Из книги Фритьоф Нансен — только одно желание
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2005
Перевод Светлана Карпушина
ПЕР ЭГИЛЬ ХЕГГЕ[1]
БЕДСТВИЕ В РОССИИ
Из книги "ФРИТЬОФ НАНСЕН — ТОЛЬКО ОДНО ЖЕЛАНИЕ"
Перевод с норвежского Светланы Карпушиной
Мы не знаем, сколько человеческих жизней удалось спасти во время голода в России в 1921-1923 годах, так же как не знаем точно общего числа жертв. Считается, что на Украине и в Поволжье голодало 15-20 миллионов человек, и5-7 миллионов погиблоот голода. Крупнейшей и самой эффективной из многих иностранных организаций, оказывавших помощь, была Американская администрация помощи (АРА): она занималась сбором и распределением продовольствия и медикаментов, устройством больниц и детских домов. Обобщенные в заключительных отчетах статистические данные этой организации, гораздо более детальные и систематические, нежели у Нансеновской миссии, свидетельствуют о том, что летом 1922 года, когда ее деятельность достигла наивысшего подъема, продовольствие получили около 11 миллионов пострадавших. Пугающая цифра, и прежде всего потому, что не известно, сколько удалось спасти, а сколько погибло, несмотря на помощь. В различных отделениях АРА в регионах трудились сообща 200 американцев и 125 тысяч советских граждан. Согласно статистическим обзорам, вклад Нансеновской миссии составил 5-7% от американской помощи. Статистические данные по Украине верно отражают это соотношение: 1 722 624 человека получили продовольствие на раздаточных пунктах АРА и 90 180 человек — от Нансеновской миссии.
В декабре 1922 года в речи в связи с присуждением ему Нобелевской премии мира Фритьоф Нансен подчеркивал огромный вклад американцев, оказывавших помощь охваченной голодом России. Герберт Гувер[2], бывший в то время министром торговли в правительстве Уоррена Хардингса, возглавлял АРА в начале ее деятельности, еще во время войны, а получив министерский портфель, не утратил интереса к этой организации. Уже 11 ноября 1918 года, в день окончания Первой мировой войны, президент Вудро Вильсон поручил ему оценить размеры помощи, необходимой Центральной Европе, и спустя неделю Гувер отправился в Европу, чтобы начать реализацию нового плана по оказанию поддержки. В августе 1919 года АРА из правительственной организации стала независимым фондом и продолжила работу организации "Помощь Бельгии", проводившуюся еще в годы войны в сильно пострадавших районах Бельгии. Эта работа по-прежнему шла полным ходом в марте 1921 года, когда Гувер занял пост министра торговли.
Отрывок Нобелевской речи Нансена, посвященный американцам, следует привести полностью, чтобы мы поняли, что Нансен прекрасно отдавал себе отчет в количественном соотношении вклада АРА и своей миссии. Высказывание Нансена может также служить отправной точкой для размышлений о том, почему вплоть до сегодняшнего дня мы так мало слышали о помощи американцев и так много — о помощи Нансена. Говоря "мы", я имею в виду не только норвежцев. Норвежцы не из тех, кто проглатывает язык, когда речь идет о них самих. За исключением специалистов, это касается всей мировой общественности, проявившей интерес к трагедии в России и к помощи голодающим в начале 20-х годов.
Произнеся две трети Нобелевской речи, Нансен сказал следующее:
Прежде всего я должен упомянуть об огромной работе, проделанной американцами под руководством Гувера. Эту работу начала во время войны организация "Помощь Бельгии", поставлявшая продовольствие многим тысячам людей в этой стране, включая детей. После войны американцы продолжали работать в Центральной Европе, где сотни тысяч детей смогли выжить благодаря их щедрой помощи, а затем работа проводилась не менее широко и в России. Когда-нибудь их великий труд будет полностью описан, и эта светлая страница в истории человечества и человеколюбия засияет как яркая звезда в долгой и темной ночи. Одновременно через другие организации, такие как американский Красный Крест и "Ближневосточная помощь", американцы проделали невероятную по масштабам работу на Балканах, в Малой Азии и совсем недавно в Греции. Очень много как во время войны, так и после нее сделали также европейские организации, особенно отделения Красного Креста в различных странах, в том числе и в нашей стране.
Статистические обзоры Института Гувера показывают, что в конце войны и в первые послевоенные годы через «Ближневосточную помощь» была оказана поддержка нуждающимся в размере 40 миллионов долларов, и большую часть этих денег составили частные пожертвования.
В конце своей речи Нансен вновь возвращается к американцам, ибо они, наряду с норвежцами представляют собой исключение среди остальных народов в том, что касается доброй воли и стремления оказать поддержку:
…Если бы другие крупные страны выделили примерно столько же средств, сколько Норвегия, голод в России был бы побежден. Есть одно исключение, но эта страна находится не в Европе. Я имею в виду американский народ, который помогает больше, чем кто-либо. Сначала помощь шла через организацию Гувера, а затем правительство предоставило 20 миллионов долларов для борьбы с голодом — при условии, что советское правительство выделит 10 миллионов на закупку зерна. В общей сложности американцы затратили, наверное, около 50-60 миллионов долларов на борьбу с голодом в России и спасли таким образом жизнь многим миллионам людей.
.
Готовность американцев помогать голодающим Нансен противопоставляет равнодушию европейских правительств, а также отрицательной реакции у части норвежской общественности. Да, он потерпел поражение в Лиге Наций. Помощь России с самого начала имела идеологическую подоплеку. Возникал целый ряд вопросов. Если мы оказываем помощь России, разве мы тем самым не помогаем новой власти удержаться? Не следует ли вместо оказания помощи этой стране свергнуть советскую власть? И разве новый жестокий режим не сам виноват в страшной нищете, поразившей страну? Не лучше ли будет, если большевики пожнут плоды своей политики?
