Перевод С. Морейно
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2003
Каждый наследует небо, любовь и могилу;
к этому мы не хотим возвращаться —
все это безусловно в культурных кругах обсосано и проговорено.
В чем есть новизна, так это в вопросе о строении фразы,
и он насущен:
Что вообще заставляет нас тратить слова?
Что заставляет нас рисовать или облекать в рифмы девушку,
взятую непосредственно или отраженную в зеркалах,
или черкать на четвертушке кустарно выделанной бумаги
бесконечные клумбы, кроны деревьев, стены из кирпича,
причем последние, подобно гусеницам с черепашьими головами,
с жуткой последовательностью вытягиваются
в праживотном порядке?
Отпугивающая бессмысленность!
Видов на вознаграждение никаких,
тут многие умерли с голоду. А, нет,
это просто привод к руке,
управляемый издалека, расположение мозга,
может быть, припозднившийся амулет или тотемный монстр
на содержании формального приапизма:
пройдет время, мы справимся с ним,
но покамест строение фразы
лидирует.
“Те немногие, что об этом знали” (Гёте) —
о чем именно?
Осмелюсь предположить: о строении фразы.
Finis poloniae[1]
Finispoloniae —
фигура речи,
помимо конкретного исторического значения
подразумевающая крах
великогоцарства.
Атмосфера дьявольщины,
дыхание затруднено,
ублюдки — если и проявляют способность мыслить,
то лишь о чем-то наподобие азиатских муссонов
или озера Чад.
Гигант сам себя ведет на заклание,
сам к себе обращая последние стоны,
чуждую песнь, большинству незнакомую,
случайно подхваченную кое-кем —
Finis poloniae —
возможно, дождливым днем, что не очень желательно,
но все же, в данном случае, воскрешающим лепет счастья.
Следует соло трубы,
напоследок гортензию, тишайшее из растений,
выстаивающее целый ноябрь под дождем,
на могилу, молча.
Фрагменты
Фрагменты,
душевная экскреция,
кровавый плевок имеющего длиться столетия —
рубцы — прерванная беременность утра творения,
могущественные религии пятью веками
размолоты в прах,
наука: подкопы под Парфенон,
Планк вместе с механикой квантов
рыдает в объятиях Кеплера и Кьеркегора —
однако случаются вечера, выдержанные в тонах
Отца всего сущего, зыбки, расплывчаты,
но неколебимы в своем молчанье
струящейся голубизны,
цвета всеотрешенности,
когда складывают
на коленях руки, так
по-крестьянски просто,
и предаются тихому пьянству
под наигрыш гармоники батрака —
и прочие,
затравлены внутренними неустройствами,
клаустрофобией,
экспрессией пластических форм
или любовной охотой.
Паралич чувств вкупе с припадками эротичности:
фигура сегодняшнего дня,
воплощенный вакуум,
лишь костюмом
обнаруживающий непрерывность личности,
сидящим, при условии качества ткани, лет десять.
Остальное — фрагменты,
вполголоса,
зачатки мелодий из окон дома напротив,
спиричуэлз
или же Аве Мария.