Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 3, 2004
История Византийской империи закончилась в 1453 году с падением Константинополя. Сто лет спустя на семи холмах выросли мечети, ставшие классикой исламского зодчества эпохи расцвета Оттоманской Порты.
Взлет архитектуры был “вертикальным” во всех смыслах слова. И своя логика тут, конечно, имелась. К моменту падения Константинополя Византийская империя существовала в основном “на бумаге”. В реальности это был десяток мелких городов на побережье, острова в Мраморном море и — столица. Вот и все, что досталось последнему императору Второго Рима, которого по иронии судьбы звали Константином.
К середине XV века османы владели территориями, прилегающими к Константинополю. Сам город оставался досадной помехой, бельмом на карте, от которого следовало поскорее избавиться. Тем паче что Пророку приписывали высказывание о том, что “славен будет в глазах Аллаха воин, утвердивший ислам в этом городе”.
Султан Мехмед был амбициозным юношей. И хорошо знал слова Пророка. В отрочестве ему не слишком везло с военными проектами. Теперь, двадцати одного года от роду, он стал хозяином Османской империи. Империи явно не хватало достойной столицы. Мехмед решил реализовать мечту своего безрадостного отрочества.
Проект назывался “Константинополь”.
2
К моменту падения города принципы архитектурного строительства в Османской империи в общих чертах уже сложились. Однако черты эти носили разрозненный, что ли, характер. В древней столице османов — городе Бурса — около 1400 года было закончено строительство знаменитой мечети Улу-джами, покрывавшей молитвенное пространство двадцатью куполами. Эта мечеть подвела итог истории многокупольных мечетей сельджукского типа. Довела этот тип до эстетической кульминации.
Накануне взятия Константинополя столица османов находилась в городе Эдирне, бывшем Адрианополе. Там в середине XV века появилась мечеть Трех балконов, где акцент — на главном из пяти, центральном куполе. Принято считать, что именно эта мечеть стала первым шагом к “освоению” пространства центрального купола. А стало быть, и предтечей шедевров XVI века.
Наконец, в самом Константинополе находилось архитектурное чудо света той эпохи — собор Святой Софии. Собственно, если мы говорим о символическом значении взятия Константинополя, мы имеем в виду еще и эстетический момент. Момент присвоения, а затем и освоения османами главного архитектурного объекта христианского Средневековья.
Таким образом, у нас есть по меньшей мере три составляющие “архитектурного взлета” Османской империи.
Это, во-первых, традиция старого османского зодчества, уходящего корнями в Иран. Это, во-вторых, выгодное в культурном и географическом отношении местоположение Константинополя. И, в-третьих, это большие казенные деньги, без которых невозможно большое строительство.
Что оставалось? Нужен был человек, способный свести все три пункта в единое целое.
Этим человеком стал Синан — придворный архитектор Сулеймана Великолепного, казна которого никогда не пустовала.
3
Точная дата его рождения неизвестна. Дата смерти также оспаривается исследователями. В разговоре о годах его жизни принято считать, что Синан родился около 1498 года, а умер в девяностых годах XVI столетия. И что прожил он около ста лет.
История его жизни — хотя и мало известная в подробностях — есть самая потрясающая иллюстрация судьбы художника в золотую эпоху империи. Именно судьбы, а не жизни, поскольку, повторяю, детали до нас не дошли.
Нам известно, что Синан родился в деревне Агирнас, жители которой были христианами. Это крошечный поселок в двадцати километрах от города Кайсери на Анатолийском плато. Мы знаем, что мальчика крестили Юсуфом, то есть Иосифом, в честь отца, который был, таким образом, плотник. В конце XV века в деревне жили греки, армяне и турки, так что сегодня каждый из них считает Синана “великим сыном греческого/армянского/турецкого народа”.
Так оно, в сущности, и есть.
Многочисленные памятники Синану, усердно расставленные по Стамбулу, показывают старца в духе Моисея Микеланджело. Это Синан официальный — породистый и благородный, с чертами лица, что называется, “и нашим и вашим”. Однако в деревне, где он родился, стоит другой монумент. О нем мало кто знает, поскольку редкая птица залетает в эту тмутаракань. Там под отвесными лучами солнца — над катакомбами первых христиан — оторопело застыл коротконогий старик в халате. Халат расстегнут на животе, у старика крупная голова и плоское лицо, черты которого имеют четкое монголоидное выражение.
