Из цикла «Современные пьесы для театра Но».
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 2004
Перевод Елена Байбикова
Традиционный японский театр Но, у истоков которого храмовые представления и народные празднества, окончательно сформировался как самостоятельный жанр в ХIV веке. Основоположниками этого жанра были Канъами Киёцугу (1333-1384) и его сын Дзэами Мотокиё (1363-1443).
В пьесах классического Но обычно было не более пяти персонажей. Представление одной пьесы длилось около часа и оканчивалось продолжительным танцем — кульминацией всей театральной постановки. Хор и музыкальный аккомпанемент усиливали драматический эффект в переломных моментах представления.
Классическая пьеса театра Но состоит из двух частей. В первой части персонаж предстает перед зрителем в непритязательном образе старухи, рыбака, крестьянина и т. п., а во второй — уже в своем настоящем обличье, в образе прекрасной девушки или отважного воина. Часто персонажами пьес Но бывают духи и призраки, жаждущие отмщения и/или успокоения.
В ХVII веке кукольный театр Бункару и театр Кабуки потеснили последователей Дзэами, и мало-помалу Но окончательно потерял былую популярность. Однако Но существует и по сей день, соседствуя с другими видами театрального искусства.
Многие известные японские писатели пробовали свои силы в этом классическом жанре, но из современных писателей подлинного успеха на этом поприще удалось достичь только Юкио Мисиме — его пьесы для театра Но привлекли внимание к классическому японскому театру.
Цикл “Современные пьесы для театра Но” был написан Мисимой между 1950-м и 1955 годом. Вошедшие в него пять произведений – в некотором роде переложения классических пьес Но.
Классическая пьеса “Аои-но-уэ” (“Ее высочество Аои”), написанная Дзэами, является инсценировкой одной из глав романа “Гэндзи Моногатари” (“Сказание о принце Гэндзи”), созданного в Х веке. Эта пьеса повествует о том, как жена Гэндзи – принцесса Аои – погибает, замученная призраком придворной дамы (японск. рокудзё). Принц Гэндзи, который не является персонажем классической пьесы, представлен у Мисимы как Хикару – сияющий (японск. хикару), один из эпитетов легендарного принца.
Пьеса “Ее высочество Аои” (1954) шла вместе с остальными пьесами цикла в 1955 году в токийских театрах, а в 1956 году была положена на музыку и исполнена как опера.
Действующие лица:
Я с к о Р о к у д з ё.
Х и к а р у В а к а б а я с и.
А о и — жена Хикару.
М е д с е с т р а.
Поздний вечер. Больничная палата. Чуть в глубине сцены стоит кровать Аои. Слева большое окно, тяжелые шторы задернуты. Справа — дверь. Аои спит.
Х и к а р у (необыкновенно красивый молодой человек. Прямо в плаще заходит в палату. Его сопровождает медсестра. Он опускает на пол дорожную сумку. Вполголоса обращается к сестре). Как сладко она спит.
М е д с е с т р а. Спит как младенец.
Х и к а р у. Ничего, если я буду говорить погромче?
М е д с е с т р а. Ну, если не очень громко, то ничего страшного. Снотворное уже подействовало.
Х и к а р у (подходит к кровати, всматривается в лицо Аои). Она выглядит такой умиротворенной.
М е д с е с т р а. Да-да, сейчас ее ничто не беспокоит.
Х и к а р у. Что значит “сейчас”?
М е д с е с т р а. Ну-у… Знаете, ближе к полуночи…
Х и к а р у. Ее мучают кошмары?.. Скажите, она сильно страдает?
М е д с е с т р а. Ужасно!
Х и к а р у. Боже мой… (Наклоняется, читает больничную карточку, прикрепленную к кровати Аои.) …Аои Вакабаяси. Госпитализирована двенадцатого числа, в двадцать один ноль-ноль… Ясно… (Сестре.) А я могу где-нибудь здесь переночевать?
М е д с е с т р а (указывая направо несколько в глубь сцены). Соседняя палата свободна.
Х и к а р у. А там постелено?
М е д с е с т р а. Да, все уже готово. Вы прямо сейчас хотите лечь?
