Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2005
Ирина Ковалева[1]
17-19 июня 2005 года в Никосии проходил симпозиум, посвященный памяти крупнейшего кипрского поэта XX века — Костаса Монтиса (1914-2004) и организованный Кипрским университетом при участии Министерства образования и культуры Кипра.
В сознании большинства наших соотечественников Кипр ассоциируется не столько с литературой, сколько с понятием «туристический рай» да еще, пожалуй, с растиражированным рекламой турагентств штампом — «остров Афродиты». То и другое — правда; отдыхать на Кипре — большое удовольствие, и на этом острове и впрямь с незапамятных времен почитали богиню любви. В Пафосе находился один из самых знаменитых в античности храмов Афродиты. Так называемый «гомеровский гимн к Афродите», написанный, скорее всего, в начале VII века до н.э., рассказывает о том, как богиня прибывает туда:
В Кипр устремившись, явилась она в свой храм благовонный,
В Паф, где душистый ее алтарь в заповедной ограде…[2]
Но не только этим известен Кипр. Здесь проповедовали апостолы Павел и Варнава, сопровождаемые будущим евангелистом Марком, — об этом повествуется в «Деяниях апостолов». Воскрешенный Лазарь был первым епископом Кипра…
Самолет из Москвы прибывает в Ларнаку — город, чье название происходит от греческого слова larnax — «саркофаг», «рака». В Ларнаке, в изумительно красивой византийской церкви, погребен Лазарь; надпись на саркофаге гласит: «Лазарь Четверодневный, друг Христов, похоронен здесь во второй и последний раз».
Дорога от аэропорта проходит по узенькой полоске суши между морем и соленым озером, на котором зимой во множестве обитают фламинго. Согласно местной легенде, море было всегда, а озеро возникло на месте виноградника, жадный хозяин которого обругал епископа Лазаря, утолившего жажду несколькими виноградинами. Ничего не сказал Лазарь в ответ на брань, вздохнул и пошел прочь. А обидчик повернулся к винограднику — а там уже не сладкие гроздья, а горькая вода…
От Ларнаки до Никосии машина шуршит по шоссе среди красивых, но кажущихся необитаемыми холмистых пейзажей. Движение здесь левостороннее — «наследие британского колониализма». Никосия — не курортный город; море остается позади, а нас ждет гостеприимство Кипрского университета. Гостям симпозиума отвели старинный двухэтажный дом, выстроенный четырехугольником, с пятиметровыми потолками и ароматными деревянными балками, с внутренним садом. В забранное деревянными решетчатыми ставнями окно второго этажа заглядывает огромная смоковница… Когда-то здесь жили местные аристократы, но в 1974 году, во время нападения турецкой армии, многие греки-никосийцы бросили свои дома, спасаясь бегством в южные районы страны. Никосия до сих пор разделена так называемой «зеленой линией» на греческую и турецкую части. Наш дворец стоит совсем рядом с ней, и ранним утром нас будит истошное пение муэдзинов «с той стороны». Улочки в этом районе то и дело упираются в полуразрушенные, пустые дома, магазины, склады, за которыми — металлические бочки (с песком?) и колючая проволока. Кое-где — военные посты. Совсем недавно в некоторых пунктах разрешили свободный проход в обе стороны, и многие греки-киприоты поехали посмотреть на родные места, покинутые тридцать лет назад. Одни (особенно молодежь не из семей беженцев) ездят туда как на экскурсию, другие — за дешевыми покупками; кое-кто осуждает: «непатриотично»…
Отойдя на несколько шагов от района «зеленой линии», окунаешься в бурную жизнь столицы Кипра: банки, офисы, магазины, сувенирные лавочки для туристов, кафе… Устроимся с чашкой кофе на улице Лидрас — это главная улица Никосии, пешеходная, что-то вроде Арбата пополам с Тверской на кипрский лад.
…И я на тротуаре городском, в моей
столице (пусть и разделенной)
сижу и вижу дождь струится по стеклу
толпа течет официантка
красива (и знает это)
и не жалеет улыбок[3], —
пишет в стихотворении «Утренний кофе на улице Лидрас» кипрский поэт Михалис Пиерис, «по совместительству» профессор Кипрского университета и устроитель нашего симпозиума.
Что же мы все-таки знаем о литературе Кипра и о Кипре в литературе?
Ричард Львиное Сердце, герой средневековых легенд, отвоевал Кипр у Византии и продал сперва тамплиерам, а потом бывшему иерусалимскому королю Ги де Лузиньяну; королевство Лузиньянов просуществовало без малого триста лет; середину их правления недобрым словом поминает Данте:
Стон Никосии, Фамагосты крик,
Которых лютый зверь терзает яро…[4]
Последняя кипрская королева Катарина Корнаро, венецианка по происхождению, передала остров Венеции[5]. Действие шекспировского «Отелло», за исключением первого акта, — то есть вся интрига, да и вся трагедия — разворачивается на Кипре; может быть, это самый яркий образ острова, запечатленный в мировой литературе. Правда, читая Шекспира, много ли внимания мы обращаем на место действия?