Можно ли верить этому изображению? Говорят, его реконструировали по костным останкам зодчего, — и нам вольно представить его именно таким. Постаревшим и отупевшим от работы по производству архитектурных шедевров. Уставшим от бесконечных капризов заказчика и придворных склок. От того, что очертания великого города навсегда изъедены великими силуэтами его мечетей. И что перед величием Аллаха они ничего не значат.
4
В исламе частная жизнь неприкосновенна. Это тайна за семью печатями, и никому не придет в голову узнавать ее подробности. Во время разгрома мятежных янычар в 1826 году в Стамбуле погибли все архивы, так что теперь нам недоступен и послужной список Синана.
Все, что мы знаем, находится перед нашими глазами.
И вот мы смотрим — и видим: в архитектуре он, в сущности, не сделал никакой революции. Всю жизнь он работал с общеизвестными формами — парусами, контрфорсами, куполами, аркадами, сферами и полусферами. Секрет его величия был прост и неповторим. Он сумел расположить их в пространстве так, что взгляд не уставал ни на минуту.
Собственно, зрение и пространство — это единственное, что роднит нас с той эпохой. И тогда, и сейчас смотреть на эти здания можно часами.
Поскольку, глядя на эти мечети, мы видим не материю, а пространство.
5
Он оказался в Стамбуле после того, как попал в рекруты. Был такой закон, обязывающий христианские общины на территории империи сдавать лучших юношей в рабство султану.
Говорят, когда янычары пришли в село, он прибавил себе год или два, чтобы попасть в списки. Наверняка семья его отца была многодетной. Скорее всего, жили они небогато. И рабство в Стамбуле было куда перспективней столярного дела в деревне.
Тем паче что лесов в тех краях — раз-два и обчелся.
За этот поворот судьбы он заплатил тремя вещами, не считая свободы. Религией предков (по прибытии в Стамбул все рекруты принимали ислам), собственным именем (из Юсуфа он стал Синаном, что означает “идущий первым”) — и крайней плотью.
Что чувствовал он тогда, в первые дни в стамбульских казармах, среди таких же, как и он, обритых наголо парней? Сейчас, пятьсот лет спустя, глупо делать предположения, и мы никогда не узнаем меру его искренности в новой вере.
Но. Приняв ислам, он понял ислам и нашел в архитектуре потрясающую форму, чтобы выразить это понимание. Глядя на его мечети, сомневаться в этом нет никакой возможности. В сущности, своей работой он доказал главный постулат всякого искусства. Что величие сути, какой бы она ни была, проверяется величием формы, которая его выражает.
С этой точки зрения Синан был стопроцентным художником.
6
Несколько лет Синан провел в военном училище Стамбула, еще несколько лет — в Анатолии, куда кадетов сдавали в аренду богатым купцам, чтобы покрыть расходы на их обучение. Первыми его военными кампаниями были осада Родоса и штурм Белграда. В обоих случаях он отвечал за саперные работы, осадную технику и коммуникации.
Некоторые мосты, которые он выстроил в Восточной Европе, стоят до сих пор.
Наконец, его как “отличника службы” посвятили из кадетов в янычары. Это была элитная гвардия султана, которую формировали из рекрутированных юношей, чаще всего христиан. Занимая привилегированное положение в империи, янычары оставались рабами. Они часто влияли на политику султана, но в любой момент могли лишиться головы. Именно этот двойственный статус и обеспечивал эффективность гвардии.
Церемония посвящения проходила на бывшем византийском ипподроме в июне 1523 года. Скорее всего, на ней был султан Сулейман. Скорее всего, играла военная музыка — ухали огромные барабаны из слоновьей и бычьей кожи, стонали цимбалы, звенели железные треугольники.
На голову новоиспеченным янычарам водружали шапку с длинным белым отрезом войлока, который спадал на спину — в память о том, как дервиш Бекташи несколько веков назад благословил первый призыв “новой гвардии” рукавом своей робы.
Из прочих расхожих легенд вспомним ложку, которая тоже теперь на боку у Синана. Говорят, в алтайские времена у древних тюрков самых преданных рабов отправляли на кухню.
Отсюда и ложка.
7
Идеализм ислама — это мир, понятый через пространство, в узорных дебрях которого человека ведет умная воля.
В благоговейном лицезрении и постижении этого пространства — вся исламская статика.
