Интервью с польским психологом
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2004
Перевод Л. Гвозд
Не зная угрызений совести
Кшиштоф Бурнетко. Кто идет в террористы? Что это — особый психический тип?
Дорота Кубацкая-Ясецкая. Вопрос нужно поставить несколько иначе. Безусловно, терроризм как явление находится где-то на грани между агрессией и насилием, но в то же время он тесно связан с социальным, политическим, идеологическим контекстом.
К. Б. И все же человеку агрессивному легче прибегнуть к террористическим методам, чтобы добиться желаемого, чем человеку с мягким характером. Или же я не прав и с точки зрения психологии террористом может стать каждый?
Д. К.-Я. Начнем с того, что такое агрессия. Это поведение или действие, направленное на причинение ущерба другому человеку вплоть до его уничтожения. Безусловно, есть люди более агрессивные и менее агрессивные. Агрессия — это биологический инстинкт, свойственный всему животному миру, и человек здесь не исключение. Склонность к агрессии в нас заложена. С той только разницей, что не все мы одинаково ее проявляем и уж тем более ею пользуемся. Кроме того, и это тоже очень важно, среди различных типов агрессии выделяют так называемую инструментальную агрессию — это когда ставится задача вести себя агрессивно, использовать жесткие методы воздействия. И человек эту задачу выполняет. Примером могут служить солдаты, полицейские и другие, чья агрессивность вовсе не диктуется их желаниями или свойствами характера. Она следствие того задания, которое они получили.
И значит, подобную агрессию могут проявлять люди с низким уровнем агрессивности. Ведь не все солдаты и полицейские агрессивны. Некоторые из них агрессивны, другие — нет. Но каковы бы ни были их индивидуальные свойства, они получают задание: убить противника, подвергнуть бомбардировке город и т. п. Одним это ничего не стоит, другим — мучительно трудно.
К. Б. Да, достаточно вспомнить экипаж самолета, который сбросил атомную бомбу на Хиросиму: одни увидели в этом обычный приказ, а у других был психический срыв.
Д. К.-Я. Вот именно: либо это была позиция «ничего не поделаешь, надо значит надо», либо срабатывало внутреннее сопротивление. Инструментальная агрессия предполагает холодное поведение, холодный расчет по принципу: сам я не имею ничего против этого государства и этих людей, но я должен их уничтожить, ибо таков приказ. То есть позиция эта мотивирована не личной потребностью, а приказом. Кроме того, людей можно воспитать таким образом, что они воспринимают чужой приказ как свое собственное волеизъявление. Тогда результативность инструментальной агрессии значительно возрастает. Так были воспитаны солдаты Гитлера — они не знали угрызений совести. У американцев совсем другая традиция — отсюда и проблемы. Для подогрева инструментальной агрессии чаще всего используется пропаганда. Гитлер внушал своим солдатам: мы — высшие существа, а все остальные — недочеловеки, если мы их уничтожим, то лишь поможем человечеству. Это имело большой эмоциональный резонанс: инструментальная агрессия приобретала внутреннюю мотивацию. По тому же принципу действует террорист. Террор — один из видов насилия. Ибо если для агрессии характерен личный контекст: одна человеческая особь борется с другой, — то иная, социальная, природа у насилия: одни группы выступают против других или целая группа выступает против отдельной личности. Причем не следует забывать и об общественных мифах и идеологических установках, о поисках козла отпущения. Именно так возникали еврейские погромы: на евреев возлагали вину за самые невероятные преступления и тем самым разряжали накалившуюся общественную обстановку. Но если цель агрессии — уничтожение противника, то в случае насилия речь идет не столько об уничтожении его, сколько о том, чтобы подчинить его себе, повергнуть ниц. Надо, чтобы он сдался, покорился. Конечно, четкую грань провести невозможно. Ведь когда кто-то упорствует и не подчиняется, насилие обычно перерастает в агрессию.
Убедить в своей правоте
К. Б. Можно ли таким образом объяснить эскалацию методов терроризма?