Очень многие недолго думая отвечали утвердительно на эти четыре вопроса. Речь Нансена и вся его работа в 20-е годы были прежде всего направлены против сторонников такой точки зрения.
Тот факт, что вклад Нансена получил более широкую известность, чем поддержка американцев, можно объяснить несколькими обстоятельствами. Организация АРА имела свой аппарат, который она и использовала, а также недавно приобретенный богатый опыт международной деятельности совершенно нового типа — опыт помощи огромному количеству людей, пострадавших от катастрофы. У Нансена же не было ничего, кроме силы воли и идеализма, и эти два качества принесли ему нечто гораздо большее, чем почет и славу. В связи со сложившейся политической обстановкой правительства западных стран не хотели помогать России, и Нансен пустил в ход весь свой талант оратора и агитатора для того, чтобы склонить к этому общественное мнение. Голос Нансена был услышан — благодаря его высокому авторитету и не в последнюю очередь благодаря успешно проведенному им обмену военнопленными. И точно так же, как в Лондоне в 1905 году — но теперь уже в Москве, — помогли его контакты на правительственном уровне. Для либерально настроенной части общественности большое значение имели его положительные высказывания о новом режиме в Советской России, по крайней мере до 1929 года. У тех же, кто ненавидел советскую власть и боролся против нее, его выступления естественно вызывали негативную реакцию.
В более либеральных и дружественно настроенных к социализму кругах — позднее я приведу примеры — просто-напросто не допускали возможности того, что американцы готовы помогать без всякой задней мысли и подспудной цели, а именно подорвать и свергнуть новый коммунистический режим. И поскольку пропаганда имела такое большое значение для советских политиков и тех, кто им симпатизировал, поскольку она служила для них своего рода путеводной нитью и средством объяснения действительности, то сам факт оказания помощи американцами никак не укладывался в установленные идеологические рамки. Вся акция проходила по инициативе и под руководством крупного капиталиста и политика консервативного толка Герберта Гувера, а значит, речь заведомо не могла идти только лишь о гуманитарной помощи. Такая позиция была характерна для советской прессы, которая, впрочем, очень мало писала об этой программе. <…>
Впервые Фритьоф Нансен узнал от американцев о том, что Россия нуждается в продовольствиb, еще в апреле 1919 года, будучи в Париже; тогда с ним лично связался Гувер. Как известно, Гувер познакомился с Нансеном во время переговоров в Вашингтоне и, учитывая политическую ситуацию в России, счел целесообразным, чтобы акцией помощи руководил представитель нейтральной страны. На протяжении всей своей долгой жизни Гувер оставался капиталистом и человеком консервативных взглядов, однако он гораздо лучше, чем многие его единомышленники, понимал социальные причины краха царского режима в России.
"Никак нельзя отрицать, что если маятник общественного развития качнулся от тирании крайне правого к тирании крайне левого толка, то это обосновано реальными отношениями в обществе… Подобная ситуация имела место во время войны и краха царского режима… Меры, принимаемые большевиками, — это вполне естественное насилие со стороны невежественной массы людей, народа, который на протяжении жизни многих поколений страдал от тирании и того же насилия. Наш народ, наслаждающийся большой свободой и благополучием, не может в какой-то степени не сочувствовать этому блужданию впотьмах в поисках лучшего социального строя", — рассуждал Гувер в письме, адресованном президенту Вудро Вильсону в конце марта 1919 года. Из воспоминаний Гувера можно сделать вывод, что он пытался несколько сдержать инициативу Уинстона Черчилля, призывавшего к интервенции в Россию с целью свержения большевистского режима. Вильсон отнюдь не питал симпатии к большевикам, однако, так же как и Гувер, был против применения военной силы.
В цитируемом письме Гувер говорил, что он «потратил несколько дней» на то, чтобы убедить Нансена возглавить акцию по оказанию помощи. «У Нансена эта просьба сначала вызвала только испуг. Он повторял, что никогда не имел дела с таким большим количеством продовольствия, что у него нет опыта ведения такого рода переговоров и что он вовсе не любит большевиков. В каждом абзаце документов ему мерещились зловещие ловушки. Я не упрекал его, так как мой собственный опыт канцелярской работы подсказывал мне, что эти опасения вполне оправданны», — писал Гувер.
Нансен согласился наконец взять на себя эту задачу, только когда американцы заверили его в том, что они предоставят судно, купят продовольствие и найдут ему персонал, а Гуннар Кнудсен[3] еще раз поднажал на него по просьбе Гувера. Вот тогда Нансен написал письмо президенту Вильсону или, вернее, подписал это письмо, не прошло и недели, как он получил ответ. Автором текста обоих писем был Гувер. Сразу же выдвигалось условие, что большевики должны прекратить военные действия, чтобы продовольствие могло прийти по назначению. Большевики охотно согласились принять помощь, но решительно отклонили требование о прекращении военных действий.
Была также предпринята попытка отправить в Россию норвежские продукты, в том числе рыбу и рыбий жир, однако бюрократические проволочки помешали своевременной поставке, а два года спустя рыба пришла протухшей. В 1919 году Гуверу удалось оказать помощь голодающим в Петроградской губернии[4]. По его собственной оценке, около 400 тысяч человек получили достаточно продовольствия, чтобы дожить до следующего урожая.