Наоборот бытовая реальность ислама заключается в регулярных свершениях: молитвы, посты, паломничества и подаяния. В этой элементарной, но постоянной практике — прикладная суть ислама, его кинетика. Заповеди ислама, перенесенные в пространство, образуют геометрическую фигуру. Это четырехугольник с акцентированным центром, который означает пятую, и самую важную, заповедь: безоговорочное признание, что “нет бога кроме Аллаха, и Пророк его Мухаммед”.
Вариации на тему этой фигуры лежат в основе геометрического орнамента, которым обильно покрывают убранство и утварь мечети.
Синан сделал в архитектуре примерно то же самое. “Остановил” в камне заповеди исламской практики. Выразил идеализм ислама с помощью элементарных архитектурных объемов.
Глядя на его мечети, я вижу, как они “работают”, то есть чувствую, как по дугам из камня циркулирует энергия силы тяжести. И как, управляя ее потоками, Синан превращает физику в эстетику. Внешне его мечети фундаментальны и непреложны, как пять заповедей ислама. Просто с них, словно с часов, снята крышка, и видно, как шестеренки беззвучно цепляют друг друга.
Другое дело — изнанка. Один из основных принципов исламской архитектуры — это контраст внешнего и внутреннего. Исламские сооружения интровертны, они прячутся в себя, открываясь только “своим”. Глядя на великую мечеть Сулеймание, вспоминаешь хозблоки — та же откровенная функция, но попадая под своды, теряешь дар речи, — открывается космос.
Говоря “космос”, я имею в виду “пространство”. Это потом, потом в декоративной Голубой мечети купол превращается в свод планетария. Вставая под купол работы Синана, ты попадаешь словно под душ: разумное пространство струится сквозь тебя с высоты. Собственно, в этом проницании, в этом рентгене и заключается отличие от христианских небес, что навсегда удалены от человека. “Материальная часть” исламского космоса хранится в Каабе — это черный камень, сброшенный Аллахом на землю в знак своего присутствия. Идеальное воплощение — под сводами Синана, который взял элементарные геометрические формы и организовал пустоту, наполнил ее смыслом, сделал “пространством” и направил на человека.
8
После похода на Багдад 1535 года, когда Синан построил суда и молниеносно переправил артиллерию через озеро Ван, случилось самое загадочное происшествие в судьбе нашего героя. Сорока семи лет от роду он был назначен придворным архитектором и занял одно из самых статусных мест в империи.
Подробности этого назначения мы никогда не узнаем. Вероятно, у Синана были “свои люди” при дворе. Возможно, сам визирь Ибрагим, когда-то грек-христианин и раб, а теперь великолепный временщик, хлопотал за Синана в нужный момент — когда прежний архитектор султана по старости “вышел из строя”.
Возможно, кто-то другой.
Карьерные перепады вообще вещь довольно незамысловатая. Особенно в Османской Порте, которая странным образом унаследовала от Византийской империи неустойчивость общественных связей, так что карьера часто зависела от стечения бытовых обстоятельств и от вовремя замолвленного слова. Не исключено, что сам султан вдруг вспомнил янычара, который наводил мосты и строил переправы. Возможно, они были знакомы еще по Кафе – Феодосии, — где Сулейман провел юность и где была мечеть, которую долго приписывали Синану. Так или иначе в 1536 году Синан как придворный архитектор получает первый заказ. Заказ поступает от любимой жены Сулеймана, “русской рыжей ведьмы” Роксаны, и в Аксарае рядом с рынком невольниц начинается строительство благотворительного комплекса.
Благотворительный комплекс — это город в городе: мечеть, вокруг которой расположены школа, баня, больница и кухня. “Стандартный набор”; таких в профессиональной карьере Синана будет еще очень много.
9
Существуют как минимум два типа классификации творчества Синана. Хронологический и структурный.
Первый хорош для больших монографий, второй — для художественных альбомов. В первом случае речь обычно идет о “жизни и творчестве” в рамках истории золотого века империи. Второй вариант предлагает “архитектурные типы”: мечети с центральным куполом, у которых в плане квадрат, шестиугольник или восьмигранник, или многокупольные мечети сельджукского типа.
Что касается жизни Синана, то с момента его назначения она становится вполне предсказуемой. Это крупные заказы от вельмож и султана, то есть много работы в столице и провинциях. Это, разумеется, немалые заработки. И это свой дом, где Синана ждет вторая жена, ибо “лучше разделить, чем потерять”, как рассуждают восточные жены, когда их мужьям нужна юная плоть.