Современником Шекспира был кипрский хронист Леонтий Махерас (или Махера, как его иногда называют на византийский манер), перу которого принадлежит «Сказание о сладчайшей земле Кипр, сиречь Хроника», повествующая об эпохе правления Лузиньянов — с их вполне шекспировскими страстями. Вот одна история из «Хроники»: придворные короля Пьера (1359-1369) обвинили его супругу, королеву Линор Арагонскую, — может быть, не вполне безосновательно, — в том, что она была неверна мужу. «Ре Пьер» («король Пьер» по-кипрски) безумно любил Линор; когда ему случалось по государственной надобности уезжать из дому, он брал с собою рубашку королевы, ибо не мог без нее заснуть… Узнав страшную весть, король дал волю гневу, и проявился этот гнев своеобразно: Пьер поклялся, что не оставит на Кипре ни одной знатной дамы или девицы необесчещенной, и исполнял свою клятву, пока не был убит рыцарями и придворными. Каждый из заговорщиков нанес удар. Королева в свою очередь несколько лет потратила на то, чтобы отомстить за смерть супруга: все до одного заговорщики — убийцы ре Пьера — были убиты по приказу Линор… Но это как раз та литература Кипра, которой мы не знаем…
Финальный монолог Отелло завершается упоминанием турка, который «бил венецианца / и поносил сенат»[6]. Когда Шекспиру было семь лет, Османская империя захватила Кипр и владела им следующие триста лет[7].
В начале XVIII века русский монах Василий Барский посетил Кипр и оставил описание его христианских святынь. В начале XIX века началось общегреческое национально-освободительное движение, Кипр участвовал в нем, принес свои кровавые жертвы, но дальнейшая судьба острова определилась, как ни странно, результатами русско-турецкой войны 1877-1878 годов: Турция потерпела поражение, и тогда Британская империя, имевшая свои интересы в Средиземноморье, получила Кипр в обмен на обязательство помогать Блистательной Порте (таково было одно из официальных названий Османской Турции) в защите азиатских территорий и выплачивать ежегодно султану около 100 000 фунтов стерлингов. До 1960 г. Кипр оставался под властью англичан, боролся за свободу (которую тогда понимали как воссоединение с Грецией), со второй половины 50-х годов — с оружием в руках. Небеспристрастный свидетель этих событий, Лоренс Даррелл, написал о них книгу «Горькие лимоны»[8]. В те же 50-е годы Кипр вошел в судьбу и творчество крупнейшего греческого поэта XX века Г. Сефериса[9].
В советские годы кипрских писателей у нас переводили — вышло несколько поэтических и прозаических антологий[10], было несколько подборок и в «ИЛ»[11]. Но выбор авторов обусловливался в значительной степени участием в «борьбе против британского империализма», а после 1974 года — «против турецкой агрессии»… Справедливости ради надо сказать, что на самом Кипре немалое значение придают «патриотизму» литературы, и это, увы, не всегда идет ей на пользу… Конечно, среди опубликованных в те годы в русских переводах поэтов и прозаиков были и заслуживающие внимания имена, но, к сожалению, в тени остались другие — по-настоящему великие. В том числе — Костас Монтис[12].
Монтис не только самый значительный современный поэт Кипра: он принадлежит к числу лучших поэтов, писавших в прошедшем столетии по-гречески, и, несомненно, к числу лучших европейских поэтов. Достаточно сказать, что в 1999-м он был выдвинут на Нобелевскую премию. Монтис писал в самых различных жанрах — стихи на кипрском диалекте и на литературном греческом языке, прозу (его перу принадлежит роман «Господин Батиста и все остальное», сборники рассказов и повести), пьесы; в 1942 году при его непосредственном участии был основан первый на Кипре профессиональный театр. Наибольшую славу Монтису принес созданный им самим жанр «Мгновений» — маленьких (иногда однострочных) стихотворений, часто ироничных, порой глубокомысленных, всегда неожиданных:
***
Почему столько Могил Неизвестного Солдата
и ни одной — Неизвестного Человека?
Нам-то куда возлагать венки?
Планеты — Земле, когда она, опустевшая, вернулась к ним
Помнишь, как ты одна из всего класса
подняла руку?
Ну так вот тебе!
О происхождении видов
Если бы мы теперь захотели вернуться к обезьяне,
боюсь, она бы нас не приняла;
если бы мы теперь захотели вернуться к рыбе,
боюсь, она бы нас не приняла.
