Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2003
Провокация Маурицио Каттелана
В мае на главной площади города Кёльна поселилась вполне каноничная провокация. Маленький мальчик лет трех сидит на крыше музея Людвига в сени знаменитого Кёльнского собора и… барабанит. С завидным упорством, по-детски аритмично, не обращая на происходящее вокруг ни малейшего внимания. На нем обычные желтые штанишки, ветровка цвета хаки, кеды, на коленях — маленький детский бело-синий барабан; он сидит на самом краю крыши, свесив ножки, твердо вознамерившисьне спускаться вниз и барабанить вплоть до осени. Сей мальчишка — не сумасшедший беспризорник, а очередное творение итальянского художника Маурицио Каттелана.
Каттелан — enfant terrible современного искусства и один из самых ярких его представителей. Его творческий путь можно обозначить как движение от банальной провокации к провокации политически и социально окрашенной. Он начинал с инсталляций, которые и принесли ему мировую славу. Каттелану ничего не стоило привести в выставочный зал осла, поместить на всеобщее обозрение связку сосисок или точную копию произведений других художников, либо же не выставить ничего, к примеру, продав выделенное ему помещение фирме, рекламирующей новую марку итальянских духов. Постепенно из инсталлятора Каттелан превращается в скульптора: самые известные его работы на сегодняшний день — это скульптура Папы Римского, сбитого метеоритом, и фигурка Гитлера, молящегося в огромной пустой зале. Его ответом на события 11 сентября стала инсталляция “Фрэнк и Джейми” в одной из нью-йоркских галерей: два перевернутых вниз головой полицейских как символ новых “перевернутых” отношений с государством и властью.
Кёльнское творение Каттелана вызывает прямые ассоциации с романом Гюнтера Грасса “Жестяной барабан”. Критики так и прозвали мальчишку Оскархен, не забыв, однако, указать и на различия: и одет ребенок не по-грассовски, и барабан у него сине-белый, а не красно-белый, как в романе. И вообще, есть в нем что-то такое автобиографичное. Существенно одно: в новой инсталляции Каттелана никто не хочет видеть нечто большее, чем неуместную шутку.
Сам Каттелан, который не любит комментировать свои произведения, на этот раз все-таки сказал пару слов в телефонном интервью: “Дело в том, что я вырос, осознавая себя частью единства. Но затем, по мере взросления, это ощущение во мне постепенно ослабевало. Каждый пытается найти истину для самого себя. И все же что-то остается единым для всех. Я думаю, это отражается в моем искусстве, в попытке найти равновесие. Равновесие между общением и одиночеством”.
В романе Гюнтера Грасса “Жестяной барабан” Оскар выражал барабанным стуком то, что не мог или не хотел выразить словами. Он поздно начал говорить: ведь все, что надо, он мог набарабанить. Одна из тем романа — это тема человеческой разобщенности, отсутствия взаимопонимания. Кёльнский барабанщик Каттелана, собственно, выражает ту же идею: попытку “достучать” до зрителя некое послание, сломать стену между единичным и единым. Вполне закономерно, что этот стук раздражает. Ведь зрителю проще, когда провокационность не приправлена идейным или философским соусом. А вне такого контекста каттелановские блюда абсолютно безвкусны.
«Новая вещественность»
Недавно в Гренобле состоялась выставка, на которой были представлены около двухсот графических работ художников одного из самых ярких течений немецкого изобразительного искусства ХХ века — “Новой вещественности”. Это направление впервые официально заявило о себе в 1925 году, когда в музее немецкого города Мангейма директор музея Кунстхалле Густав Хартлауб (именно ему “Новая вещественность” обязана своим названием) организовал экспозицию картин Отто Дикса, Георга Гроса, Макса Бекмана, Александра Канольдта и других художников-новаторов.
Участники выставки не были формально объединены в группу, не имели ни программы, ни манифеста, писали в различных жанрах — общим для них являлось одно: отказ от абстракции и возврат к реализму. Это было искусство холодной объективности, фотографической четкости, которое сочетало в себе неоклассическую стилистику и гротеск. “Мы хотим изображать предметы обнаженными, до предела ясными, почти без артистизма”, — говорил Отто Дикс.
Направление “Новая вещественность” стало складываться после окончания Первой мировой войны. “Это были безумные годы. Город казался серым окаменевшим трупом. Дома растрескались, штукатурка и краска осыпались, и в мертвых глазах запыленных окон, ищущих взглядом тех, кто уже никогда не вернется, стояли слезы, — вспоминал Георг Грос в своей автобиографии. — Я бросался в жизнь очертя голову, и вскоре вернувшиеся было силы пришли к полному упадку”. Зародившись в русле экспрессионизма, который к этому времени уже более или менее прочно утвердился в искусстве, “Новая вещественность” скоро выделилась в самостоятельное течение. Одни художники — Канольдт, Шримпф, Мензе — тяготели к неоклассическому стилю, другие — Дикс, Грос, ранний Бекман — создавали картины социально-критической направленности, стремясь отразить царящий вокруг хаос, показать истинное лицо эпохи.
Движение угасло с приходом к власти Гитлера, когда одни художники были вынуждены эмигрировать, другие — отказаться от творчества, найти себе иное ремесло. Так закончился недолгий, но плодотворный век “Новой вещественности”.
Последние дни фашисткой Германии в литературе, театре и кино
Сразу две книги, увидевшие свет в 2002 году, были посвящены последним дням фюрера. Первая — “Крушение” Йоахима Феста, известного историка и биографа Гитлера, — была представлена на Лейпцигской книжной ярмарке и стала главным ее событием, хотя и не получила награды ни в одной номинации. Фест собрал и опубликовал уникальные материалы. Балансируя на границе науки и публицистики, он скрупулезно описал две последние недели нацистского режима — со дня рождения фюрера 20 апреля 1945 года и до его самоубийства 2 мая.
