Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2005
Перевод Л. Горлина
Соломенная шляпа[1]
Они долго сидели молча, она читала. Неожиданно она сказала:
— Когда мы снова поедем в Югославию, я куплю себе соломенную шляпу, которую не купила в прошлом году.
— На какой странице ты сейчас читаешь? – спросил он.
— На тридцать третьей. А что?
— Да так.
Она промолчала и снова углубилась в чтение. По непонятной причине он вдруг вспомнил разговор, который случайно услышал однажды вечером через открытое окно. Сперва мужской голос внизу на дороге сказал: «Больше я тебя обхаживать не стану». Женский из окна (так ему показалось) спросил: «Почему?» — «Все равно это ничего не дает». И все. Больше ни слова.
Она продолжала читать. Он сидел с раскрытой книгой, но не читал, он смотрел на жену и думал: почему, интересно, она заговорила о соломенной шляпе?
Вскоре она отложила книгу.
— Пойду приготовлю себе яичницу, — сказала она. – На твою долю готовить?
— Нет, спасибо. – Он не любил яичницу.
Она ушла на кухню, а он взял ее книгу и раскрыл на тридцать третьей странице. Там он не нашел ничего, что могло бы навести ее на мысль о соломенной шляпе или о Югославии. Он подумал: я ее не понимаю, раньше я был уверен, что знаю ее, но теперь все меньше и меньше ее понимаю. Он решил прочитать несколько страниц до тридцать третьей, может, разгадка кроется там, но она зашла в комнату за сигаретами, и он быстро отодвинул книгу. Почувствовав себя чуть ли не шпионом и испугавшись, что она видела, как он листал ее книгу, он спросил:
— Занятная книга?
— Занятная? Интересная.
— О чем она?
— О женщине, которой чего-то хочется… даже не знаю, как сказать… она понимает, что ей живется хорошо, но все равно ей хочется чего-то другого. Она не понимает, что с ней творится, хотя в глубине души, конечно, понимает. Знаешь, у некоторых людей так бывает.
— У некоторых?
— Да.
— У меня не бывает.
— Ну это у тебя.
— А я что, не человек?
— Что ты хочешь этим сказать? Ой, моя яичница!
Она пошла на кухню, но вдруг вернулась и взяла книгу с собой.
А ему больше не читалось. Он теперь гадал, что она имела в виду, когда сказала: «Ну это у тебя»? И что означает тон, каким она произнесла эти слова. Надо будет прочитать эту книгу, решил он.
Жена вернулась, яичницу она съела на кухне, хотя обычно ужинала в гостиной.
Он не удержался и спросил:
— Почему ты ела на кухне?
— Что? – не поняла она.
— Ты поела на кухне.
— Ну и что?
— Обычно ты ешь здесь.
— Правда? Нет, я часто ем на кухне. Что с тобой? Я не всегда ужинаю в гостиной.
Он промолчал. Задумался, но понимал: здесь что-то не так. Я не всегда ужинаю в гостиной. Нет, это неправда.
— Знаешь, я, пожалуй, лягу, — сказала она.
Он посмотрел на нее и промолчал. Она встретила его взгляд, а потом произнесла очень спокойно, почти без всякого выражения:
— По-моему, я схожу с ума.
— Что?
— Я сказала, что, по-моему, я схожу с ума.
— Все может быть.
Взгляд у нее стал жестким, но только на мгновение.
— Все может быть, — согласилась она.
Он холодно взглянул на нее, хотя сердце его сжалось от горячей тревоги.
— Все может быть, — повторил он. – И в чем же выражается твое безумие?
Она пожала плечами. Потом ее плечи опустились.
— Покойной ночи, — сказала она и, постояв немного, ушла.
У него было такое чувство, что она обвела его вокруг пальца; да, она отступила, но одержала победу. Почувствовав себя побежденным, он разозлился. Чертова баба, что она себе воображает! Хочет казаться интересной, придумала вдруг какое-то безумие!