Х и к а р у. Нет, чуть погодя. (Садится на стул, закуривает.) …Вот ведь как бывает — срочная командировка, работа в самом разгаре, и тут я узнаю о ее болезни. Все вокруг твердят “не волнуйся”, “у нее ничего серьезного”. Но разве человека могут положить в больницу, если у него ничего серьезного?..
М е д с е с т р а. А у вашей жены в прошлом уже бывали подобные приступы?
Х и к а р у. Ну, вообще-то это уже не первый случай… Просто так получилось, что на этот раз я был в отъезде — деловая поездка, сами понимаете. Мне пришлось все в спешке заканчивать, и вот наконец-то сегодня утром я смог выехать сюда… Издалека все выглядит намного страшнее, и я очень волновался.
М е д с е с т р а. Ах, как вы правы.
В этот момент глухо, с легким потрескиванием звонит телефон, который стоит на тумбочке возле кровати.
Х и к а р у (снимает трубку, прикладывает ее к уху). Ни звука.
М е д с е с т р а. Он всегда звонит именно в это время…
Х и к а р у. По-моему, он сломан. Собственно говоря, что вообще делает телефон в больничной палате?
М е д с е с т р а. В нашей больнице в каждом помещении установлен телефонный аппарат.
Х и к а р у. И часто находятся желающие поговорить с больными?
М е д с е с т р а. У нас не хватает персонала, и телефоны установлены для того, чтобы пациенты могли в случае необходимости вызвать медсестру по внутренней линии. Кроме того, если, например, пациент хочет почитать книгу, он может напрямую связаться с книжной лавкой и сделать заказ. Правда, для этого нужно подождать соединения через коммутатор. Наши диспетчеры работают круглосуточно — в три смены, по восемь часов каждая. Впрочем, в палатах у таких “абсолютно спокойных” пациентов телефон отключен.
Х и к а р у. А моя жена, она разве не относится к “абсолютно спокойным”?
М е д с е с т р а. Ваша жена во сне машет руками, стонет, ворочается с боку на бок. Простите, конечно, но уж спокойной ее никак не назовешь.
Х и к а р у (с возмущением). Знаете что, в вашей больнице…
М е д с е с т р а (перебивает). В нашей больнице мы не несем ответственности за сны пациентов!
Пауза. Молчание затягивается, и молоденькая медсестра приходит в необъяснимое волнение.
Х и к а р у. Вы чем-то взволнованы?
М е д с е с т р а. Взволнована? Возможно. Но это вовсе не из-за того, что вы мне нравитесь.
Х и к а р у (натянуто смеется). Чем дальше в лес, тем больше дров. Какая-то странная у вас здесь больница.
М е д с е с т р а. По правде говоря, вы такой красавец… Вылитый принц Гэндзи. Знаете, здесь у нас с дисциплиной очень строго. Медсестры — все без исключения — лечатся у психоаналитика, чтобы избавиться от скрытых сексуальных комплексов. (Разводит руки в стороны.) От всех до единого! Заведенный порядок таков, что мы можем удовлетворять свои потребности, по мере их появления. Завклиникой и молодой главврач — известные специалисты по этим вопросам. В случае необходимости они выписывают нам лекарство. Лекарство называется “секс”. После того как мы его примем, у нас не возникает никаких проблем.
Х и к а р у (поражен до глубины души). Ну и ну!
М е д с е с т р а. Поэтому я прекрасно понимаю, что происходит с вашей женой. Все ее кошмары — следствие скрытых сексуальных комплексов. Если она пройдет курс лечения у психоаналитика, все эти комплексы исчезнут. А пока что мы ей даем снотворное.
Х и к а р у. Так значит под воздействием этого снотворного моя жена…
М е д с е с т р а. Ну да! (В еще большем волнении.) Именно поэтому я никак не могу добиться… понимания, что ли. Никто не желает меня понимать: ни сам пациент, ни его родственники — извините, я не хотела вас обидеть, — ни те, кто приходят навещать больного. Разве не так? Все мы лишь привидения. Призраки своего собственного либидо. И тот, кто является сюда каждый вечер навещать вашу жену, — тоже не исключение.
Х и к а р у. Каждый вечер? Сюда? Навещать мою жену?