На своем посту Синан пережил двух султанов и умер, как было сказано, в возрасте около ста лет. Все это время он не переставал заниматься рутиной. Проектировал канализацию Стамбула, строил мосты, бани, беседки и павильоны, загородные дачи и городские фонтаны, водопровод и кухни и даже печные трубы на этих самых кухнях.
Большинство из этих бытовых построек, увы, не сохранилось.
Поэтому, говоря о зодчестве Синана, мы будем рассматривать три основных направления. Это, во-первых, огромные пятничные мечети, выстроенные по заказу султанов. Это, во-вторых, небольшие мечети, которые были заказаны Синану министрами и военачальниками, а также ближайшими родственниками султана. И, в-третьих, это светские сооружения: дворцы, хамамы (бани), караван-сараи и мосты.
10
Мечеть Шахзаде Мехмеда Синан называл работой ученика, Сулеймание — подмастерья и только Селимие в Эдирне признавал шедевром мастера.
Так гласит знаменитая легенда, без которой не обходится ни один путеводитель.
С этих мечетей и начнем.
Первый крупный заказ от султана поступил Синану в 1543 году, и пять лет спустя в Стамбуле рядом с акведуком появилась мечеть Шахзаде Мехмеда.
“Шахзаде” означает “принц”. Мехмед был старшим и любимым сыном Сулеймана, но принц умер от оспы двадцати одного года от роду, после чего безутешный султан и приказал воздвигнуть мечеть памяти сына.
В ограде принца и похоронили.
Купол мечети имеет 19 метров в диаметре. Высота от пола до макушки 37 метров — по тем временам уже не шутки. Четыре примыкающих полукупола образуют в плане симметричную форму креста.
План этот лапидарный, тесный; с таким не поиграешь. Однако план этот проверенный. Мечети Фатиха (1471) и Баязида (1506), выстроенные в городе до Синана, имели в основе ту же схему.
Собственно, с этой схемой и работал зодчий — как будто закрывая для себя тему симметрии.
От Синана в этом сооружении — ритм: полукупола и главки, венчающие контрфорсы, пропорционально относятся к куполу так, что зрителю кажется, будто мечеть “ниспадает” на землю по линиям равнобедренного треугольника. От Синана здесь также боковые галереи по фасадам: европейское приобретение, новый элемент декора, прикрывающий между делом тяжелые контрфорсы. От Синана в этой мечети — любопытное решение апсиды, которую он подсмотрел у Софии. В остальном мечеть замкнута на себе, зарифмована собой, как если бы Синан строго следовал заветам Альберти и сохранял баланс во всем.
Главный вход коронован витиеватой резьбой. Минареты основательны и тоже обильно декорированы каменными вставками. Вся эта бижутерия совершенно несвойственна Синану, который предпочитал “раздевать”, а не “наряжать”. Однако декоративность в данном случае тоже функциональна. Это попытка восполнить потерю. Это венок от живущих юноше,который умер во цвете (читай, узоре) лет.
Внутри мечети много свободного пространства. Четыре опорных столба не слишком массивны, хотя и стоят особняком, не сливаясь со стенами. На столбах – каннелюры, впоследствии совершенно чуждый Синану элемент. Боковые галереи отсутствуют, поэтому основное “ощущение” мечети — это открытость, незащищенность. Ранимость, если угодно. На этом контрапункте — военной “выправке”, “упакованности” фасадов и внутренней прозрачности интерьера — и строится образ Шахзаде Мехмед-джами.
“Джами” с турецкого означает “мечеть”.
11
Султан Сулейман любил повторять, что хочет от жизни трех вещей: разрушить Вену, провести в Стамбул водопровод и построить мечеть, равной которой не было бы в мире.
Два из трех обещаний он выполнил.
Комплекс великой мечети Сулеймание, начатый в 1550 году и законченный семь лет спустя, чрезвычайно раскидист и сложен в плане. Это город в городе, гигантский каменный скрэббл, по которому можно блуждать целый день: несколько медресе, больница, приют, кухня, столовая, караван-сарай для гостей, туалеты, фонтаны, поле для игры и отдыха и торговые ряды ремесленников, среди которых особое место выделено кузнецам, поскольку султан Сулейман был по профессии кузнечных дел мастером.
