Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 10, 2005
Перевод В. Кулагина-Ярцева
МАРТИН ЭМИС[1]
Еще он помнил, что гостиница эта, жалкая и некрасивая, стояла в унизительном соседстве с гораздо лучшим отелем, в окнах которого белели столы и, как рыбы в аквариуме, сновали официанты…
Эти строки из позднего романа Набокова «Прозрачные вещи» [2] снова нахлынули на меня, когда я шел из своей собственной жутковатой гостиницы (с паром, бьющим из батарей, сомнительной едой, подаваемой в номер, кроватью, провисшей наподобие гамака) к сверкающей твердыне «Палас-отеля», где Набоковы в 1961-м поселились на шестом этаже малого корпуса и где Вера Евсеевна Набокова последние четыре года живет одна.
Почему же все-таки Монтрё, раздумывал я, и почему гостиница? В ходе интервью, которое теперь принято именовать последним, Набоков сказал корреспондентам Би-би-си: «Я время от времени подумывал о покупке виллы. Могу себе представить удобную мебель, надежную сигнализацию для защиты от воров, но не могу вообразить персонала. Слуги прежней выучки за это время успели состариться, и я прикидываю, можно ли еще на кого-нибудь из них рассчитывать». Интервьюер, Роберт Робинсон, говорил о Монтрё, что здесь испытываешь «странное ощущение, будто оказался внутри старой фотографии». Неторопливо бредя то в полосах солнечного света, то в наплывавшем с озера тумане, я думал об исчезнувших лесах безмятежного отрочества писателя. Чистенькие, щегольски одетые швейцарские дети звенели коньками. Местные ребятишки, обычно предоставленные самим себе, слишком хорошо воспитаны, чтобы ходить стайками или драться.
Набоковы оказались в самой круговерти двадцатого века — их совместная жизнь, окруженная ореолом сентиментального романа, полна опасностей и страданий: бегство из революционной России (где Владимир был юным плейбоем, поэтом и миллионером); истерия и гиперинфляция Веймарской Республики (отец Набокова, видный либеральный государственный деятель, был убит во время собрания эмигрантов в Берлине); рискованное пребывание во Франции, когда туда вторглись немцы; и в последнюю минуту — скачок (Вера — еврейка) в гостеприимный вакуум Нового Света.
В Америке Набоков отдал двадцать лет тяжелому и однообразному литературному и преподавательскому труду. Между тем ему предстояла реинкарнация: он должен был стать писателем скорее англоязычным, чем русским. Гарантированное благосостояние — то есть свободу — в конце концов принесла ему «Лолита» (1959). Неудивительно поэтому, что Набоковы, словно желая вознаградить себя за пережитое, обосновались в тех местах, которые Гумберт Гумберт называет «лаковыми, крашеными, игрушечными швейцарскими деревнями и вдоволь прославленными Альпами», — на застывшем во времени курорте Монтрё. Вопреки всем невзгодам и превратностям судьбы в жизни Владимира и Веры Набоковых было нечто простое и неизменное — самоотверженный труд. В Монтрё они приехали привести в порядок oeuvre: просмотреть уже готовые переводы и благополучно «разделаться» с последними романами.
Госпожа Набокова терпеливо дожидалась меня в одном из гостиничных холлов с колоннами. «Что вы предпочитаете? — спросила она сразу. — Виски? Джин? Выбирайте». В половине двенадцатого утра я счел это допустимым предложением. Я выбрал вино, а госпожа Набокова попросила «Джей энд Би» (вернее «Чей энд Пи» — она говорит по-английски с сильным акцентом и до сих пор чуточку неуверенно). Официант был улыбчив и приветлив; говорят, Владимир Набоков имел обыкновение давать щедрые чаевые, и его жена, судя по всему, до сих пор пользуется любовью гостиничного персонала. Она понемногу потягивала свое виски, но так до конца и не допила. Думаю, она просто хотела составить мне компанию. Всякий раз, как я пытался заплатить за что-либо, госпожа Набокова твердо возражала: «Нет-нет, вы мой гость».
У нее были пышные седые волосы и живой иронический взгляд. Она не так давно сильно болела — и теперь недослышала, ходила с палочкой; но даже сейчас, в семьдесят лет, ее выразительное подвижное лицо светилось женственностью. Кроме того, это было насмешливое лицо. «В. Н.», как она иногда называет мужа, любил хвастать тем, что чувство юмора у нее лучше, чем у всех известных ему женщин. И понять эту — и другие — причины его гордости нетрудно. Сочетание сдержанности и природной любознательности (а может быть, сердечности) делало Веру собеседником не из легких. «Но давайте побеседуем о вас, — говорила она. — Вы женаты?.. Хотите детей?.. Видитесь со своими родными?»
В этот момент, как было условлено заранее, к нам присоединился Дмитрий, единственный сын четы Набоковых. Он достаточно интересен сам по себе — автогонщик, альпинист, оперный певец, получивший международное признание, и к тому же превосходный переводчик многих романов своего отца. Сейчас Дмитрий обитает неподалеку от матери: точнее в больнице, в Лозанне, где проходит длительный курс восстановительной терапии после ужасной автомобильной катастрофы, случившейся в прошлом году. Всего в нескольких милях отсюда на пути в Монтрё мощную машину Дмитрия непостижимым образом «занесло». Он выбрался из горящего автомобиля и был спешно доставлен в больницу, которая, по счастью, находилась в десяти минутах от места аварии и вдобавок располагала самым лучшим ожоговым отделением в мире. Оттуда Дмитрий, сохраняя полное самообладание, позвонил матери и сказал, что в дороге у него случилась небольшая авария и что он скоро приедет. Вера лишь спустя некоторое время узнала, что ее сын чудом остался жив.
Мы ужасались полученным Дмитрием травмам, последствия которых были до сих пор заметны, если не сказать, бросались в глаза. Заговорили об удивительной способности тела восстанавливаться. Глядя на обожженные пальцы Дмитрия, я не мог удержаться и не сказать о не менее удивительной способности тела прежде всего разрушаться. Не успев докончить фразу, я пожалел о ней. Но, кажется, все прошло гладко. С притворной брезгливостью Вера спросила сына, когда наконец с его рук исчезнет «пурпурное кружево» (то есть шрамы и проступившие прожилки). Сказано было очень по-набоковски. Как и отец, Дмитрий высок, с залысинами, атлетически сложен, экспансивен и от природы добродушен, к матери относится с почтением и в то же время покровительственно. Отчет сына о ходе его выздоровления госпожа Набокова слушала внимательно и не без удовольствия, затем обратилась ко мне: «Вы водите машину?.. Надеюсь, вы соблюдаете осторожность».
(См. далее бумажную версию)