М е д с е с т р а. Ой, проговорилась. Да, в общем-то каждый вечер. С тех самых пор, как ваша жена попала в больницу. Очень занятой человек, всегда приходит поздно вечером — говорит, что днем катастрофически не хватает времени. Вообще-то мне было строго-настрого запрещено об этом упоминать, но я как-то незаметно для себя…
Х и к а р у. А этот ночной гость, он мужчина или…
М е д с е с т р а. Можете не волноваться — женщина. Очень красивая женщина средних лет. Кстати, она должна вот-вот появиться. Каждый раз я пользуюсь ее присутствием и ухожу немного отдохнуть. Честно говоря, мне не очень нравится находиться с ней рядом, я сразу чувствую себя какой-то подавленной, уж не знаю отчего.
Х и к а р у. А как она выглядит?
М е д с е с т р а. Она со вкусом одета. В стиле обеспеченных буржуа. Вы ведь знаете, что в буржуазных семьях сексуальная свобода подавляется наиболее жестоко… Ну, как бы там ни было, вы ее сейчас сами увидите. (Идет к окну, отодвигает штору.) …Только взгляните. Почти во всех окнах уже погас свет. Фонари по обе стороны улицы вытянулись в две четкие линии — одна напротив другой. Настало время страсти. Час взаимной любви, час взаимной ненависти, час жестокой битвы… Заканчивается дневная борьба за существование, и начинается ночная война. Кровопролитная, она уносит еще больше жизней, но приносит и забытье. Гулко звучат ночные горны, возвещающие начало сражения. Женщины истекают кровью, умирают и раз за разом возрождаются вновь. На поле брани всегда, перед тем как начать жить, ты должен единожды умереть. Воюющие женщины и мужчины украшают свое оружие траурными лентами. Нет в мире ничего белее их воинских флагов. Но флаги эти втаптываются в грязь, попираются и не раз окрашиваются в цвет крови. Барабанщик бьет в барабан. В барабан сердец. В барабан чести и бесчестья. Замечали ли вы, как нежно дыхание идущих на смерть? Выставив напоказ свои раны, свои кровоточащие смертельные раны, они с гордостью идут на собственную погибель. Некоторые мужчины перед тем как умереть мажут свои лица грязью. Их позор будет им наградой. Взгляните! Нет ничего удивительного в том, что нигде не видно света. Раскинувшиеся там внизу, насколько хватает глаз, — это не дома, это стоят могилы! Никогда, никогда больше свет луны не ляжет на эти мраморные плиты, не прольется на эти грязные, прогнившие надгробья… Мы, медсестры, по сравнению с ними просто ангелы. Мы возвышаемся над миром любви, над миром страсти. То, что время от времени происходит с нами в постели, — это элементарные химические изменения, только и всего. Мир нуждается в таких больницах, как наша. Заведующий клиникой не устает об этом говорить… Ах, вот и она! Вот она! Всегда на одной и той же машине. Знаете, такие широкие авто серебряного цвета. Сейчас она на полном ходу подъедет к больнице и остановится напротив дверей. Вот, посмотрите. (Хикару подходит у окну.) Как и всегда, она сначала едет по виадуку, а потом — вот, видите? — делает разворот… и через секунду она уже прямо у главного входа. Вот открылась дверца… И вы меня извините, но я пойду. Спокойной ночи. (Поспешно выходит через дверь в правом углу сцены.)
Пауза. Снова глухо, но настойчиво звонит телефон. Пауза. В ту же дверь, через которую только что вышла медсестра, заходит призрак Яско Рокудзё. На ней роскошное кимоно. Руки в изящных черных перчатках.
Х и к а р у. Госпожа Рокудзё? Какая неожиданность.
Я с к о. А… Хикару. Сколько лет, сколько зим.
Х и к а р у. Значит, вы и есть та самая таинственная ночная гостья?
Я с к о. Тебе уже рассказали? А кто, если не секрет?
Хикару молчит.
Я с к о. Наверное, медсестра. Какая она болтливая. Но, откровенно говоря, я приходила сюда не совсем в гости. Зная, что ты в отъезде, я каждый вечер, чтобы восполнить твое отсутствие, приносила Аои букет.
Х и к а р у. Букет?