Если положение в большинстве районов европейской части России уже начиная с 1919 года было трудным, то весной и летом 1921 года оно стало катастрофическим. Первая мировая война за четыре года унесла миллионы человеческих жизней, две революции в 1917 году усилили в стране хаос и деморализовали население, затем последовали три года жесточайшей гражданской войны. Ленинская экономическая политика 1920-1921 годов была столь беспощадна к крестьянам, что привела к восстаниям и на селе, и в бывшей столице, Санкт-Петербурге (Петрограде). В марте 1921 года был жестоко подавлен Кронштадтский мятеж. Политика новых хозяев страны официально называлась «военным коммунизмом»; и если различные политические круги в опустошенной и расколотой России были в чем-то согласны, так это лишь в том, что название очень точно отражало суть проводимой линии.
Подобная ситуация уже сама по себе неизбежно должна была вызвать нужду среди широких масс. Сильнейшая засуха 1921 года усугубила положение. Однако в крупных сельскохозяйственных районах нижней Волги засуха началась уже в августе 1920 года, и озимая рожь не взошла. Ужесточалась политика конфискации сельскохозяйственной продукции, так называемая продразверстка, проводимая в ущерб крестьянам и для обеспечения продовольствием городского населения, армии и огромного аппарата госбезопасности. В одном из отчетов организации АРА по Симбирску описывается, как у крестьян, которых подозревали в том, что они что-то утаили, забирали все зерно, включая семенное. Никакие протесты не помогали.
В отчете, датированном 18 августа 1922 года, указывается следующее: «Примечательно, что голод охватил сначала те местности, где урожай 1920 года был относительно неплохим… Пострадал Николаевск, который находится теперь в Пугачевской губернии[5]. Именно здесь мы столкнулись с первыми случаями каннибализма, а ведь в 1920 году урожай пшеницы был превосходным, и население жило хорошо. Это один из примеров, свидетельствующий о том, что голод 1921 года возник по причине обременительной для населения продовольственной разверстки, проводившейся в 1920 году».
«Правда» впервые поместила заметку о нехватке продовольствия 26 июня 1921 года, а такого рода издания нельзя было заподозрить в тяге к нагнетению обстановки. Спустя 17 дней, 13 июля, Максим Горький обратился ко всему миру с призывом о помощи. Он говорил о трагедии, которая пришла в страну Толстого, Достоевского, Менделеева, Павлова, Мусоргского, Глинки и других знаменитых людей. Просьба о помощи продовольствием и лекарствами была адресована также ряду церковных деятелей в Западной Европе и США. Ранее Горький дважды обращался лично к Нансену — в 1914-м и 1920 годах он посылал известному полярному исследователю телеграммы с просьбой организовать поисковые экспедиции для спасения пропавших русских полярников в Арктике. Горький стал членом вновь созданного комитета по оказанию помощи голодающим.
Первый положительный ответ пришел от министра торговли США Гувера. Подобная работа уже проводилась в странах Центральной Европы, и у него имелся соответствующий аппарат. АРА также располагала значительными складами зерна в Германии. Теперь надо было заключить договор с русскими. И такой договор был подписан в Риге 20 августа на встрече между заместителем наркома иностранных дел, а позже наркомом Максимом Литвиновым[6], который в то время вел торговые переговоры со странами Северной Европы, включая Норвегию, и Уолтером Лиманом Брауном, возглавлявшим европейское отделение АРА. В договоре значилось, что первые партии продовольствия и лекарств должны быть отправлены по железной дороге, в основном из балтийских портов.
Гувер передал свои полномочия АРА, так как в то время находился в Вашингтоне, однако он внимательно следил за ходом дела. Так, уже 23 августа в европейское отделение АРА пришла телеграмма: «Шеф не понимает, почему до юга России нельзя добраться от Черного моря, и по-прежнему убежден, что мы должны послать туда корабль. Пожалуйста, объясните, почему помощь голодающим на юге России надо посылать с севера». Гувер хорошо знал географию и до того, как стал политиком, много ездил, поэтому его вопрос был сам по себе достаточно разумным. Но тут дело было не только в географии. Порты во многих черноморских городах пришли в упадок и почти не функционировали. <…>
Уже 6 сентября 1921 года АРА организовала первую бесплатную раздачу супа детям в Петрограде, 21 сентября — в Москве, а в период с 26 сентября по 12 октября были отправлены поезда с продовольствием в Самару, Казань, Симбирск и Саратов. 1 декабря АРА имела своих представителей во всех этих городах, а также в Уфе, Оренбурге и Царицыне (впоследствии Сталинград и Волгоград). 22 декабря Конгресс выделил 20 миллионов долларов на продовольственную помощь России, и в рождественский вечер президент Гардинг утвердил эти ассигнования. Как следует из серии статей в «Нью-Йорк геральд» за апрель 1922 года, АРА располагала 53,6 миллионами долларов для спасения голодающих в России. 24 марта отделение АРА открылось на Украине. Нансеновская миссия также добралась до Украины, но лишь в середине мая.
Нансен подписал договор с русскими 27 августа, также в Риге. Его партнером по переговорам был нарком иностранных дел Чичерин. Переговоры на высоком уровне вел норвежский подданный по той причине, что США уже в августе 1918 года разорвали дипломатические отношения с советским правительством. Нансен же придавал очень большое значение юридической основе сотрудничества и, говоря о помощи, подчеркивал, что она должна оказываться с согласия советских властей, а значит, на их условиях. (Позиция американцев мало чем отличалась от нансеновской, однако они редко высказывались по данному вопросу, когда собирали деньги). Этот факт потом был использован против Нансена в идеологической дискуссии вокруг помощи — в Лиге Наций, в российских эмигрантских кругах, а также в Норвегии.
