Перевод с английского и вступление Анатолия Кудрявицкого
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 2003
Перевод с английского и вступление Анатолия Кудрявицкого
Есть поэты, которых обстоятельства их происхождения ставят вне общего ряда. Чернокожая шотландская поэтесса Джеки Кэй относится к таким авторам.
Дочь выходцев из Африки, она родилась в Эдинбурге в 1961 году. Ее родители жили в нищете и потому предложили белой шотландской семье удочерить своего ребенка. Семья Джона и Хелен Кэй — крепкая, дружная, пролетарская — стала новой семьей Джеки. Проблемы начались в школе — прежде всего расовые. Не все дети и даже не все учителя желали видеть в своей среде чернокожую девочку. Как многократно было замечено, обида рождает у ребенка обостренное чувство справедливости. Это чувство Джеки перенесла и на проблемы более глобальные.
”Ребенком я писала стихи, в которых протестовала против того, что меня возмущало: бедность, войны, апартеид, — вспоминает поэтесса. — Мне кажется, у детей следующих поколений уже нет того чувства социальной справедливости, что было у нас; мы теперь живем в обществе, которое равнодушно ко всему, и это ужасно. Я посылала стихи в журналы; мне отвечали, что они неплохи, но в них мало “меня”. Тогда я ударилась в другую крайность и стала писать стихи, где “меня” было слишком много. Только когда я начала писать “Записки приемного ребенка», я поняла, что и в самом деле стала поэтом”. Как отмечает Джеки Кэй, на ее раннее творчество повлияло чтение книг известной шотландской поэтессы Лиз Локхэд, а также американских чернокожих поэтесс Одри Лорд и Нтозаке Шанге.
”Записки приемного ребенка”, опубликованные английским издательством “Бладэкс” в 1991 году, сразу принесли их автору широкую известность. Эта большая поэма, безусловно автобиографичная, написана на несколько голосов, выделенных в тексте разными шрифтами. Звучат голоса самой девочки, ее родной матери и приемной. Из отрывочных фраз, мыслей, эпизодов складывается мозаика, где угадываются мотивы, которые будут характерны и для последующего творчества поэтессы, — одиночество человека в равнодушном обществе, зараженном предрассудками. За эту книгу Джеки Кэй была удостоена почетных премий “Солтайр” и “Форвард”.
Следующая книга ее стихов “Другие возлюбленные” вышла в 1993 году. Критики писали о том, что поэзия Джеки Кэй находится под влиянием блюзовых и джазовых ритмов. “В некоторых моих текстах угадывается блюзовый ритм: двенадцать четвертей”, — признается поэтесса. За эту книгу она получила весьма престижную премию имени Сомерсета Моэма. Третья, последняя по счету, ее поэтическая книга “Без цвета” была опубликована в 1998 году. “Я предпочитаю поэзию более или менее доходчивую, — сказала Джеки Кэй в интервью вскоре после выхода книги. — Трудно читать стихи, которые автор пишет для самого себя на изобретенном им же самим языке. Конечно, это не значит, что каждое стихотворение должно восприниматься однозначно, вовсе нет; однако оно должно “открываться” читателю, не быть герметичным”. О стихах самой Джеки Кэй поэтесса Элизабет Бартлетт писала: “Они честные и мужественные, полные боли и ярости, но есть в них и нежность. Это не делает их сентиментальными, однако трогает душу читателя”.