Я с к о (разводит руками). Ты удивлен — я пришла с пустыми руками. Но мой букет невидим. Это букет страданий. (Делает вид, что кладет букет в изголовье Аои.) Я кладу его в изголовье, и вот почки лопаются, высвобождая серые лепестки. Тут и там среди листьев вырастают частоколом шипы – страшное зрелище. Распустившиеся цветы источают зловоние, которое в конце концов наполняет всю комнату, и тогда — гляди! — лицо больной, такое умиротворенное, вдруг искажается гримасой. Ланиты ее пылают, и вся она содрогается от ужаса. (Несколько раз проводит руками над лицом спящей.) Бедная Аои: ей снится, что лицо ее стало безобразным. Во сне она подходит к зеркалу, но вместо прекрасного своего лица видит лицо старухи, испещренное морщинами. А вот я касаюсь руками ее нежного горла (прикасается к горлу Аои), и ей снится, что она болтается в петле. Кровь приливает к лицу. Руки и ноги тяжелеют. Дыхание прерывается…
Х и к а р у (в панике отталкивает Яско от кровати). Что вы делаете с Аои?!
Я с к о (отходит от кровати. Издалека, очень нежно). Я приношу ей страдания.
Х и к а р у. Придется вам напомнить, что Аои моя жена. Ваше присутствие здесь совершенно излишне. Прошу вас, уходите.
Я с к о (медовым голосом). Не уйду.
Х и к а р у. Какая наглость…
Я с к о (приблизившись, ласково берет Хикару за руку). А ведь я сегодня пришла только для того, чтобы увидеться с тобой.
Х и к а р у (отдергивает руку). У вас ледяные пальцы.
Я с к о. Ну конечно, ведь они бескровны.
Х и к а р у. А эти перчатки?
Я с к о. Если тебе не нравятся мои перчатки, я охотно расстанусь с ними на некоторое время (снимает перчатки, кладет их возле телефона)… Как бы то ни было, я пришла сюда по делу. По очень важному, я бы даже сказала неотложному делу. Надеюсь, ты не думаешь, что мне доставляет удовольствие разъезжать туда-сюда по ночному городу? Кстати, раз уж речь зашла о ночи… (Смотрит на наручные часы.) Уже начало второго. Слушай по ночам тело приобретает полную свободу, которой ей так не хватает днем. Люди, предметы — все погружается в сон. Взгляни вокруг — эти стены спят. Спит тумбочка, спит дверь. Оконные стекла — и те заснули. А заснув, покрылись невидимыми трещинами. Трещины эти настолько широки, что пролезть в них не составит никакого труда. Ты можешь пройти сквозь стену, даже не заметив ее. Скажи, что такое, по-твоему, ночь? Ночь — это гармония. Ночью все существует в мире и согласии, а днем — вспомни, как жестоко свет воюет с тенью. Не-ет. Ночью все иначе. После захода солнца ночь, народившаяся в доме, покидает родные стены и берет под руку ночь уличную, потому что обе они суть одно и то же, и нет между ними различий. Ночной воздух так и кишит тайными заговорщиками — ненависть в сговоре с любовью, боль — с радостью. Крепко держатся они друг за друга, и, должно быть, недаром в ночной темноте убийца молодой женщины испытывает особенную нежность к своей жертве… (Смеется.) Ну что ты с меня глаз не сводишь? Удивляешься тому, как я постарела за это время?
Х и к а р у. Вы дали мне клятву, что в этой жизни мы больше не встретимся.
Я с к о. Мне кажется, тогда ты был рад услышать от меня клятву. А потом ты женился на Аои (диковато косится на спящую), на этой хилой, вечно больной женщине. (Потерянно.) Что до меня, то я с тех пор потеряла сон. Каждый вечер мучаюсь — не могу заснуть. А даже если все-таки засыпаю — не сплю. Не сплю ни секунды вот уже сколько ночей подряд.
Х и к а р у. Неужели вы сюда ехали, чтобы пожаловаться мне на свою тяжелую жизнь? Хотите, чтобы я вас пожалел?
Я с к о. Сама не знаю, зачем я сюда ехала. Иногда, мне кажется, что больше всего на свете я хочу тебя убить. И когда я думаю об этом, мне хочется, чтобы ты — уже мертвый — пожалел меня. Я существую в центре чувственного вихря одновременно с мириадами разнообразных чувств. Тебя не удивляет, что я соседствую со всеми этими тончайшими материями? Что я — это они?
Х и к а р у. Я не понимаю, о чем вы.