16 августа на Международной конференции по помощи в Женеве Нансен был назначен верховным комиссаром Лиги Наций по оказанию помощи голодающим. В его задачу входила координация различных сторон этой работы. Поскольку советское правительство не хотело иметь никаких дел с Лигой Наций, а Лига Наций — с советским правительством, это назначение было сделано от имени Международного комитета Красного Креста. Договоренность с Чичериным предусматривала в числе прочего предоставление Нансену полномочий для установления контактов с правительствами европейских стран с целью получения для России кредита до 10 миллионов фунтов стерлингов на закупку продовольствия и лекарств. Текст договора, заключенного Нансеном, по содержанию был близок к договору, подписанному русскими с АРА. Для русских особое значение имела статья, в которой доктор Нансен давал обязательство, что его персонал в России будет заниматься исключительно работой по оказанию помощи, а не политической или коммерческой деятельностью. Поскольку для Нансена первостепенное значение имела именно помощь, он согласился без колебаний.
Ленин хотел предотвратить использование голода в стране противниками советской власти. За день до подписания Нансеном договора в Риге Ленин потребовал расправы над уже существовавшей в стране организацией — Всероссийским комитетом по оказанию помощи голодающим. Комитет состоял из представителей различных политических течений и был сформирован по образцу аналогичного комитета, созданного во время голода 1891 года. В его состав входило 73 члена, и, несмотря на участие 12 коммунистических деятелей, в том числе Льва Каменева и Алексея Рыкова, Ленин не имел над ним полного контроля. В Комитет входил профессор С. Н. Прокопович[7], в прошлом министр по снабжению во Временном правительстве Федора Керенского, свергнутого Лениным в ходе Октябрьской революции 1917 года. И профессор, и его жена, г-жа Кускова[8], были экономистами. В Комитет входил также Николай Кишкин[9], член конституционно-демократической партии (либерально-консервативной), бывший социальный министр во Временном правительстве. В то время эта партия, как и все остальные, кроме большевистской, была распущена. Она именовалась «партией кадетов» по двум первым буквам своего полного названия. Кускова еще двадцать лет назад считалась одним из идеологических противников Ленина, поскольку принадлежала к умеренному крылу российских социал-демократов, в которых Ленин видел идеологических предателей еще в конце 1890 годов, то есть когда ему не исполнилось и тридцати.
Развитие событий чрезвычайно беспокоило Ленина. Ответ Гувера был для него явно неожиданным, и Ленин требовал наказать Гувера, дать ему пощечину, так чтобы весь мир это увидел. Проблема состояла в том, что АРА добилась для сотрудников своей организации определенных прав. Ленин оценил этот договор как опасный промах — власти допустили присутствие в стране организации, к тому же иностранной, над которой они не имели полного контроля. В резком письме генеральному секретарю ЦК партии Иосифу Сталину от 26 августа Ленин потребовал арестовать четырех членов Всероссийского комитета по оказанию помощи голодающим. На следующий день на заседании политбюро было принято соответствующее решение, члены Комитета были арестованы, а сам Комитет распущен (он был учрежден 2 июля)[10].
Нансен был осведомлен о Комитете, в котором состоял также и Максим Горький, и очень хотел получить себе в помощники Кишкина. Ленин отреагировал как обычно, когда ему что-то не нравилось. Он писал[11], что подобное крайне наглое предложение Нансена… и поведение «этих кукишей» (игра слов с пренебрежительным намеком на первые слоги фамилий Кусковой и Кишкина) ясно указывают на то, что большевики дали маху. Если ничего не было сделано ранее, то ни в коем случае нельзя упустить момент сейчас: необходимо выделить человека из ЧК, который проведет конфискацию денег комитета и его роспуск. Прокоповича надо немедленно арестовать, обвинить в антиправительственных высказываниях и держать под стражей три месяца, пока идет следствие. Остальных надо выслать из Москвы в разные города, не имеющие железнодорожного сообщения, и держать под наблюдением. Ленин считал, что промедление здесь недопустимо и что Нансену следует поставить ясный ультиматум. Надо приказать газетам высмеивать «кукишей» на все лады. Это кичливые аристократы и белогвардейцы, которым захотелось совершить заграничную поездку… Над ними надо смеяться и глумиться, по крайней мере раз в неделю на протяжении двух месяцев. Только тогда больной зуб будет вырван к всеобщей пользе. Здесь нельзя мешкать.
Решение, как уже говорилось, было принято 27 августа, в день подписания Нансеном договора. После ареста четверо членов комитета были отправлены в первый концентрационный лагерь, в Соловецкий монастырь, к западу от Архангельска. Голод к этому времени приобрел масштабы настоящей катастрофы. Ленин же в своих речах в 1921 году ни разу не упомянул об этом.