Одной из основных проблем, связанных с большим строительством в Стамбуле, была проблема земли, на которой возводились мечети. По закону Османской империи земля находилась в собственности свободных мусульман и никто, включая султана, не имел права выкупить (не говоря уж отнять) ее без добровольного согласия владельца.
Владельцы редко расставались с хорошей землей, на продажу если что и шло, так это невыгодные участки. Именно поэтому все небольшие мечети Синана, выстроенные по заказу министров, расположены в таких вот “неудачных”, “второсортных” местах: на склонах холмов, как мечеть Соколлу-Мехмеда-паши, или на выселках у стен Феодосия, как мечеть Михримах.
Султанам в этой ситуации было не легче. Купцы султана Селима, сына Сулеймана Великолепного, еле выторговали у богатой мусульманки участок, на котором впоследствии Синан построил для султана великую Селимие. На холме, где предполагали возвести мечеть, старая дама выращивала тюльпаны и никак не желала продавать землю.
Тюльпаны — и все тут.
Со строительством Сулеймание вышло проще. Площадку под фундамент расчищали на месте старого дворцового комплекса, где земля всегда принадлежала султанам. Гарем — единственное, что еще функционировало на этом месте. Говорили, что гарем нарочно сожгла русская ведьма Роксана, чтобы перебраться поближе к султану — в новый дворец Топкапы на берегу Босфора. Гарем находился на склонах Золотого Рога, там остались фрагменты садов, и там же Синан откупил себе кусок земли для собственной могилы.
Забегая вперед, скажем, что могила его сохранилась.
Между Сулеймание и Святой Софией одна миля по городу и тысяча лет во времени. Но все же это вещи одной породы. Обе созданы в эпоху расцвета империй и призваны декларировать мощь и славу государства, величие императора.
Взявшись за мечеть, Синан конечно же держал в уме Софию. Его Сулеймание построена с намеренной оглядкой. Даже план — два полукупола на одной оси, четыре несущих столба, круг в квадрате — демонстративно прежний. Но посмотрите, как идея ислама преображает и превосходит греческие формы! Купол Софии подсвечен невидимыми окнами. Он отделен от храма и плывет над головами, как летающая тарелка. Купол Синана меньше в диаметре (26 метров против 34) и ниже (53 метра против 56) — но человек, входя в мечеть, попадает под его невидимый “колпак”. Человек охвачен потоком пространства, которое стремится вниз по раскидистым парусам.
София — это мистерия: галереи, приделы, закутки. Попадая под своды этого храма, человек все так же одинок и тайна его запечатана. Наоборот, Сулеймание — пространство открытости. Божественный свет не подсвечивает, а проницает человека. В Софии чувствуется античность. Человек, созерцая, “постигает эйдосы” во времени. Мечеть Синана “дается” человеку сразу (так Аллах вручает всю жизнь человеку в момент его зачатия). Это эффект одновременности восприятия всего пространства.
Синан говорил, что Сулеймание — это добротная работа, выполненная подмастерьем. Потому что здесь он свое мастерство именно “выдает”. Смотрите, говорит он, механика и форма в архитектуре неразрывны, физика подсказывает эстетику, а эстетика не спорит с физикой. Все очень просто: внутреннее есть внешнее и наоборот. Я не сделал ничего особенного. Я просто поместил окружность купола в куб стен и воздвиг таким образом невидимый конус пространства внутри мечети.
Мечеть имеет четыре минарета — Сулейман был четвертым правителем Стамбула, — а балконы в общей сумме дают цифру 10, что означает “десятый сын Османа”. Во время открытия зажгли десятки тысяч свечей. При таком освещении даже ночью видна была каллиграфическая надпись на куполе. Она гласила:
“Аллах — свет небес и земли. Его свет — точно ниша; в ней светильник; светильник в стекле; стекло — точно жемчужная звезда. Зажигается он от древа благословенного — маслины, ни восточной, ни западной. Масло ее готово воспламениться, хотя бы его и не коснулся огонь.
Свет на свете! Ведет Аллах к своему свету, кого пожелает!”
12
Если Сулеймание — это портрет власти в лице человека, со всеми регалиями и орденами, то Селимие, наоборот, портрет частного человека, по необходимости облеченного властью.
В этом вся разница.