Я с к о (неожиданно приближаясь, заглядывает Хикару в лицо). Поцелуй меня, прошу!
Х и к а р у. Прекратите!
Я с к о. Ах, твои прекрасные брови, твои ясные, сводящие с ума глаза, твой мраморный нос, твои…
Х и к а р у. Прекратите!
Я с к о. …твои губы (неожиданно целует Хикару в губы).
Х и к а р у (отшатывается). Оставьте меня!
Я с к о. Когда мы поцеловались в первый раз, ты точно так же отпрянул, как молодой олень.
Х и к а р у. Быть может, и так, но это вовсе не значит, что я вас любил. Мне просто было интересно, как бывает интересно любознательному ребенку. А вы воспользовались моей юношеской непосредственностью. И теперь, я надеюсь, вам ясно, какую цену должна заплатить женщина, сыгравшая однажды на мужском любопытстве.
Я с к о. Значит, ты меня нисколько не любил? Раньше ты не говорил мне об этом. Оказывается, ты меня всего лишь исследовал. По крайней мере, ты теперь так считаешь. Ах, как мило! Пожалуйста, продолжай и дальше придерживаться этой линии.
Х и к а р у. Я уже не мальчик. Неужели у вас нет ни капли стыда? Вот прямо перед вами спит моя жена, видите?
Я с к о. Мне нечего стыдиться, я пришла сюда по делу.
Х и к а р у. По какому делу?
Я с к о. Чтобы получить твою любовь.
Х и к а р у. Госпожа Рокудзё, вы в своем уме?
Я с к о. Вообще-то меня зовут Яско.
Х и к а р у. Я не обязан называть вас по имени.
Я с к о (неожиданно опускается на колени. Крепко обнимает стоящего перед ней Хикару, утыкается в него лицом). Умоляю, не будь таким холодным!
Х и к а р у. Где же ваша прежняя гордость? Порастерялась? (В сторону.) Странное чувство, словно она и не человек вовсе. Ноги как будто отнялись — не пошевелить.
Я с к о. А у меня ее никогда и не было.
Х и к а р у. Жаль, что вы мне сразу об этом не сказали — может быть, наши отношения и продлились бы несколько дольше…
Я с к о. Ну, это ты сам виноват — не заметил. Не сумел прочесть в моих глазах, как давно я лишилась гордости… Так знай! Высокомерие. Это из-за него теряют женщины свою гордость. Потому-то каждая женщина и хочет стать королевой — у королевы самый большой запас гордости, впрочем и потери ей предстоят большие… Боже мой, твои колени! Они будут мне холодной, жесткой подушкой.
Х и к а р у. Яско…
Я с к о. На этой подушке я бы смогла наконец-то заснуть. Холодная, жесткая — такая подушка никогда не согреется, как та, другая, которая становится теплой, стоит мне положить на нее голову. Ночь напролет я ищу щекой холодное место — все переворачиваю и переворачиваю нагретую подушку — и вот уже светает… Человек, научившийся ходить босым по раскаленному песку пустыни, не сможет пройти по моей подушке.
Х и к а р у (потеплевшим голосом). Ну же, успокойтесь. Меня так легко разжалобить.
Я с к о. Все ясно! Ты и на Аои женился из жалости!
Х и к а р у (отталкивает Яско). Досужие домыслы! (Садится на стул. Яско ползком следует за ним, утыкается лицом в колени.)
Я с к о. Не бросай меня.
Х и к а р у (закуривает). Да я вас уже давным-давно бросил.
Я с к о. Неправда! Ты меня до сих пор любишь.
Х и к а р у. Вы приехали, чтобы это со мной обсудить? (Язвительно.) А то давеча вы сказали, что явились сюда мучить Аои…
Я с к о (меланхолично). Я хотела убить сразу двух зайцев. Пожалуйста, дай мне сигарету.
Хикару достает сигарету из пачки. Внезапно Яско выхватывает дымящуюся сигарету из его губ. Затягивается. Хикару не остается ничего другого, как достать из пачки новую сигарету.
Х и к а р у (закуривает). Знаешь, я тогда не находил себе места. Кидался из стороны в сторону, как неприкаянный. Я мечтал о тяжелых оковах. Мечтал о том, чтобы меня заперли в клетке. И ты стала мне клеткой. Но когда я вновь захотел свободы, твоя клетка оказалась запертой.