Власти уже давно наметили следующий шаг. В середине июля была создана Комиссия помощи голодающим. В противоположность «комитету кукишей» она находилась под контролем властей и называлась «Помощь голодающим», сокращенно «Помгол». Ее возглавляли Лев Каменев, один из ближайших соратников Ленина по партийному руководству, и жена Каменева Ольга. Спустя 15 лет они станут жертвами сталинских репрессий. Каменев вместе с Григорием Зиновьевым будут главными обвиняемыми на первом из трех больших московских процессов. Однако сейчас Каменев наряду с наркомом иностранных дел Чичериным играл важнейшую роль посредника между высшим руководством в Москве и иностранными организациями, оказывающими помощь голодающим. Член первого Комитета Максим Горький устранился от дел. Конрад Сундло, один из тех, кто рекомендовал Нансену в качестве помощника Видкуна Квислинга и кто занимался доставкой на длительное время задержанной — и в конце концов испортившейся — партии норвежской рыбы в Россию, встретил Горького в октябре 1921 года. Как следует из интервью, которое Сундло 27 октября дал газете «Свенска дагбладе», писатель был удручен развитием событий и сообщил, что полностью отказался от работы в Комитете. «Российские власти назначили в Комитет только своих единомышленников, и таким образом получился совершенно новый комитет, в котором я не хочу участвовать. Вам следует учесть это», — обратился он к Сундло, но не захотел высказаться яснее. Спустя десять дней Горький поехал за границу; в Стокгольме он дал интервью и сказал, что «голод — самая страшная проблема Советской России, и мы, возможно, зашли слишком далеко в своей политике». Однако в то же время он утверждал, что организация Гувера «работала без всякого плана», и тем самым заложил основу для продолжительной критики и грубой недооценки вклада Гувера.
Убежденность Ленина и других большевиков в необходимости диктатуры требовала, чтобы власти установили полный контроль над иностранной помощью, дабы эта помощь не нанесла ущерба новой власти. Административные контакты иностранцев должны были осуществляться через Александра Эйдюка, который со стороны «Помгола» координировал деятельность иностранных организаций по оказанию помощи. Карл Эмиль Фогт в диссертации о Нансеновской миссии в России указывает, что контроль, очевидно, был важен по чисто политическим соображениям. Он, однако, добавляет, что согласие принимать помощь из-за границы предполагает создание правительственного органа для «упрощения работы организаций, оказывающих помощь. И по сей день многие государства не создают таких органов, и поэтому можно сказать, что большевики были одними из первых, кто понял необходимость подобной меры». <…>
Голод в стране приобрел катастрофические размеры. Подобного развития событий не предвидели озабоченные гражданской войной советские руководители, когда позволили Горькому обратиться к миру с призывом о помощи. А хорошо смазанная американская «машина помощи» загудела и заработала с такой впечатляющей силой, что это не могло не вызвать беспокойства. Власти оказались перед дилеммой: они нуждались в поставках продовольствия для спасения населения и боялись их из-за возможных политических последствий. Советская пресса этого периода постоянно отпускала колкости в адрес благодетелей, а местные и центральные власти арестовывали российских служащих, высылали иностранцев или отказывали им в визах. Так, 11 мая партийная газета «Правда» выступила с нападками на АРА, которая отказалась предоставить своим российским сотрудникам выходной в день 1 мая. «Правда» писала, что этот факт обнаруживает перед всеми истинную сущность американских и европейских капиталистов, которые пришли в Россию вовсе не для спасения голодающих или улучшения условий жизни рабочих. Нет, они куют оковы для рабочего класса и готовят ему веревку. <…>
Проще всего было держаться своих идеологических принципов и считать, что американцы, оказывая помощь, заведомо не могут иметь добрых намерений, в отличие от великодушного человека из Норвегии. В архивах АРА имеется выдержанная в таком духе заметка из английского журнала левой ориентации "Нейшн" от 10 сентября 1921 года:
Доктор Нансен, верховный комиссар, назначенный Красным Крестом в Женеве, успел побывать в Москве и заключил там соглашение, а также посетил Лондон, Париж, Берлин и Женеву. Столь не свойственный официальному представителю темп показывает, как действуют люди, которые в состоянии проявлять человеческие чувства <…> Его план производит хорошее впечатление, и, несмотря на критику в газетах со стороны лорда Нортклифа, мы полагаем, что он получит всеобщую поддержку. Однако мы думаем, что совершенно иной план господина Гувера, нисколько не лучший, чем у Нансена, может принести вред. Главное отличие заключается в том, что доктор Нансен хочет помогать крестьянам там, где они живут и занимаются своим трудом, — в деревнях. Поэтому продовольствие надо распределять там же, а поскольку деревни разбросаны на большой территории, то для этого необходимо вступать в тесное сотрудничество с местными властями. Господин Гувер не желает сотрудничать с большевиками. Поэтому он сможет дать еду только тем, кто придет за ней на узловые железнодорожные станции. Это означает, что население устремится на эти станции и будет скапливаться там в антисанитарных условиях, что приведет к возникновению болезней… Мы считаем, что первейший принцип работы по оказанию помощи — не допустить скопления беженцев и удержать крестьянина и его лошадь рядом с плугом.
В теории это звучит хорошо. Единственное «но» в том, что эта теория была полностью оторвана от чудовищной действительности в охваченных голодом районах. Вряд ли можно было бы ожидать от автора приведенных строк понимания ситуации, ведь он не предполагал, что АРА уже открыла первые пункты бесплатной раздачи пищи. Американцы удивительно быстро взялись за дело и уже осуществляли помощь. (Жаль, что автор не допускал мысли о том, что АРА также сотрудничала с властями, — а что же ей оставалось делать, если она намеревалась оказывать помощь?) Вряд ли можно было бы ожидать от автора, чтобы он верно судил о положении в российской деревне. Человеческому разуму такое трудно было даже представить. Люди, находившиеся у власти на селе, давно сбежали в город в надежде найти там еду, лошади были зарезаны и съедены, если раньше не были конфискованы или не сдохли от голода, и ни у кого не оставалось сил идти за плугом. Во многих местах живые не имели сил даже хоронить трупы, напоминавшие скелеты, и они валялись на улице — и это в районах, некогда бывших житницами России и Украины.