Монтиса иногда называют «Сократом новогреческой поэзии». Действительно, Монтис — поэт, который задает вопросы: его стихи часто представляют собой одно вопросительное предложение; еще чаще они построены как диалог, в котором реплики одного из собеседников опущены, но легко угадываются. Монтиса называют еще «неудобным поэтом»; как и древний Сократ, он задает вопросы всем и обо всем — Богу и о Боге, человечеству, соотечественникам, самому греческому языку:
Богу о Смерти, I
Как Ты и Сам убедился, Господи,
что-то не вышло.
Как Ты и Сам убедился, Господи,
Пора снова объявить конкурс на это место.
Богу о Смерти, II
Со всем подобающим почтением предлагаю, Господи,
когда Ты объявишь конкурс на это место,
включи в список «требований к кандидатам»
как необходимое условие,
чтобы они были женаты и имели детей и внуков.
Смерть — Богу, о поэтах
Господи, мы не успеваем, и они разбегаются, и потом их не соберешь.
Превосходная степень
Теперь у нас есть даже «пресвятейшие», Пресвятая Дева,
теперь у нас есть превосходная степень,
а Тебе мы оставили положительную?
В церкви
Говорите не «Со страхом Божиим» —
«Со страхом человеческим».
Одна из поэтических книг Монтиса носит заглавие «Со страхом человеческим» (1982).
Недаром греческий поэт Михалис Ганас назвал Монтиса — создав для этого неологизм — «безбогобоязненным»! Но та смелость, та прямота, с какой поэт касается самых болезненных сторон человеческого существования, позволяет ему, например, говорить о трагедии Кипра 1974 года с искренней болью, но без ложного пафоса. Предчувствуя катастрофу, Монтис еще накануне ее писал:
Кипр, 1970
Это обитаемый остров?
А позже с горечью сказал:
Кипр, 1984
Сегодня остров совершенно пуст.
Последние жители покинули его
четверть века назад.
Помимо «Мгновений», которые поэт писал на протяжении всей жизни, наибольшей известностью пользуются три больших цикла, объединенные под названием «Письма к матери» (1965; 1972; 1980-1987). Мать поэта умерла от туберкулеза, когда Костасу Монтису было 12 лет. Но в «Письмах к матери» он создает символический образ, выходящий за рамки реальной биографии:
Мама, ты помнишь мое последнее письмо
я боялся, что ты не ждешь его у окошка,
боялся, что ему скажут: «Матери больше нет»
Так вот, поверишь ли, теперь я надеюсь
что ты не ждешь этого письма,
поверишь ли, теперь я надеюсь
что тебя нет
что ты не прочтешь меня снова
и пусть мое письмо ищет тебя сколько угодно
и пусть оно бродит как призрак у нашего дома
и пусть оно бродит как призрак в нашем дворе
и пусть оно бродит отчаявшись как призрак под дождем и на ветру
в имени твоем в крике твоем и на гробе твоем.
Теперь я надеюсь что ноги не принесут его
к твоей двери,
я надеюсь, что оно потеряет сознание у твоей двери,
что оно упадет у твоей двери,
не успев постучать
не успев поскрестись
не успев сказать: «Это я, мама, открой!»
Мама, на этот раз я уверен
что не напишу тебе больше.
Это последнее письмо последней, третьей части.
В симпозиуме памяти Монтиса участвовало более 40 представителей 10 стран (в том числе России) — филологи, переводчики, поэты, журналисты, студенты и любители поэзии. Открылся симпозиум концертом: множество стихов, написанных Монтисом на кипрском диалекте, стали песнями, некоторые из них считаются народными, а это, наверное, одно из наивысших достижений любого поэта — вернуть языку, фольклорной традиции в преображенном виде то, что у них заимствовано. В 29 выступлениях творчество Монтиса анализировалось с самых разных точек зрения: лингвистической, литературоведческой, переводческой… В греческой традиции Монтис ближе всего к Кавафису; в современной европейской поэзии, как оказалось, у него есть почти двойники — испанский поэт Антонио Гамонеда, о котором говорил испанский неоэллинист Висенте Фернандес Гонсалес, и итальянец Джорджо Капрони, представленный молодым итальянским филологом Ф. Понтани, составителем одной из наиболее значительных антологий новогреческой поэзии в переводах на итальянский язык. Едва ли не самым впечатляющим событием симпозиума было «параллельное чтение»: известный переводчик новогреческих поэтов на английский Дэвид Конноли читал стихи Монтиса, а Висенте Фернандес Гонсалес — свои переводы на новогреческий стихов Гамонеды, и они звучали как специально написанный диалог двух поэтов; это тем более впечатляет, что Монтис и Гамонеда никогда не слышали друг о друге. Видимо, дело в том, что, как заметил кто-то из участников конференции, наше время нуждается в Сократе, который задавал бы вопросы.
Почему ты обращаешься ко мне по-прежнему?
Не замечаешь, что это уже не я?
Никосия-Москва, 2005