Сын Сулеймана Селим любил женщин, стихи и музыку, имел прозвище Пьяница и мало интересовался судьбой империи. Собственно, с эпохи его правления принято отсчитывать начало заката Оттоманской Порты. Он родился принцем, но слишком долго ждал престола, чтобы, дождавшись, отказаться от своих привычек и прихотей. Он и умер не по-императорски: поскользнувшись спьяну в бане, разбил голову о мраморный пол. Эта смерть мало опечалила народ, привыкший к твердой руке Сулеймана. Только поэты, женщины да виноделы Кипра печалились по этому поводу, поскольку остались без высокого покровителя.
Остальная империя вздохнула с облегчением.
Свою мечеть он заказал Синану в Эдирне, городе императора Адриана, который также покровительствовал искусствам. Так что жест был вполне симптоматичным. Закончив строительство в 1575 году, Синан назвал мечеть работой мастера. Действительно, перед нами произведение человека, который слишком хорошо знает приемы своего ремесла.
И по мере возможности ограничивает себя в них.
Купол Селимие лежит на “обнаженном” восьмиграннике с двумя ярусами арок в простенках. Восьмигранник увеличивает число опор, но позволяет сделать их не такими массивными, отодвинуть к стене и расчистить центральное пространство мечети. Посередине Селим приказал сделать фонтан, крытый резной крышей, — большая редкость в мечетях! Предполагалось, что вокруг фонтана будут собираться поэты — и сам Селим, конечно, — и под тихое журчание воды читать друг другу свои мистические стихи. Как там было на самом деле, неизвестно, а вот на одной из колонн еще можно различить высеченный по мрамору цветок.
Это тюльпан. Говорят, его просила изобразить та самая сварливая баба, у которой выкупили под мечеть землю. Это, говорят, было одним из ее условий — увековечить любимый цветок.
Синан согласился, и резчики по камню нанесли рисунок цветка на дальнюю левую колонну. Правда, тюльпан тут изображен бутоном вниз.
Чтобы хоть как-то насолить старухе.
Крошечные — по сравнению с центральным куполом — полукупола почти незаметны снаружи. Они чередуются с простенками, как будто Синан взял макет, через одну поснимал эти самые главки и понял: так будем строить. Зато по фасаду демонстративно выделены восемь контрфорсов. Они задают вращательный ритм всему сооружению. Четыре минарета, установленные по углам мечети, сдерживают этот суфийский, в сущности, танец. Минареты почти вдвое выше — “старше” — купола, и купол, величественный и одинокий, как будто находится под их высоким покровительством. Внутри минаретов свиваются не пересекаясь три винтовые лестницы, ведущие на балконы. С балконов открывается вид на голубые поля предместий Эдирне, по которым уходит теперь уже совсем близкий путь в Европу.
Туда, где частность человека возведена в принцип.
13
Из мечетей, выстроенных по заказу министров, особо отметим лишь несколько — слишком велико их число и в Стамбуле, и по империи. Как я уже говорил, почти все мечети такого “происхождения” расположены в крайне неудобных местах. Так что почти в каждом случае Синану приходилось вытаскивать себя за волосы: строить на угловых или обуженных участках, на склонах или посреди застройки тесного квартала.
Это, во-первых, мечеть Соколлу-Мехмеда-паши в районе Кадирга, что за ипподромом. Построенная в 1571-1572 годах, она расположена на углу улицы, которая петляет по холму, что и определяет ее конфигурацию. Во внешней — высокой и глухой, “негостеприимной” — стене Синаном устроена крутая полутемная лестница. Она ведет через арку на залитый солнцем двор, так что эффект неожиданности полный.
Эта мечеть имеет в плане шестиугольник, то есть купол покоится на корпусе шестиугольной формы. Считалось, что шестиугольник — это идеальная, то есть “уравновешенная”, “самодостаточная” фигура, повторяющая воду, когда она замерзает и превращается в снежинку. Именно эту форму Синан выбрал для мечети царедворца, который прослыл в империи гибким политиком и стойким человеком.
Все шесть несущих колонн спрятаны в стенах, так что молитвенное пространство остается свободным. Михраб — ниша в стене, указывающая направление на Мекку, — сдержанно украшен изразцами, стены в основном свободны от них. Говорят, над михрабом и над входом в золотых оправах вмонтированы кусочки черного камня из Каабы.
Говорят также, что это враки.
Эта мечеть одна из самых уютных, “домашних” в Стамбуле. Через стену ее двора сквозь резные аркады видно Мраморное море, которое пересекают черные лезвия кипарисов, и кажется, что вы на курорте.