Среди отчетов, которые Квислинг направлял с Украины весной 1922 года, содержится протокол местного судебного заседания. Вовсе не исключительный случай. Протокол попал в лондонскую газету «Дейли телеграф», очевидно, через верховного комиссара в Женеве и был опубликован 20 мая. Он гласит следующее: «23 января 1922 года мы посетили семью Ивана Федоровича Нищенко, жена которого, Харитина Андреевна, 45 лет, задушила своих детей, мальчика пяти и девочку семи лет, а затем в отсутствие мужа использовала тела их в пищу. Муж покинул семью в поисках еды, сказав на прощанье: «Справляйтесь как можете». Харитина Н. психически нормальна и на вопрос «Почему Вы задушили своих детей?» — откровенно созналась: «Я задушила их, потому что они были из нас всех самые слабые и истощенные, а потом я их сварила, и мы их съели, ведь мы голодали». Имеются описания случаев каннибализма на кладбищах, где выкапываются трупы. Было еще несколько судебных дел против родителей, убивших и съевших своих детей; в одном из дел муж и жена сваливали вину друг на друга. Мужчина оправдан и освобожден, жена осуждена. В детских домах ужесточается дисциплина, и сотрудникам не разрешается выпускать детей на улицу, потому что они могут быть похищенными, убитыми и съеденными или же подвергнуться нападению голодных собак. Хокон Карс Сюнд был представителем Нансеновской миссии в городе Николаеве на Украине в апреле 1922 года. В одном из первых отчетов он писал, что голод — причина 45% всех смертных случаев, а трупы, лежащие на улице, — обычная картина.
Власти, как местные, так и центральные, далеко не всегда могли навести порядок своей железной рукой. Так, в отчете АРА в 1923 году из Екатеринослава на Украине записано следующее: «Имеется еще одно типичное дело, которое касается четверых детей бывшего судьи. Дети — в возрасте от восьми до шестнадцати лет — давно потеряли мать. Зимой 1921-1922 годов был казнен отец. Труп привезли детям и сообщили им, что их отец был расстрелян по ошибке. Какое-то время они перебивались, продавая вещи отца, а когда все было продано, детям не оставалось ничего другого, как ждать медленной голодной смерти. Один из сотрудников АРА узнал про них от их соседей, которые пытались им помочь, и дети сразу же получили пакеты с едой. Так они пережили зиму, а поскольку старшим удалось найти временную работу, они справляются. Двое младших получают продовольствие от АРА. Таким образом спасена еще одна семья».
АРА пыталась также реорганизовать детские дома, и в отчете после первой инспекционной поездки в сентябре 1921 года значится: «…Детские дома в пораженных голодом районах не имеют внутреннего распорядка, полностью лишены снабжения, обычного санитарного оборудования. Во многих случаях отсутствовали даже кровати для больных детей, а если кровати и были, то в одной часто лежало по трое-четверо детей. Мальчики и девочки лежали на полу в грязном тряпье, что повышало для них риск заболеть. Больные, здоровые и голодающие находились вместе, и иногда количество умерших за день равнялось числу вновь поступивших детей».
Это были «отдельные случаи». Вот некоторые статистические данные: в период с 1913-го по 1923 год население Одессы сократилось с 454 тысяч человек до 316 тысяч, то есть на 30%; население Николаева уменьшилось на 25%, а Херсона — на 47,5%. Частично это объяснялось потерями в Первой мировой и Гражданской войнах, однако для сравнения укажем, что население Сибири уменьшилось за названный период всего на 3,2%.
Свою первую поездку в некоторые пораженные голодом районы Нансен совершил осенью 1921 года. Нансен сделал снимки-диапозитивы, которые впоследствии использовал во время выступлений как в Норвегии, так и в других странах. Его самого снимали кинокамерой, и ряд фрагментов этих кинолент был показан российским историком Александром Шумиловым в Осло в 1993 году. Пленки, на которых запечатлены груды непогребенных трупов, хранились в архивах в течение 70 лет. Фотографии живых скелетов, которые Нансен показывал на лекциях, вызывали шок, и люди теряли сознание, ведь это было задолго до появления телевидения, которое ежедневно, по крайней мере дважды в день, доносит до уютных диванов вести о нищете в разных уголках мира. Тогда же и в газетах не часто можно было увидеть фотографии трупов.
Нансен начал лекционную поездку по странам Европы с выступления в Лиге Наций в пятницу 30 сентября 1921 года и произнес, пожалуй, самую великую речь в своей жизни. Он оценил количество людей, которым угрожала голодная смерть, в 20-30 миллионов. Эта речь была идеологическим обоснованием дела международной помощи, осуществляемой совершенно независимо от таких факторов, как политические взгляды и политическая система. Таким образом были заложены идеологическая и практическая основы будущей международной деятельности по оказанию помощи в чрезвычайной ситуации, а также очерчена схема соответствующих организаций. К тому же Нансен не преминул заметить, что и организация Гувера сотрудничает с местными властями, поскольку без сотрудничества невозможно доставить помощь тем, кто в ней нуждается. Нансен отверг мысль, будто эта помощь может способствовать укреплению советского правительства. «Но даже если это и так, неужели найдется хоть кто-нибудь в этом собрании, кто готов сказать, что он скорее допустит смерть 20 миллионов человек, чем поможет России? Я призываю присутствующих ответить на этот вопрос».
