, выпавших на долю немцев во время войны. Стали появляться и старые письменные свидетельства, и рассказы очевидцев. Страна, проклявшая режим, под гнетом которого она находилась 12 лет и который принес столько зла другим, через 60 лет после его разгрома обрела достаточно уверенности, чтобы, отделив пособников режима от его жертв, заговорить о собственной боли.