Д. К.-Я. Безусловно. Это как при изнасиловании: если жертва оказывает отчаянное сопротивление, насильник не просто применяет силу, а начинает действовать особенно агрессивно. Именно поэтому некоторые жертвы насилия бывают так страшно изувечены. Вот и террористу необходимо навязать себя, вернее, свою позицию — другим. Ему нужно убедить людей в правоте своего Дела. Но он знает, что мирными средствами этого не добиться: нет такого общества, которое пойдет на освобождение задержанных, а то и получивших приговор террористов, вот он и прибегает к агрессивным методам воздействия. И если они не приводят к желанной цели, остается лишь одна дорога — ужесточать борьбу…
К. Б. Но зачастую его удар направлен не против истинного адресата его требований — власти, а против ни в чем не повинных людей.
Д. К.-Я. Тут как раз проявляется механизм инструментальной, нецеленаправленной агрессии. В этом случае агрессия продолжает оставаться средством достижения цели, но направляется не прямо на цель, а на других людей. Террористы ведь зачастую не стремятся убить того-то или того-то, а хотят продемонстрировать силу и решимость — показать обществу, что они готовы на все. Следовательно, это все то же насилие — ибо они используют агрессивные средства воздействия, да и мотивация та же — желание подчинить себе других. «Мы не хотим убивать невинных, но..», — обычно говорят они. «Хорошие» террористы закладывают бомбы там, где нет людей, либо взрывают их по ночам.
К. Б. Но можно ли вообще говорить о рационализме террористов?
Д. К.-Я. Способность планировать, поступать расчетливо, уравновешенно или же поддаваться аффекту, действовать импульсивно — это уже проблема индивидуальных особенностей личности.
К. Б. А какие террористы особенно опасны?
Д. К.-Я. Все зависит от характера их действий. Импульсивно действующие террористы опасны своей непредсказуемостью, рациональные — оценивают свои шансы: просчитывают, стоит ли нападать именно сейчас. Иррациональные никогда не сомневаются. Именно такие доставляют неудобства самим террористическим группам: эдакий член группы любит действовать самостоятельно и своей порывистостью может сорвать запланированную акцию. Но в то же время он может быть весьма полезен в особо опасных, подчас самоубийственных акциях. Известно немало примеров подобных «горячих голов» — обычно такие личности характеризуются разными психическими отклонениями, здесь и параноидальные свойства, и подозрительность, и заниженная самооценка.
К. Б. К какому же типу следует отнести профессиональных террористов?
Д. К.-Я. Это обычно проводники инструментальной агрессии: такие люди получают задание и относятся к нему как к способу зарабатывания денег и решения жизненных проблем. Задание получено, и им дела нет до того, что за игра ведется. Их интересуют только деньги, которые достанутся им в определенном месте и от определенных лиц, но — в обмен на определенные услуги.
Важно одно — чтобы вокруг «что-то происходило»
К. Б. Только и всего? Неужели такому террористу не свойственно желание стать героем, мучеником?..
Д. К.-Я. Бывает и такое. Но не стоит обобщать. Террористы — очень разные люди. Трудно сказать, что в них говорит. Это как солдаты Иностранного легиона. Почему они туда вступают? Некоторые — с целью заработать. У них нет образования, военная служба для них — работа, как и всякая другая, только лучше оплачиваемая. Но могут влиять и другие мотивы — зачастую скрытые, неосознанные: людям кажется, что именно это занятие больше всего им подходит. Очень может быть, те, что присоединяются к террористическим группировкам, зачастую равнодушны к целям борьбы, они просто хотят заработать, и одновременно такая жизнь отвечает складу их личности. Им нравится подобный стиль, они не хотят просиживать штаны в офисе или перед окошком на почте. Они любят риск, именно так они понимают мужскую храбрость и т. п. Причем следует учесть, что такое совпадение характера выполняемого задания и склада личности обеспечивает гораздо большую результативность действия. Психологии известна теория стимулов, согласно которой у разных людей разная потребность в стимулах, получаемых из окружающей среды. Одному их требуется много — он лезет в гору, занимается боксом… Другому достаточно почитать книгу и послушать музыку. Иногда ему даже хочется сократить количество стимулов, идущих извне: он сводит к минимуму контакты и общение, уединяется, а то и вообще замыкается в себе. Террорист — это тип человека, которому необходимы острые ощущения. Когда вокруг «что-то происходит», он чувствует себя в своей стихии. Риск, резкая смена обстановки, а не какая-то серая, будничная жизнь. И он выступает сначала на одной стороне, потом — на другой. Ему безразлично, кому служить. Для него главное — стиль жизни.