Выступление в Лиге Наций Нансен не сопровождал показом диапозитивов. Он находился среди трезвых политиков. И нашлись такие, кто сказал «да». По сообщению «Манчестер гардиан», делегат от Сербии попросил слова и заявил, что предпочтет увидеть, как погибнет вся русская нация, чем рискнет оказать помощь советскому режиму. Спустя неделю в Брюсселе состоялась конференция, которая не одобрила план Нансена. План оказался сорванным в результате целого ряда бюрократических проволочек. Тогда Нансен попытался организовать фонд частных пожертвований, в том числе в Норвегии, где натолкнулся на сопротивление людей, полагавших, что он играет на руку большевикам. Газета «Афтенпостен» начала сбор средств для нуждающихся норвежских крестьян — в качестве ответного шага, который вызвал раздражение Нансена.
Решительное расхождение во мнениях имело, конечно, идеологические корни, однако частично оно объяснялось совершенно различной оценкой ситуации. Как и многие другие, Нансен полагал — это следует из его книги «Россия и мир», — что большевистский НЭП, новая экономическая политика, проводимая с 1921 года, означает отказ большевиков от наиболее непрактичной и догматической части коммунистической идеологии, в первую очередь касавшейся отношения к крестьянам, торговцам и мелким предпринимателям. В 1921-1922 годах было невозможно предвидеть, что этот отказ носит временный характер и что политика круто изменится в 1928-1929 годах.
Как бы то ни было, речь Нансена в Лиге Наций произвела впечатление. Газета «Манчестер гардиан» писала следующее: «Несмотря на враждебность некоторых делегатов, было похоже, что Нансен во время речи склонил собрание на свою сторону и добился поддержки, как никогда ранее. Он был бледен и, казалось, с трудом управлял чувствами, в особенности когда коснулся своего опыта в Арктике — выживания под угрозой голодной смерти. Когда он закончил речь, на галерее раздались бурные аплодисменты. Это была победа человека практических действий, человека душевного и сердечного, над собравшимися в этом зале теоретиками и скептиками».
Но как же обстояли дела в реальности? Нансен, в отличие от американцев, не имел своего аппарата. Вскоре, однако, было создано Московское отделение Нансеновской миссии во главе с Джоном Горвином. Сразу же после Нового года в Харькове приступил к работе Квислинг. Вначале случилось много неудач и трагедий. Ситуация в области здравоохранения в Советской России была в то время такова, что существовали вещи и пострашнее голода. Недаром Горький в своем призыве о помощи упомянул об опасности возникновения эпидемий. Англичанин Реджинальд Фаррар, администратор с большим опытом, в прошлом руководивший британским управлением здравоохранения, в конце декабря 1921 года умер от тифа. Это произошло вскоре после того, как он сопровождал Нансена в его первой поездке по охваченным голодом районам. В феврале 1922 года та же участь постигла итальянца Гвидо Пардо, который успел потрудиться в Нансеновской миссии всего несколько недель. Пардо был итальянским корреспондентом в России с начала столетия и снискал себе славу благодаря блестящим репортажам с передовой во время русско-японской войны. В июне 1905 года он первым сообщил новость о позорном поражении российского флота под Цусимой. Его вдова Дагмар, шведка по происхождению, вела переписку с Нансеном по поводу пенсии, которой тот так и не сумел для нее добиться. Через год умерла и сама Дагмар, а последним из сохранившихся в архиве Нансена упоминаний об их десятилетнем сыне Арвиде является пометка, касающаяся дальнего родственника в Аргентине, готового взять на себя заботу об осиротевшем мальчике. В том же феврале 1922 года в Самаре умерла от тифа шведка Карин Линдскуг, медсестра; этот район сильнее всего пострадал от эпидемии тифа.
Британские эксперты время от времени совершали инспекционные поездки по России; один из них обладал опытом борьбы с голодом в Индии. В своем сообщении АРА он хвалит американцев за эффективность и в то же время порицает Нансеновскую миссию за ее недостаточное знание обстановки, бестолковое руководство и неполную отчетность. Несколько внутренних докладов АРА содержат довольно пренебрежительные высказывания о Нансеновской миссии, о размерах и эффективности ее помощи, а также указания на то, что Нансен скопировал содержание продуктовых пакетов, раздаваемых АРА, но сделал их чуть меньше. Норвежцам, желавшим внести свою лепту в работу Нансеновской миссии, идея с пакетами казалась гениальной, поскольку позволяла каждому узнать, на что конкретно пошли его деньги. Так как Нансену не удалось получить средства от крупных европейских держав, он сделал ставку на частные пожертвования и добросовестно писал благодарственные письма во все концы Норвегии, даже тем, кто пожертвовал всего сто крон. Вряд ли такую работу можно назвать эффективной с точки зрения современных организационных принципов, однако нельзя забывать, что Нансен был идеалистом, и именно это качество придавало ему силы в работе по оказанию помощи, так же как и в его научно-исследовательских проектах.
Здесь следует упомянуть еще об одном отличии этого человека, а именно, его аристократическом происхождении. Поступки Нансена во многом были следствием его элитарного мышления, и он без труда умел держаться на расстоянии от обычных людей, даже если они были депутатами стортинга. Мы помним, как в 1905 году он предостерегал против того, чтобы доверять решение важных национальных вопросов участникам уличных демонстраций. Однако теперь речь шла о том, чтобы привлечь на свою сторону простых мужчин и женщин, воздействовать на массы. Нансену требовались люди, желающие помочь, но в перспективе ему нужны были такие люди, которые могли бы помогать, исходя из идейных соображений о необходимости оказания помощи; в этом случае он говорил о любви к ближнему как о реальной политике.
АРА не занималась идейной аргументацией, а действовала и вовсе не собиралась вести публичную полемику с кем-либо из своих союзников. Цель состояла в том, чтобы помогать как можно эффективнее, учитывая царящий в стране хаос. Кроме того, как АРА, так и Нансеновская миссия выступали в качестве вышестоящих организаций для ряда более мелких объединений, оказывавших помощь голодающим. Вот почему все отчеты и оценки, в том числе и критические, попадали в архивы АРА.