Постепенно он успокоился, но не до конца. Он пошел на кухню и достал из холодильника бутылку пива. Было без четверти десять. Он вернулся в гостиную, сел, потом вскочил и начал ходить взад-вперед по зеленому ковру, иногда останавливаясь, чтобы глотнуть пива, мысли его метались, спорили друг с другом. Как будто ей есть на что жаловаться! Но в то же время ей хочется чего-то нового. Она понимает, что ей живется хорошо, но все равно ей хочется чего-то нового. Знаешь, у некоторых людей так бывает.
Так и не поняв, откуда у нее взялась мысль о шляпе, он вдруг подумал, что столкнулся с чем-то далеко не безобидным. Все было очень сложно и очень серьезно. По-моему, я схожу с ума. В какой-то степени она в это верила, но в какой?
Он принес вторую бутылку, гоня от себя мысль, что, может быть, она прознала о его подружках — Анне или Люси. Но это вряд ли, у нее нет знакомых в той компании, и он всегда вел себя очень осторожно.
Так ничего и не надумав, он допил пиво и погасил свет.
Она читала, лежа в кровати. Мельком взглянув на него, она снова уткнулась в свою книгу. Он держался как ни в чем не бывало. Пожалуйста, пусть делает вид, будто никакого разговора не было, решил он, как хочет, не стану же я ее допрашивать.
Он лег, повернулся к ней спиной и, погасив свою лампу, пожелал ей «покойной ночи».
— Покойной ночи, — отозвалась она.
Но заснуть он не мог. Полежав какое-то время, он вдруг заметил, что она ни разу не перевернула страницу. Теперь он стал специально прислушиваться. Да, она не шелестела страницами! Он решил, что она заснула, и хотел, перегнувшись через нее, погасить лампу на ее тумбочке, но оказалось, что она лежит с открытыми глазами. Их взгляды встретились над книгой. Она спокойно смотрела на него, и все-таки что-то в ее взгляде встревожило его, некая отчужденность и настороженность.
— Тебя раздражает, что я читаю? – спросила она. – Хочешь, я погашу свет?
— Нет, не надо… Просто я думал… Ведь ты не читаешь.
— Конечно, читаю. Ты разве не видишь?
Он выдернул книгу у нее из рук и посмотрел на номер страницы. Тридцать восьмая. Он молча вернул ей книгу.
— Чего ты добиваешься? – спросила она.
— С того момента, как ты ушла жарить себе яичницу, ты прочитала всего пять страниц, — сказал он.
— Ну и что? Я ведь еще и думаю.
— Представляю себе!
— Ты похож на своего отца, — заметила она.
— А я думал, что мой отец тебе нравился, — сказал он, немного помолчав.
— Думал? Я его любила.
Ничего себе разговорчик, что она хочет этим сказать?
— Ха-ха! – Он повернулся к ней спиной.
— Твой отец любил изображать из себя Бога, — сказала она. – Если ты понимаешь, что я имею в виду.
— Нет, — сказал он. – Не понимаю, и меня это не интересует! А сейчас, извини, мне хочется спать!
— Да, конечно. Спи на здоровье.
В нем клокотало бешенство, неожиданно он встал, схватил в охапку перину, подушку, простыню и ушел в гостиную, хлопнув дверью. Там он швырнул все на диван, зажег верхний свет, решительным шагом направился на кухню и принес очередную бутылку пива. Ты похож на своего отца. Твой отец любил изображать из себя Бога.
Потом он принес еще одну бутылку и подумал: пожалуй, я не пойду завтра на работу, пусть она полюбуется, что натворила.
В конце концов он лег и уснул.
Проснулся он от того, что в лицо ему било солнце. Секунду или две он лежал в растерянности, потом все вспомнил.