Другая мечеть построена Синаном в 1561 году на деньги Рустема-паши — главного толстосума империи. Это полная противоположность той, первой мечети. Она стоит в самом центре района Тахтакале на кромке Золотого Рога справа от Галатского моста — прямо посреди базара. На первом ее этаже лавки и склады, которые паша сдавал торговцам, и только через незаметную дверь в стене можно подняться по грязной лестнице на второй уровень, где узкий двор-галерея и вход в мечеть.
Эта мечеть имеет в плане восьмиугольник, все восемь колонн также утоплены в стенах. Будучи очень состоятельным человеком, Рустем-паша заставил Синана нашпиговать свою мечеть изразцами мастеров Изника и Кутахьи: от пола до потолка. Так что, попадая во внутрь, трудно отделаться от ощущения, что ты в магазине.
Или в музее искусства керамики Османской империи.
Однако самая эффектная мечеть расположена на отшибе — у ворот на Эдирне. Мечеть построена по заказу “женщины, прекрасной, как луна”. Ею была принцесса Михримах, жена, а потом вдова Рустема-паши, унаследовавшая все его состояние.
Это самая “эротическая” мечеть Синана. Ее обнаженная “механика” не драпируется полукуполами или главками. Только дворовая галерея украшена множеством сдвоенных куполов с недвусмысленным силуэтом. Голые стены прорезаны десятками окон, через которые мечеть наполняется светом. Четыре массивных опорных столба, вынесенных Синаном наружу, как будто стерегут “наготу” этой мечети. Ее же сопровождает одинокий минарет, элегантный и высокий. В общем, перед нами почти что свадебная пара. Или эротический танец в камне.
Черт его знает, может, и вправду старый Синан влюбился в молодую вдову? И вот так, на века, объяснился в любви? По крайней мере с точки зрения искусства это выглядит убедительно.
14
Мечети мечетями, но что делать с десятками, сотнями “мелких” шедевров? Со всеми этими дворцами, медресе, караван-сараями, акведуками и мостами, разбросанными по миру от Бахчисарая до Мекки, от Будапешта до Иерусалима? Многие из них были выстроены “заочно”, по чертежам “бюро Синана”. И, говорят, Синан в глаза не видел добрую сотню “своих” работ. Однако рука его узнаваема даже в этих, “внебрачных детях”.
Даже где-нибудь на окраине империи, в Эрзеруме.
Что касается светских построек, то из дворцов до наших дней дошел один лишь дворец Ибрагима, временщика-грека. Он стоит на ипподроме — как раз напротив Голубой мечети, и теперь там замечательный музей исламского искусства.
Самый знаменитый Синанов хамам Стамбула — это двустворчатые, с одной стороны мужские, с другой женские, бани Роксаны — между Святой Софией и Голубой мечетью. Там нынче респектабельный магазин ковров, и от настоящего турецкого хамама ничего, кроме стен, не осталось.
Зато вот уже пятьсот лет работают бани на территории комплекса Сулеймание. Это, учитывая размах комплекса, большой хамам, единственный недостаток которого – туристы, со всеми вытекающими последствиями. Поэтому настоящие бани Синана в Стамбуле расположены “на стороне”. Мне по душе небольшой уютный хамам при мечети Кылыч Али-паши работы Синана (эта мечеть 1580 года — его поздняя работа, что-то вроде уменьшенной и шаржированной копии собора Софии). Это в Топхане на берегу Босфора рядом с арсеналом. Туда ходят турки из окрестных домов, там почти всегда малолюдно и “атмосферно”.
Что касается караван-сарая, то идеальный вариант работы Синана в этом жанре находится в Эдирне. Это караван-сарай, выстроенный по заказу Рустема-паши, где Синан показывает свой “арочный” талант, задавая ритм внутреннего дворика двумя типами аркад с мандалами в простенках и эффектной цезурой на лестнице, которая демонстративно обнажена. Хорош также “торгово-гостиничный” комплекс в Люлебургазе, заказанный Синану Соколлу Мехметом-пашой. Арка, переброшенная через дорогу, решает проблему объединения двух частей этого комплекса.
Теперь — мосты. В исламе образ моста связан с загробной топографией, поэтому и отношение к нему особое. Считается, что именно по хрупкому мостику, переброшенному над геенной огненной, проходят люди, оказавшись на том свете. Само собой, человека, отягченного грехами, такой мост не выдерживает — и он срывается в пропасть, подчиняясь обычным законам физики, которые в исламе действуют даже на том свете.