Вторая книга, которая пятьдесят лет ожидала публикации, — воспоминания секретарши Гитлера Траудль Юнге “До последнего часа”. Она была написана в 1947 году по заказу некоего американского издательства, затем неожиданно потерявшего к этой теме интерес, и записки Юнге, относящиеся к 1942-1945 годам, легли в стол. И лежали там, пока не попали к берлинской журналистке Мелиссе Мюллер, которая вместе со смертельно больной Юнге подготовила книгу к выходу в свет. Перед кончиной 81-летняя Юнге успела сняться в документальном фильме “В мертвой зоне” Шмидерера и Хеллера, сделанном по мотивам ее воспоминаний. И книга, и фильм очень популярны в Германии. Хотя больше всего зрителей и читателей поражает, даже шокирует то, что Юнге сохранила до своего последнего часа безоговорочную веру в фюрера или даже любовь к нему.
К теме падения третьего рейха обращаются и визуальные виды искусства. Так, австралиец Невилл Трентер, основатель и бессменный режиссер “Театра набитых кукол”, превратил историю последних дней Гитлера в макабрическое кукольное представление. Члены гитлеровского кабинета изображены в виде огромных уродливых марионеток, которые, не выходя из бункера фюрера, вновь и вновь переживают последние две недели режима. Здесь празднуют день рождения вождя, женятся, жалуются на запрет пить и курить и, наконец, отравляют собаку Гитлера Блонди и пятерых детей Геббельса, а в финале приходит Смерть и забирает вождя с собой. Спектакль выдержан в стиле средневековых представлений, балансирующих на грани трагического и смешного. Замечено, что чем больше страшного на сцене, тем громче смеются зрители в зале.
По монографии Феста будет сниматься фильм под рабочим названием “Крушение”. Критики предсказывают, что он станет крупнейшим событием немецкого кино. В роли Гитлера — немецкий актер Бруно Ганц, своего рода “лицо немецкого кино”. Ганц не сразу согласился на роль, только очень удачные пробы побудили его принять участие в съемках. Сценарист “Крушения” Бернд Айхингер признается, что двадцать лет не решался подступиться к теме фашизма. И лишь после публикации книг Феста и Юнге он понял, что фильм должен быть о самом конце режима, его распаде. Свою главную задачу Айхингер видит в полном и точном воссоздании картины прошлого (“подлинность — высшая заповедь”). Как это ни парадоксально звучит, по замыслу авторов фильма, съемки частично пройдут в Санкт-Петербурге, поскольку этот город, по их мнению, более других похож на Берлин последних дней войны. В настоящий момент идет работа над сценарием, которая продлится вплоть до сентября 2004 года.
Подъемные краны в отблеске красных фонарей
Представьте себе площадь, а по обеим сторонам ее — два огромных желтых подъемных крана высотой 110 метров. На каждом из кранов — подобие детского надувного плавательного круга. Между ними — некая стальная конструкция: то ли усы Пуаро, то ли женская ножка, а внизу развешаны рыбацкие сети. Ночью все сооружение светится. Так к 2004 году, согласно проекту, будет выглядеть Шпильбуденплац в Гамбурге.
Площадь расположена в квартале “красных фонарей” Репербан — главной местной достопримечательности. В этом портовом районе в прошлые века вовсю гуляли заезжие моряки. В 60-е годы здесь проводились первые концерты группы “Битлз”. Сегодня это самый чинный и благопристойный квартал “красных фонарей” в Европе: с уютными кафе, аттракционами, детскими площадками. Здесь, как и повсюду в Гамбурге, классическая архитектура мирно сосуществует с современными зданиями из стекла и алюминия. Однако властям показалось, что городу не хватает приманки для туристов, очень уж бюргерским и добропорядочным стал он выглядеть в последнее десятилетие. Поэтому был объявлен конкурс на лучший культурный объект коммерческого назначения, который предполагалось возвести на пустующей Шпильбуденплац. Соревнование выиграла француженка Ники де Сен-Фалл, но она умерла в 2002 году, не успев завершить работу. И тогда в Гамбург пригласили американца Джеффа Кунса, классика современного поп-арта. В апреле 2003-го Кунс представил свой проект — и поверг общественность в глубокий шок.
С одной стороны, согласно статистике, 97 % жителей Гамбурга отказываются признать творение Кунса произведением искусства и тем более не желают его лицезреть в родном городе. Городские власти настроены более либерально, но с одной лишь оговоркой: сумма в пять миллионов евро, которую они должны выделить на сооружение монумента, кажется им несколько завышенной. Кунс же считает, что проект завершен, и предлагает концепцию своего творения: “Оно соединяет в себе женское, мужское и детское начала, детские спасательные круги показывают связь с водой и одновременно символизируют безопасность”.
Сейчас трудно сказать, будет ли сооружен монумент Кунса, и если будет, то в каком виде. В любом случае, американский художник пока умело использует возникшую ситуацию в рекламных целях. “Мы живем в мире коммерции, где этика основана на экономике” — очевидно, это рабочий принцип и для самого Кунса, и для людей, которые его пригласили. Остается вспомнить, что говорила о Кунсе американский искусствовед и культуролог Розалинда Краусс: “В его произведениях нет смысла. Есть лишь самореклама, и я нахожу это отталкивающим”.
По материалам газет “Вельт” [ФРГ], “Зюддойче цайтунг” [ФРГ], “Тагесшпигель” [ФРГ], “Штутгартер цайтунг” [ФРГ], “Экспресс” [ФРГ], еженедельника “Цайт” [ФРГ], журналов “Шпигель” [ФРГ], “Кензен литтерер” [Франция].