Он встал, тихо прошел в спальню и взял свою одежду, жена не проснулась. Он приготовил себе легкий завтрак, потом завел машину и поехал в центр. Электрическая фирма, в которой он работал, имела свою автостоянку для начальства, этот пустырь был в двух минутах ходьбы от офиса, что было большим преимуществом.
Дел у него в этот день было много, и он почти не думал о вчерашнем, но по дороге домой все вечерние переживания навалились на него с такой силой, что ему захотелось наказать жену и пообедать в городе. Однако он понимал, что подобная выходка была бы ей только на руку. А такой радости он ей доставить не мог.
Он отпер дверь и вошел — все, против его ожидания, было как всегда. Она была приветлива, и обед был готов — отбивные с тушеной капустой. Он вздохнул с облегчением и даже растрогался. Сначала он отвечал на ее обычные реплики, потом насупился и замолчал.
— Что-нибудь случилось? — спросила она без всякой тревоги, будто поинтересовалась, не хочет ли он еще картошки.
Он решил не отвечать. Потом все-таки сказал:
— Нет. А что такого могло случиться?
— Да ничего, я просто спросила.
Теперь замолчали оба. После обеда он по привычке прилег отдохнуть. Что со мной творится? Ведь я ее люблю, думал он.
Он не заснул, но пролежал дольше обычного, не зная, чем бы ему заняться.
Обычно через полчаса она заходила в спальню и будила его, чтобы этот послеобеденный сон не помешал ему заснуть ночью. Сегодня она не пришла.
Через час он встал. В гостиной ее не было. На журнальном столике лежала записка: «Пошла пройтись. Эва».
Ага, подумал он, пошла пройтись. С чего бы это?
После сна он привык пить кофе. Он пошел на кухню и включил кофеварку.
Неожиданно он вспомнил про книгу. И ему захотелось посмотреть, что же такое она там вычитала. Он стал искать книгу, сначала в гостиной, потом в спальне, потом на кухне. Книги нигде не было. Он порылся в ящиках, посмотрел за книгами на полках, в кухонных шкафах, безрезультатно.
Выпил две чашки кофе. Эвы все еще не было.
Он перевернул бумажку на журнальном столике и написал: «Пошел пройтись. Харри».
И отправился гулять. Сперва он хотел пойти в парк, но передумал, потому что Эва тоже могла пойти в парк, — еще решит, что он следит за ней.
И он двинулся вверх по соседней улице. Вскоре он уже шел наугад, куда глаза глядят, и думал о всякой чепухе. В конце концов он решил, что зря не остался дома – так было бы лучше: она входит, а он спокойно сидит на диване.
Он поспешил домой.
Она спокойно сидела на диване с книгой. Подняв глаза, она улыбнулась, потом стала читать дальше. Но это была другая книга, гораздо толще той, которую она читала вчера. Он решил, что просто обязан взять реванш, должен овладеть ситуацией. Открыв кран с холодной водой, он изучал в зеркале свое лицо, при этом он думал: ей грех жаловаться, какого же черта она недовольна! Он завернул кран и пошел в гостиную. Сказал:
— Если тебе со мной так плохо, ты можешь в любую минуту уйти от меня.
Она посмотрела на него, сперва вопросительно, потом тем самым холодным взглядом, каким смотрела на него вчера.
— Мне, уйти? – удивилась она. – Что ты хочешь этим сказать?
— Если тебе со мной плохо, ты можешь просто уйти.
— Положим. И куда же?
— Куда хочешь.
Она отложила книгу не закрыв, переплетом вверх, именно так, как его учили не делать. Потом сказала:
— Сядь, пожалуйста.
— Спасибо, я постою.
— Пожалуйста, Харри, сядь.
Он сел, поглядел на свои руки и начал скрести ноготь на большом пальце.
— Нам надо поговорить, — сказала она.
Он молчал.
— Неужели мы не можем поговорить? – спросила она.
— Говори.
— Поговорить по душам, Харри.
Он продолжал скрести ноготь.