Главный мост Синана находится в поселке Бюйюкчекмече, это пригород Стамбула по дороге все в ту же Эдирне. Мост переброшен через пойму в устье реки — в том самом широком месте, где река впадает в Мраморное море. Длина моста 636 метров, это был один из самых протяженных мостов в мире на то время. Собственно, перед нами не один мост, а “четыре в одном”, причем, если присмотреться, каждый из них имеет разную величину и разное число арок соответственно.
“Европейское” направление на Эдирне было стратегическим, поэтому мосты в этом месте строили и до Синана. Однако мощный паводок, смешиваясь с грязевыми потоками окрестных гор, всякий раз сносил опоры, и мосты приходилось чинить, если не строить заново. Говорят, этот, последний, мост был заказан Синану после того, как Сулейман отправился в те края на соколиную охоту и чуть было не погиб в шторм на переправе.
Тогда-то дело и поручили придворному архитектору.
Инженерная “мысль моста” гениальна и проста. Как всегда у Синана, функция тут предельно эстетична, а эстетика полностью подчиняется практической задаче. Во-первых, опоры было решено ставить на твердых породах поймы — отсюда не утомительная для глаза разница отдельных частей моста. А во-вторых, соединяли опоры не “горизонтально”, в одну линию, а “горбом” — с увеличением высоты моста над аркой и понижением в точке опоры. Экономя таким образом и на материале, и на сопротивлении грязевому потоку.
Представьте себе месиво из воды, камней и вырванных с корнем деревьев, которое катится по долине. Наконец эта лавина “упирается” в мост. Что происходит? Арки моста не успевают “пропускать” воду, и вода поднимается, увеличивая давление на опоры. Но наш мост горбат — и вода, поднявшись на определенную высоту, просто начинает перекатываться через его “впадины”. Давление снижается, уровень воды приходит в норму, путь снова свободен, и караваны могут двигаться дальше. Кстати, именно для таких вот, ждущих у моря погоды странников Синан построил на берегу реки караван-сарай. А рядом стоит мечеть, знаменитая тем, что ее “игрушечный” — размером с домик на детской площадке — минарет вырезан из цельного куска мрамора.
Собственно, это единственный минарет в Стамбуле, куда муэдзины еще залезают.
15
Султан Сулейман воспользовался мостом лишь однажды. Это было в 1565 году, когда армия шла в поход на Европу, где сражение за город Зигетвар стало для султана фатальным.
Работы на мосту о ту пору еще не закончились, поэтому не исключено, что великий архитектор и великий император встретились.
Да, так и будем считать: они встретились.
Сулейман был стар и болен, он не ехал в седле, как положено султану во время войны, а лежал на носилках, которые несли янычары. Но ведь и Синан был не мальчик! Ему-то шел седьмой десяток, мог бы и он спокойно посидеть дома, тем паче что в доме молодая жена, при ней бы и сидеть старику и следить за работой из города, но мост, как мы уже говорили, дело особое, тем более мост для султана, без которого гений Синана — кто знает? — пропал бы, наверное, втуне, так что какой уж тут дом — вот он, наш белобородый зодчий, снова на солнцепеке, с резцом и стремянкой, работает по известняку, вырезая на памятной плите слова славы Сулейману Великолепному. Что там написано? “Да будет ему над геенной огненной мост таким же прочным, как этот” — режет по камню раб султана Синан, и султан, привстав на носилках, выглядывает из-за полога и кивает ему головой и улыбается — будем так думать, что улыбается, — а уж потом, потом уплывает на руках янычар дальше, через длинный мост на дорогу в город Эдирне, а оттуда еще дальше, в Европу, ибо Вена еще не взята, а значит, не все дела закончены в жизни, которая скоро, увы, оборвется.
Но вот мост, мост — он-то стоит как и прежде! Когда пыль на дороге садится, а последний пушечный обоз исчезает за холмами, рабочие уходят с моста, и только солнце освещает медальон в правом верхнем углу той самой плиты, и написано на том медальоне, помельче, но все равно видно, смотрите-ка, написано там, что строил сей мост не Синан, великий архитектор империи, жизнь положивший на мечети, силуэты которых навсегда изрезали очертания вечного города, а “Юсуф раб Божий родом из христианской деревни Агирнас, что рядом с городом Кайсери в Анатолии”.
И что отныне он — свободен.