Летом 1922 года руководитель районного отделения АРА в Харькове, Джордж Харрингтон, пишет в отчете о пакетах Нансена: «Пакет оценен в два доллара и содержит 7 килограммов муки, 4 банки молока, килограмм сала, килограмм сахара и 40 граммов чая. Нет никаких данных о том, сколько было роздано пакетов, однако это число не очень велико. Они завезли также 40 тонн медикаментов, 50 тонн сока лайма и 116 тонн рыбьего жира. Все это будет распределяться в рамках программы медицинской помощи».
Речь в Лиге Наций не помогла Нансену преодолеть сопротивление европейской общественности; не изменила положение дела и полученная им в конце 1922 года Нобелевская премия мира. Российские эмигрантские организации упрекали Нансена в том, что он, помимо оказания помощи, способствовал возвращению российских беженцев в Россию, где их ожидало неопределенное будущее. Этот вопрос стал предметом обсуждения в Лиге Наций: Нансену противостоял Густав Адор, благоразумный швейцарец, возглавлявший Международный комитет Красного Креста. Дискуссия велась вокруг необходимых этим людям гарантий в том, что они не будут подвергаться политическим преследованиям. Нансен заявил, что этого не произойдет, и пояснил, что он получил соответствующие заверения советских властей. Когда его попросили представить письменные доказательства, он ответил, что договоренность была устной и что ему этого достаточно. Участники дискуссии, полагавшие, что они лучше понимают суть советского режима, упрекнули его в наивности. Но правило «Если дал слово, то держи его» было для Нансена свято; возможно, ему не хватало скептицизма, чтобы понять, что оно применимо скорее на снежных просторах Арктики, среди своенравных полярных исследователей, но не в коридорах власти коммунистической Москвы.
Нансен придерживался концепции (хотя и не сформулированной) о том, что часто целесообразнее дать голодному человеку не рыбу, а удочку, чтобы ее поймать. Он собирался потратить часть средств миссии на строительство тракторных станций, а деньги из Нобелевской премии вложил в два хутора, которые, по его замыслу, должны были стать образцовыми хозяйствами. Учитывая все то, что произошло с советским сельским хозяйством в конце 20-х годов, следует признать, что это был промах. Однако даже самым проницательным и дальновидным людям не удалось бы предугадать сумасбродную сельскохозяйственную политику Сталина, ставшую причиной повторения голода. Поэтому было бы слишком жестоко упрекать Нансена в отсутствии такого предвидения. Впрочем, совершенно ясно: Нансен мыслил шире, чем АРА. Проведя спешное, но все же основательное изучение ситуации, АРА решила, что в первую очередь надо заниматься спасением жизни людей, оказавшихся в чрезвычайном положении, и такая потребность действительно существовала. Нансен же задался вопросом «А что дальше? Что мы должны сделать, чтобы обеспечить этим людям кусок хлеба, когда организации по оказанию помощи удовлетворят наиболее острую нужду?» Тогда еще не было сформулировано понятие «постоянная зависимость от помощи», однако в размышлениях Нансена содержится зародыш понимания того, что во избежание такой зависимости необходима целенаправленная работа. Подобный взгляд на вещи соответствовал его вере в инициативу и его убеждениям.
Полной противоположностью такой позиции являлся цинизм советских руководителей, в том числе на местном уровне; Нансену дважды представилась возможность убедиться в этом в 1923 году. В первый раз — в январе-феврале, когда его пригласили в Россию и на Украину и чествовали за оказание помощи, а также в связи с присуждением ему Нобелевской премии. В Москве у него была длительная беседа с Троцким, после чего был устроен прием в его честь. На приеме он говорил, как писала 4 февраля 1923 года газета "Известия", что горд тем, что получил возможность протянуть руку помощи великому русскому народу, строящему новую жизнь и стремящемуся возродить могущество великой нации. Был также устроен прием в Харьковской государственной опере, за который Нансен тепло поблагодарил устроителей. Однако это мало помогло организаторам приема. Три недели спустя, 13 февраля 1923 года, харьковская газета «Коммунист» сообщила о том, что оба директора оперы арестованы на семь дней, заместитель уволен, местный руководитель Красного Креста также арестован на три дня, а два посредника, работавших с иностранными организациями по оказанию помощи на Украине, получили строгий выговор. Местный представитель АРА объясняет в отчете причины этого следующим образом: 1) напитки не были готовы к приходу гостей и так и не были поданы; 2) скатерть была грязная и 3) после мероприятия не досчитались стульев.
Неизвестно, сообщили ли Нансену об этой расправе. Как бы то ни было, он узнал о ней. Позже он забил тревогу, когда советские представители завели речь о возможном экспорте зерна урожая 1923 года. Это решение, сформулированное московским руководством на XII съезде партии в апреле этого года, должно было заставить крестьян напряженно трудиться. Тогда уже было начато претворение в жизнь новой экономической политики (НЭП), и крестьянам, как известно, велели, по выражению Николая Бухарина, "обогащаться". Ленин вследствие тяжелой болезни уже вышел из игры.
Нансен полагал, что помощь по-прежнему необходима, а заявление об экспорте российского зерна сильно затруднит сбор средств в Западной Европе. Однако, поскольку в течение осени 1922 года положение намного улучшилось, было принято решение о свертывании кампании помощи, и в августе 1923 года иностранные организации по оказанию помощи прекратили свою деятельность.