К. Б. А восхищение женщин, товарищей?
Д. К.-Я. Важнее всего восхищение самим собой…
К. Б. Ну а внимание со стороны средств массовой информации?
Д. К.-Я. На них террористы как раз и рассчитывают. Обычному человеку жизнь не всегда дает возможность реализоваться по максимуму. Всем нам знакомо ощущение, что мы не сделали в жизни того, что могли. Но наемники и добровольцы довольны своим жизненным выбором. Они нашли свой путь. Правда, патологический. Но только с точки зрения психологии. Для них самих он абсолютно нормален. Безусловно, особый случай — психически больные люди, которые «примазываются» к террористам, потому что лучше всего чувствуют себя в этой среде.
Террор — единственное средство
К. Б. А как же тогда объяснить те случаи, когда террористами становились люди образованные, из так называемых «хороших семей»? Которые идут убивать прямо с университетской скамьи, едва оторвав голову от книги? Вспомним, как это было в 1968 году на Западе — во Франции, в Германии. Разве нет идейных террористов?
Д. К.-Я. Конечно, есть. Идея национальной независимости, борьбы с классовым неравенством может быть таким же стимулом, как и риск. Террористом можно стать и по исключительно идеологическим соображениям. Если веришь в идею, легко соглашаешься, что для достижения цели все средства хороши. Особенно когда знаешь, что другие методы ни к чему не привели… Вот тут-то накопленные знания и становятся дополнительным аргументом. Тем более что под рукой всегда полным-полно исторических примеров: там-то и тогда-то, и вот там, и еще вот там велись переговоры, но ничего путного из всех этих переговоров не вышло. Напрашивается простой вывод: диалог ничего не дает, он обречен на неудачу. Значит, остается только одно — насилие. В ту или иную минуту террористы приходят к мысли, что террор — единственное средство. Следовательно, террорист может быть неагрессивным — достаточно и того, что у него есть уверенность: только агрессия — эффективный способ борьбы. За примером не нужно далеко ходить: в Подгале[2] горцы все еще дерутся за девушку, и тот, кто одерживает победу, берет ее в жены. Срабатывает чистая биология: победивший — лучше. Когда мне доводилось обследовать агрессивных людей, например рецидивистов, осужденных за убийства и разбойные нападения, они обычно говорили: а как еще я мог доказать, что я прав? Им и в голову не приходило, что можно попробовать договориться, вступить в диалог, — они были убеждены, что правоту можно доказать только силой. Агрессия является первоклассным — в том смысле, что самым быстрым и безоговорочным — способом демонстрации того, кто лучше. А значит, и кто прав.
К. Б. Да, но ведь вряд ли существуют лучшие общественные условия для диалога, чем западная демократия. И все же начиная с 1968 года именно Запад стал главной ареной террористических вылазок — там совершено более пятидесяти процентов терактов. Конечно, за иными из них когда-то стояла Москва, но для подобных инспираций почва была благодатной. Очевидно, открытость не помогает — всегда находятся те, что предпочитают террор.