Я с к о. Да, я помню твои глаза, вопиющие об освобождении. Вырваться из клетки, в которой я тебя заперла, сбросить оковы, которыми я тебя опутала, — вот о чем кричали твои глаза. И мне радостно было видеть, как ты рвешься на свободу. Именно тогда я полюбила тебя по-настоящему… Стояла ранняя осень. Я отдыхала в своем загородном доме, в один из дней ты приехал навестить меня… В тот день я встретила тебя на яхте — ты ждал меня на пристани прямо возле железнодорожной станции. На небе не было ни облачка. Мачта нежно поскрипывала. Яхта…
Х и к а р у (подхватывает). Белый парус…
Я с к о (неожиданно резко). Разве тебе не противно, что мы вспоминаем это вместе?
Х и к а р у. Я бы не сказал, что мы вспоминаем, просто мы случайно тогда оказались в одном и том же месте в одно и то же время.
Я с к о. По крайней мере, мы с тобой были вместе на плывущей по озеру яхте. Парус над нашими головами хлопал, то наполняясь ветром, то опадая. Ах, если бы он снова оказался здесь, над нами!
Х и к а р у (подходит в окну, вглядывается вдаль). Что это там? Уж не парус ли?
Я с к о. Он здесь! Он здесь!
Раздаются пугающие звуки диковатой музыки. Справа на сцену вплывает огромный яхтенный парус. Он плавно и величаво, как лебедь, движется по сцене. Подплывает к Яско и Хикару. Останавливается между ними и кроватью, закрывая наподобие экрана кровать, на которой спит Аои, от них обоих и от зрительного зала. Дальнейшая сцена разыгрывается на палубе яхты.
Я с к о. Сегодня озеро особенно полноводно.
Х и к а р у. Какой приятный вечер.
Я с к о. Ты ведь никогда не был в моем загородном доме, не так ли? Смотри вон туда, на тот берег. У самого подножья горы сейчас покажется крыша, прямо за рощей. Вот уже видно серо-зеленую черепицу. Ночью по округе рыщут лисицы, и слышно, как они воют в горах позади дома. Ты слышал, как воют лисицы?
Х и к а р у. Ни разу.
Я с к о. Сегодня ночью обязательно услышишь. А еще ты услышишь предсмертный вопль глупой тетерки, попавшейся в цепкие лисьи когти. Услышишь, как хрустит нежное птичье горло под острыми зубами.
Х и к а р у. Не хочу я этого слышать.
Я с к о. Я уверена, что тебе понравится мой сад. По краям лужайки весной вырастает омег, и сад наполняется его прелестным ароматом. Во время июньских затяжных дождей все клумбы залиты водой, и если пройти по затопленному саду, то в оставленных следах всплывают цветы гортензии. Ты видел когда-нибудь плавучую гортензию?.. А осенью в приозерных камышах порхают прозрачные стрекозы. Пролетая над озером, они слегка касаются воды, словно катятся по льду на санках.
Х и к а р у. Кажется, я вижу твой дом. Вон там, что ли?
Я с к о. Да-да, серо-зеленая крыша. На закате в лучах заходящего солнца мой дом виден особенно хорошо. Закат полыхает в окнах, отсвечивает в черепице — и эти блики, как свет маяка, указывают путнику дорогу. (Пауза.) Почему ты молчишь? Скажи хоть слово.
Х и к а р у (нежно). Не нужно слов.
Я с к о. Ах, твои речи — чудодейственный бальзам. Они исцеляют самые тяжелые раны. Твой голос — самое лучшее лекарство… Но я-то хорошо тебя знаю. Исцелив одну рану, ты наносишь другую, еще более жестокую. Такой уж ты человек — сначала лечишь, потом калечишь. Никаких лекарств, никаких чудес… Я прекрасно все понимаю. Я уже старая. Если меня поранить, рана будет заживать долго, не то что у молодой. Чем нежнее ты говоришь, тем мне страшнее: как же ты меня изувечишь после этого волшебного лекарства? Теперь-то я знаю, что было бы лучше услышать от тебя какую-нибудь грубость…
Х и к а р у. Похоже, ты решила, что в любом случае страданий тебе не избежать.