— Я чувствую себя отрезанной от жизни. Я помню, о чем мы когда-то договорились, но… тогда я не представляла себе, что такое целый день сидеть дома одной. Пойми меня правильно, я вовсе не жалуюсь на то, что мне приходится заниматься домом, просто мне этого мало… Я тут торчу взаперти и чувствую себя… Поэтому сегодня днем я отправилась искать работу, мне предложили одно место, и я согласилась, могу и отказаться, хотя сказала, что первого приступлю к работе.
Наступило долгое молчание.
— Вон оно что, — сказал он наконец.
— Я думаю, мне не стоит отказываться от этого места, Харри.
— Ах, ты думаешь?.. Иными словами, мое мнение ничего для тебя не значит?
— Ты не понимаешь. Вот увидишь, тебе так тоже будет лучше.
— Ты хочешь сказать, будто я не знаю, что для меня лучше?
— Ты не знаешь, каково мне.
— Ты думаешь, что сходишь с ума.
Теперь ее голос звучал уже не мягко, в нем слышались жесткие, холодные нотки, которые испугали его.
— Только посмей сказать, что все это несерьезно, Харри! Только посмей!
Он понял, что зашел слишком далеко, однако был не в состоянии честно это признать. Поэтому он промолчал. Но его вдруг охватила неуверенность и тревога.
Долго стояла тишина. Он глянул на Эву; ее последние слова прозвучали агрессивно и отчужденно.
— Что это за работа? – спросил он наконец.
— В универсальном магазине — холодно, непримиримо ответила она. — В отделе «Все для кухни».
Там хотя бы покупатели, главным образом женщины, подумал он.
— Это все так неожиданно, — произнес он вслух. – И ведь мы с тобой договорились.
— Я знаю. Но это было давно. Кроме того, ты сказал тогда, что весь мой заработок съедят налоги.
— А тебе казалось, что нет ничего лучше, чем сидеть дома и вести домашнее хозяйство.
— Да. Я так думала. Мы оба ошиблись.
— Богаче мы от твоей работы не станем, если ты на это рассчитываешь.
— Но и беднее тоже.
Она как будто все знала заранее, и он больше не настаивал. Она вообще говорила теперь по-другому, робкие, вопросительные нотки, которые всегда слышались в ее тоне и которые ему так нравились, вдруг исчезли.
Неожиданно он понял, что потерпел поражение. Он не мог помешать ей поступить так, как она считает нужным. Ему оставалось либо возражать ей, либо пойти навстречу, сделав вид, что ни о каком поражении речь не идет.
Подумав, он встал и спросил:
— Хочешь пива?
— Что? Нет, спасибо.
Он вернулся из кухни, поставил бутылку с пивом и стакан на журнальный столик, но так и не сел.
— Теперь я понимаю, что для тебя это очень важно, а ты знаешь, что я всегда заботился о твоем благе, хотя мне не всегда хватало ума понять, в чем именно оно заключалось, это твое благо.
Она прервала его:
— Мне тоже.
Он не понял, что она имеет в виду, но нетерпеливый тон, каким она это сказала, задел его. Он готов пойти ей навстречу, а она даже не хочет его выслушать!
Пожав плечами, он налил себе пива, но продолжал стоять.
— Прости, — сказала она. – Я тебя перебила.
Он выпил пива.
— Ничего. Я, собственно, хотел сказать, что, по-моему, ты должна согласиться, впрочем, ты и так согласишься, независимо от моего мнения.
Он встретился с нею глазами, это был странный взгляд, понять его было трудно. Он отвернулся и сделал очередной глоток. Немного подождал, но она молчала. Он продолжал ждать, отхлебывая пиво, допил весь стакан и налил новый.
Не поднимая глаз, она наконец сказала незнакомым голосом, который звучал так бесцветно, будто слова приходили откуда-то издалека, неизвестно откуда:
— Ты ведь знаешь, я не сделала бы этого без твоего согласия.