Д. К.-Я. Это потому, что демократическое общество несовершенно. Более того, коль скоро там запрещены меры жесткого контроля, оно являет собой удобную почву для потенциальных террористов. Тамошняя свобода — это свобода для всех и каждого. Тогда как в тоталитарном обществе все психопаты не только находятся под контролем государства — их зачастую просто изолируют. А если все же появляются личности, которые прибегают к террору, то и этому есть объяснение: идеологию трактуют как высшую ценность, которая стоит любых жертв, любой борьбы. У животных мотивация биологическая: они борются за пищу, за выживание, за потомство, за партнершу и продолжение вида. Не более того. А человек борется за человеческие ценности: за деньги, за то, что для него свято, и т. п. Ради всего этого он может прибегнуть и к террору. Фромм, кстати, заметил, что человек старается оправдать свою агрессию соображениями высшего порядка: культурными, религиозными и прочими. Взять, например, хотя бы крестовые походы. У терроризма есть еще два побудительных мотива. Символом первого можно считать Патрицию Хёрст…
Берешь пистолет и стреляешь
К. Б. …дочь американского газетного магната Рандольфа Хёрста, которая была похищена в Беркли 4 февраля 1974 года организацией «Армия освобождения». Не прошло и двух месяцев, как Хёрст объявила, что присоединяется к террористам. Впоследствии она стала одним из самых жестоких членов группировки.
Д. К.-Я. И это не случайно: речь здесь идет о переходе жертвы на сторону преследователей. В психологии такое поведение объясняется сильной тягой человека к общению. Если рядом с похищенным никого нет, одни лишь террористы, то он тянется к ним. В конце концов, не всегда же они зверски жестоки.
К. Б. В случае с Пэтти Хёрст значение имело, наверное, также увлечение идеологией «Армии освобождения» и то, что она была одного возраста с «полковниками» этой группы, такими же девушками-студентками, как и она. Ну а второй побудительный мотив?
Д. К.-Я. Это инструментальная агрессия. Механизм простой: зверь использует когти, зубы, а человек — если обстоятельства вынуждают — действует руками или ногами, или палкой. То есть если бы вам захотелось кого-то отделать, пришлось бы взять палку. Однако и здесь действуют биологические механизмы, которые заставляют человека воздерживаться от чего-либо подобного. Вы говорите себе: «Что? Это я-то буду бить кого-то палкой? Ну нет!» А вот взять пистолет и выстрелить…
К. Б. …гораздо легче.
Д. К.-Я. Именно это называется инструментальной агрессией. Уже сам момент перехода от холодного оружия к огнестрельному был поворотным. Что же говорить о современном террористе? Вы закладываете бомбу…
К. Б. …и уходите.
Д. К.-Я. Мало того: вы садитесь в машину или в самолет, и все это вас уже не интересует. А через каких-нибудь пару часов вы и вовсе приземляетесь на другом континенте. Подобное справедливо и для нацистских преступников. Ведь они отдавали приказы. Редко кто из них стрелял сам. Если бы им приходилось убивать собственноручно, возможно, кое-кто бы и задумался. В мире животных существует целый ряд ритуальных, символических механизмов поведения. Вспомним битвы в брачный период: если животное опускает голову, или поджимает хвост, или каким-либо иным способом дает понять, что сдается, то соперник тут же перестает нападать. Все заканчивается без кровопролития. У человека эти врожденные инстинкты исчезли. Остался, пожалуй, единственный, да и то не у всех, — сострадание. Если кто-то просит пощады, то нередко даже самые непреклонные отступают. В них говорит что-то древнее инстинктивное: раз противник покоряется, нельзя его уничтожать. Но если вы прибегаете к опосредованной агрессии, то вы уже не оставляете ему шансов на капитуляцию, а себе — на милосердие. Вы хватаете оружие и стреляете. Такого рода агрессия позволяет отделить свои действия от психического «я». Нацисты были хорошими мужьями и отцами. Слушали Бетховена. И одновременно отправляли людей в газовые камеры. Они как будто существовали в двух мирах. Это был механизм защиты, позволявший им функционировать в тех страшных условиях. То же происходит и с террористами. Хотя, безусловно, столь развитый механизм защиты — это уже патология. Человек должен сохранять целостность. Ибо последствия его внутренней дезинтеграции могут быть чудовищны.