Я с к о. Так же естественно, как день сменяется ночью, счастье сменяется страданьем.
Х и к а р у. Я не думаю, что у меня есть способность делать людей несчастными.
Я с к о. Ты не веришь мне потому, что ты молод. Между тем в одно прекрасное утро ты проснешься, ничего не подозревая, пойдешь выгуливать своего пса и вдруг почувствуешь, что причиняешь страдания почти каждой встречной женщине. Ты поймешь, что сам факт твоего существования заставляет страдать неисчислимое количество женщин. Ты можешь сделать вид, что не замечаешь их, но они — как ни стараются, как ни отводят глаза — все время видят перед собой твой образ. Ты подобен замку, вознесшемуся над распростертым внизу городом.
Х и к а р у. Ладно, давай поговорим о чем-нибудь другом.
Я с к о. Ну давай о другом, хотя я счастлива, что до сих пор не потеряла вкус к подобным разговорам.
Х и к а р у. Отсюда твой дом виден как на ладони: я вижу ставни второго этажа, вижу балконные перила, кажется, они сделаны из дерева… Похоже, дом пуст.
Я с к о. Да, в доме никого. Было бы здорово прожить в нем с тобой всю жизнь до самой смерти.
Х и к а р у. Ну ты скажешь тоже — “до самой смерти”: никто не знает, когда мы умрем. Может быть, по нелепой случайности мы умрем уже завтра. Вот тебе пример — яхта переворачивается…
Я с к о (перебивает). Яхта переворачивается — глупости какие! Стала бы я покупать тебе яхту, которая может так легко перевернуться.
Х и к а р у (раскачивает мачту). Сейчас ты увидишь, как она перевернется.
Яско обвивает Хикару руками. Он заключает ее в свои объятия.
Г о л о с А о и (еле слышно, издалека). Спасите! Спасите!
Аои, чуть приподнявшись на кровати, протягивает, как при молитве, руки. Ее тень падает на парус, как на экран.
Х и к а р у. Мне кажется, я только что слышал чей-то голос.
Я с к о. Вряд ли это был голос, наверное, лисий вой. Днем он доносится с гор и долго еще скользит, подхваченный эхом, над тихим озером.
Х и к а р у. И правда, похоже на вой… Все, больше ничего не слышно.
Я с к о. А ты задумывался о том, что бы произошло, если бы рядом с тобой оказалась не я, а другая женщина?
Х и к а р у. Да нет, как-то не приходилось.
Я с к о. Знаешь, я иногда задаю себе вопрос: почему в нашем мире у каждой вещи есть левая и правая сторона? Сейчас я справа от тебя. А это значит, что твое сердце далеко-далеко, на той стороне. Если же я перейду на левую сторону, то не увижу твой правый профиль.
Х и к а р у. Ну, значит, мне остается только превратиться в газ и испариться.
Я с к о. Хорошо бы… Когда я справа от тебя, я волнуюсь о том, что происходит слева — мне все время кажется, что там кто-то есть.
Х и к а р у (наклонившись, с борта опускает руку в воду. Говорит и продолжает держать руку в воде). Слева от меня — только озерная гладь. Ну вот, я отморозил руку… Взгляни (показывает Яско мокрую ладонь), она чуть не покрылась льдом. А ведь сейчас только начало осени.
Со стороны кровати из-за паруса доносится стон.
Х и к а р у. Ой!
Я с к о. В чем дело?
Х и к а р у. Ты что, не слышала? Как будто человек стонет.
Я с к о (прислушиваясь). Нет, это мачта скрипит.
Х и к а р у. Ветер поменялся. (Делает вид, что закрепляет парус. Парус при этом остается неподвижным.) …Отсюда хорошо видно, как волнуется под ветром озерный камыш. Поверхность озера подернулась мелкой рябью – такой ветер.
Я с к о. Да-а… Знаешь, если ты полюбишь другую, моложе и красивее меня, если ты женишься на ней…
Х и к а р у. То что?
Я с к о. В общем-то, я подумала, что от этого не умру.
Х и к а р у (смеется). Ну вот и замечательно.
