Перевод с испанского и вступление Натальи Ванханен
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2003
От переводчика
Имя Марии Виктории Атенсии хорошо известно в Испании. Ведущие издательства страны выпускают ее книги, а сама она не стремится к столичному шуму. Мария Виктория родом из Малаги. В этом городе в 1931-м она появилась на свет, в нем живет и сейчас.
Малага — это юг Испании, Андалусия — колыбель поэзии, родина многих поэтов. В Малаге и сегодня традиционно проходят многочисленные поэтические фестивали. Андалусия подарила стране богатейший фольклор. Немало всемирно известных певцов, гитаристов, легендарных исполнителей народного танца фламенко — уроженцы здешних краев. Тут особая пластика слова и жеста, пластика пейзажа, который, гибко потягиваясь, медленно утекает за горизонт бесконечными рядами серебристых, кряжистых, таких древних даже с виду олив. А еще Малага — это море, вкус воды и неоглядность пространства.
Но и стихии воды, такой близкой к стихии слова, Марии Виктории оказалось мало: ее тянула еще и крылатая стихия воздуха — небо. Уже взрослым человеком — к тому времени она была матерью четверых детей — она научилась водить самолет: уж очень хотелось оторваться от земли, воспарить в буквальном смысле слова. Ни страха, ни даже мысли об опасности у нее не было — одна только радость. Лишь позже, когда в авиакатастрофе разбился знакомый пилот, ахнула: как же я так могла, а дети? Больше она за штурвал не бралась.
Впрочем, увлечение авиацией было единственным, чему “помешали” дети. “Кто это выдумал, будто дети мешают сочинять стихи? — искренне удивляется Мария Атенсиа. — У меня всегда было наоборот. Они только сил прибавляют!” Сил у Марии Атенсиа и правда всегда хватало на многое. Она и сейчас высокая, красивая, спокойно-энергичная. Долгое время она всерьез занималась музыкой и живописью, освоила технику гравюры, увлекалась различными народными промыслами.
Но все это лишь добавление к главному делу жизни — поэзии. Стихами она заболела еще в юности. Томики Беккера и святой Терезы Авильской рано стали ее настольными книгами. А прочитав Рильке, она была потрясена настолько, что долгое время вообще не могла сочинять.
Зато социальная поэзия всегда оставляла ее равнодушной — случай редкий для так называемого поколения пятидесятых, к которому принадлежит поэтесса. Ведь испанские пятидесятники чем-то сродни нашим шестидесятникам — в литературу они входили в глухую пору дряхлеющей франкистской диктатуры, и, как правило, — с темой протеста. А у Марии Атенсиа — стихи-цветы, стихи-бабочки, похожие на японские хайку. Какой уж тут протест?
Между тем мертвящему языку официоза стихи молодой поэтессы противостояли с не меньшим упортсвом, чем лирика: как живая вода — мертвой, простое человеческое слово — механическому государственному рупору. В Малаге пятидесятых сложился кружок литераторов, заново открывавших для себя отечественную поэзию. Там для многих впервые прозвучало имя Гарсиа Лорки, их земляка, родившегося и погибшего совсем неподалеку — в Гранаде. Парадокс времени состоял в том, что книги расстрелянного Лорки свободно лежали в магазинах и в библиотеках — тут франкистские власти проявили “преступную халатность”. Подлость эпохи состояла в другом — в молчании. Не говорить о настоящей поэзии, делать вид, будто ее не существует, — тактика нехитрая, но, как выясняется, весьма эффективная. Во всяком случае, на некоторое время, пока горстка любознательных не докопается, не доберется до сути.
Главным девизом Марии Атенсиа стало не сфальшивить, не приукрасить, не исказить. “Спаси господь чего изобрести, /присочинить, хотя бы вот настолько…” Она не стремится поразить красочностью метафор. Ее сила в точности и сдержанности, в лаконизме. “Простым и благородным” назвал ее стих великий поэт двадцатого столетия Хорхе Гильен. Заслужить такие слова — честь повыше любого лауреатства. Престижные премии, впрочем, тоже не обошли поэтессу. В 1998 году Марии Атенсиа присуждены Национальная премия критики и премия андалусийской критики, а в 2000 году она удостоилась премии Луиса де Гонгоры.