Из "записок приемного ребенка" На стене в моей спальне - плакат с портретом Анджелы Дэвис, которая сидит в тюрьме безо всякой вины, просто потому что ей не нравились чьи-то темные делишки. Мама говорит: этой женщине только 26. Солидный возраст, думаю я. Но мама утверждает: это еще молодость. Только представь себе, говорит мама, что это такое - попасть в список Десяти Главных Врагов Американского Народа в 26 лет! Но я не могу себе этого представить. Анджела Дэвис - единственная женщина из всех, кого я видела (кроме медсестры в телесериале), которая выглядит как я. У нее пышные волосы, прямые и жесткие, как у меня; они растут не вниз, а во все стороны. Мама говорит: такая прическа называется "афро". Если я буду такая же храбрая, как Анджела Дэвис в ее возрасте, со мной все будет в порядке. Прошлой ночью я посылала ей поцелуй перед сном. Не знаю, чувствует ли она поцелуи в тюрьме, так далеко от Шотландии. Ее кожа - точно как у меня, того же оттенка, но я часто забываю, какая у меня кожа. Иногда, когда я смотрюсь в зеркало, я испытываю нечто вроде шока и говорю себе: "Неужели ты действительно такая?" - словно на самом деле я совсем другая. Интересно, делает ли то же Анджела Дэвис? Я не верю, что она кого-то убила. Все это ложь и обман. Папа говорит: все это подстроено специально. Я спросила, посадят ли ее на электрический стул, как этих супругов Розберри , о которых он мне рассказывал. Нет, говорит папа, весь мир на ее стороне. Как же она тогда попала в такую передлку? - думаю я. Я боюсь, что ее казнят. Я боюсь, что она тоже этого боится. Папа говорит, она держится молодцом. Он принес мне значок, и я хожу с ним в школу. На нем написано: "Свободу Анджеле Дэвис!" И все мои одноклассники спрашивают: "А кто она такая?" ТУФЛИ УМЕРШИХ ТОВАРИЩЕЙ Отец носит туфли умерших товарищей - подарки печальных пролетарских вдов. Отец никогда не выбрасывает хорошую обувь. Коричневая, черная кожа, кожаные подметки. Размером больше, размером меньше - какая разница? Отец носит туфли умерших товарищей. Эти туфли помнят стачки судостроителей, демонстрации против ракет "Полярис". Шнурками привязаны идеалы. Сапожник заменил подошвы, перебил каблуки. Совсем новые туфли, говорит отец, ты посмотри, потрогай. Отец носит туфли умерших товарищей. Вот у этих хороший фасон. А эти были дорогие. Итальянская кожа, видишь? Красивые... Этот Артур, он хорошо одевался. А это туфли Вулли. Видала, как он танцевал вальс? Никто так не мог... Отец носит туфли умерших товарищей. Я до смерти боюсь, что в один прекрасный день на ком-нибудь из товарищей будут туфли не Вулли, Джимми или Артура, а моего отца, черная и коричневая кожа всех умерших товарищей. ЧЕРТЫ ПЕЧАЛИ У печального лица избыточные брови, густые, выступающие, - зимние зверушки, третий глаз, что плачет, когда два других сухи, толстый неповоротливый язык, нос, из которого вечно течет, стайер-чемпион. Кожа грустного лица отчетливо зеленовата. Печаль на лице многое значит. Бывает печаль литературная, печаль кинозвезд, печаль как печать великого искусства. Но здесь, в этом доме, она дурно пахнет. И в этом не обвинишь время года. Сейчас весна. Время медоносных пчел. (Но и мед пахнет сладкой печалью.) Вероятно, печаль можно использовать. Превратить во что-то другое. Переработать. Вывозить в синих ящиках. Или смешать с закваской. Или выжать из нее чернила. Или вылепить страшную маску, чтобы пугать друзей. Какие гены ответственны за печаль? Кто позволил ей гулять по миру? Кто виноват? Ты виноват. Ты сам, грустный ублюдок. Хватит хныкать, слюнтяй! ПОСЛАНИЕ ИЗ ИНОБЫТИЯ Я - голос инобытия. Никому и в голову не придет сказать, что во мне есть что-то реальное. Я лелею все искусственное, неискреннее. Искусный обман заставляет меня вздрагивать от восторга. Поддельные слезы, ложная скромность, накладные ресницы, вставные зубы - как мне все это нравится! Я с удовольствием вижу жемчужный блеск в разинутых ртах, когда по телевизору показывают не менее жемчужно-фальшивые голливудские сериалы, примитивные, скучные, порою странные. Парики из синтетики (я подержу, дорогая), пластмассовые конечности, муляжи копченостей, этакие складочки и оборочки там и сям. Я обожаю выщипанные брови, испуганно-голые, симулирующие удивление при вашем появлении. Я схожу с ума по всему фальшивому, начиная с момента, когда я стряхиваю остатки притворного сна, да и весь остальной выдуманный день. Выбеленная кожа, сморщенные ягодицы, плоские груди, узкие бедра, отсутствие подбородка... Женщины знают, как все это исправить. Видите мой нос? Раньше он был помидором. МУЖ У твоего мужа отсутствующий взгляд, глаза человека, который никогда не знал себя и потому имеет удивленный вид. Волосы его - ниспадающие волны, подобные водам отлива. Лишь рыбы, которых он ловит, знают его, но они умирают. КТО-ТО ДРУГОЙ Если бы я не была собой, то была бы кем-то другим. Но я и есть кто-то другой. Я была кем-то другим всю свою жизнь. Это не смешно - ходить по своему кварталу, когда ты кто-то другой: люди принимают тебя за другую, ты сама принимаешь себя за другую.