Я с к о. Я-то не умру, а вот она… Ее я точно убью. Я буду жить, но моя душа покинет мое живое тело и будет истязать твою молодую жену. Пока несчастное создание не умрет в страшных мучениях, мой призрак не оставит ее в покое ни на секунду, причиняя ей неимоверную боль, принося ей нестерпимые страдания. Каждый вечер я буду навещать ее. Бедняжка, ей предстоит быть замученной до смерти.
Г о л о с А о и (издалека, еле слышно). Спасите! На помощь!
Х и к а р у. Снова голос. Что ж это такое?
Я с к о. Это мачта стонет под ветром. Это ветер завывает над озером.
На полотне паруса отчетливо виден силуэт Аои, простирающей руки к небу.
Г о л о с А о и (гораздо громче, чем прежде). А-а! А-а! На помощь! Спасите!
Х и к а р у (в возбуждении). Несомненно это человеческий голос.
Я с к о. Это просто ветер доносит со скал предсмертный вопль тетерки, которой лисица перегрызла горло. Посмотри, как близко скалы.
Х и к а р у. Наверное, кто-то тонет.
Я с н о. Никто не тонет. Кроме нас, здесь никто не может утонуть.
Г о л о с А о и (отчетливо). Спасите! Спасите!
Х и к а р у. Это голос Аои!
Я с к о (сквозь смех). Да нет же, это тетерка.
Х и к а р у. Это точно ее голос. Это она зовет.
Я с к о. А-а! Не бросай меня!
Х и к а р у. Это все из-за тебя! Ты, ты хотела… Аои…
Я с к о. Нет! Я не виновата. Ты один во всем виноват.
Аои за парусом громко всхлипывает.
Х и к а р у. Аои.
Я с к о. Посмотри на меня. Ты же не любишь Аои. Не отводи глаза, смотри. Я — твоя единственный любовь! Я и больше никто!
Х и к а р у (отворачивается). Это ложь.
Они стоят друг против друга. Дикая музыка. Яско разворачивается и делает попытку уйти за парус. Хикару останавливает ее. Она вырывается и уходит за парус. Хикару идет вслед за ней. Гаснет свет. Сцена погружается в темноту. Под музыку яхта медленно уплывает со сцены вправо. Как только яхта покидает сцену, зажигается свет. Яско нигде не видно. Хикару в растерянности стоит посреди сцены в одиночестве.
Х и к а р у (как будто его внезапно осенила какая-то мысль, кидается к тумбочке, на которой стоит телефон, снимает трубку). Алло… Алло… Соедините, пожалуйста. Девушка?.. Я уже на линии? Пожалуйста, наберите Такано — девятьсот девяносто. Алло… Алло… госпожа Рокудзё? Это вы? Извините, я могу поговорить с Яско? С хозяйкой можно поговорить? Что вы говорите, давно легла?.. Уже в спальне? Вы знаете, это очень важно. Пожалуйста, разбудите ее. Меня? Вакабаяси. Хикару Вакабаяси. По очень срочному делу. Очень вас прошу, разбудите ее… Э-э…
Пауза. Хикару обеспокоенно смотрит на кровать. Аои тихо спит, лежа на спине.
Х и к а р у. Алло… Алло… Это Яско? Да-да, я слышу, что это вы. (В сторону.) Определенно ее голос. Но если так, то, значит… Значит, это был призрак. Душа, покинувшая живое тело. Э-э… э-э… Алло…
Неожиданно с правой стороны сцены раздается стук в дверь.
Г о л о с Я с к о (из-за двери, очень четко). Хикару, я кое-что забыла. Мои черные перчатки, они лежат возле телефона. Ты не мог бы мне их принести?
Хикару рассеянно берет черные перчатки, телефонная трубка остается лежать на тумбочке. Подходит к двери в правом углу сцены, открывает ее, выходит. Как только Хикару скрывается за дверью, голос Яско в трубке становится громким настолько, что он слышен в зрительном зале.
Г о л о с Я с к о в трубке. Алло… Алло… В чем дело? Хикару? Что случилось? Разве можно звонить так поздно и молчать в трубку? По какому делу ты звонишь? Почему не отвечаешь? Алло, Хикару? Алло… Алло…
На последнем “алло” Аои, одетая в белый больничный халат, вдруг тянется к телефону. Не дотянувшись, издает страшный вопль, скатывается с кровати на пол, умирает. Сцена погружается в темноту.
Занавес