Переводы с английского. Вступление Б. Архипцева
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 3, 2003
Любимая пытка лимериком
Если провести среди читающей публики опрос на тему: “Что вы знаете об Эдварде Лире?”, то спектр ответов окажется чрезвычайно широк и пестр — от простодушно-наивного “А кто это — король Лир, что ли?” до энциклопедически выверенного — “Замечательный поэт и художник, основатель и ярчайший представитель поэзии нонсенса”. Но если c творчеством Э. Лира читатель еще как-то знаком, о лимериках, во всяком случае, слыхали все, то биография его, кстати весьма неординарная, большинству совершенно неведома. Есть смысл осветить ее вкратце.
Он родился 12 мая 1812 года в Лондоне, в семье биржевого маклера Иеремии Лира. У него было двадцать братьев и сестер.
Эдварду исполнилось тринадцать лет, когда его отец, наделав долгов, что вполне понятно и простительно при таком-то количестве ртов в семье, попадает в тюрьму. Вызволить его оттуда удается лишь через четыре года, продав дом и большую часть имущества.
Нужно было зарабатывать себе на хлеб, и очень кстати оказываются обнаружившиеся у мальчика способности к рисованию — уже в пятнадцать лет он рисует анатомические вывески для врачей, объявления для торговцев, раскрашивает литографии. А в восемнадцать получает от Зоологического общества заказ на серию рисунков коллекции попугаев, собранной в Ридженс-парке. В результате он приобретает репутацию превосходного мастера своего дела и знакомится с графом Дерби, владельцем роскошного собрания диковинных птиц и животных.
В имении графа, близ Ливерпуля, Лир прожил четыре года, подготовив и издав великолепный том рисунков попугаев, фазанов, сов, обезьян, черепах, змей, упрочивший его славу как художника-анималиста. Там же, в имении Ноусли, он подружился с детьми графа, этими “верными друзьями и ценителями прыганья на одной ножке”, и начал сочинять и иллюстрировать для них забавные “бессмысленные” стишки, используя в качестве образца форму, подсмотренную им в довольно редкой книжке “Приключения пятнадцати джентльменов”, изданной в начале 1820-х годов и содержавшей такое, к примеру:
There was a sick man of Tobago
Lived long on rice-gruel and sago;
But at last, to his bliss,
The physician said this:
▒To a roast leg of mutton you may go.’
Худосочный старик из Тобаго,
Долго живший на рисе и саго,
Так себя истязал,
Пока врач не сказал:
“А теперь — бычий бок и малага!”
Чистый лимерик, заметит начитанный и наблюдательный читатель. И будет прав… только наполовину. Ни Лир, ни уж тем более безымянные авторы упомянутой занятной книжки термина этого не употребляли, а возможно, и не знали (Лир предпочитал — “нонсенс”, “бессмыслица”). Название “лимерик” утвердилось лишь в конце ХIХ века, а восходит оно, похоже, к одноименному городу в Ирландии (Limerick), жители коего, сказывают, любили во время застолий распевать веселые песни, в озорной, шутливой форме живописующие события диковинные либо маловероятные, а также деяния сотрапезников и собутыльников. Было даже высказано предположение о происхождении названия “лимерик” от имени самого Лира (Lear + lyric), но это, пожалуй, слишком экстравагантно и фантастично, чтобы быть правдой.
Год 1846-й оказался поистине судьбоносным для Эдварда Лира. Один за другим увидели свет сразу три его печатных труда: альбом пейзажей (и описаний) Италии, альбом рисунков экзотических питомцев графа Дерби и миниатюрная книжица “A Book of Nonsense” (“Книга нонсенса”) сборник забавных пятистиший, каждое из которых было любовно проиллюстрировано автором. Любопытно, что первую поэтическую книжку, за которой последуют еще несколько, Лир, как бы стесняясь своего литературного дара, выпустил под псевдонимом Дерри из Дерри. “Первенец” имел ошеломляющий успех, многажды допечатывался, переиздавался, и третье издание уже украшало подлинное имя сочинителя.
There was an Old Derry down Derry,
Who loved to see little folks merry;
So he made them a Book,
And with laughter they shook
At the fun of that Derry down Derry.
Обожал старый Дерри из Дерри,
Чтобы радостно дети галдели;
Он им книжку принес,
И смешил их до слез
Славный Дерри из города Дерри.
Персонажи “Книги нoнсенса” натурально предавались всевозможным чудачествам: стояли на голове, отплясывали кадрили с воронами, ели краску или кашу, заправленную мышами, обучали ходьбе рыб, жили в птичьих гнездах и в кратерах вулканов, etc.
There was an old man of Ancona,
Who found a small dog with no owner,
Which he took up and down,
All the streets of the town;
That anxious old man of Ancona.
Услыхал старичок из Анконы
Пса бездомного вздохи и стоны
И, сочувствием движим,
Обошел с этим рыжим
Все углы-закоулки Анконы.
There was an Old Person of Gretna,
Who rushed down the crater of Etna;
When they said, ‘Is it hot?’
He replied, ‘No, it’s not!’
That mendacious Old Person of Gretna.
Некий старец из города Гретны
Обнаружился в кратере Этны.
“Там не жарко, скажи?”
Старец, живший по лжи,
“Да ничуть!” — отвечает из Этны.
There was a young lady in white,
Who looked out at the depths of the night;
But the birds of the air,
Filled her heart with despair,
And oppressed that young lady in white.
По ночам в чем-то белом девица
Обожала на небо дивиться;
Но небесные птицы
Напугали девицу,
И с тех пор уж она не дивится.
В том же 1846 году уроки рисования у Лира, наслышавшись о его талантах, брала сама королева Виктория. Оба остались довольны друг другом, а Лир продолжал карьеру художника до конца дней, “переквалифицировавшись”, впрочем, в “топографического пейзажиста”, по его собственному определению.
Никогда не отличаясь особым здоровьем, страдая хроническим бронхитом и астмой, Лир вынужден был покинуть родные острова с их сырым, холодным климатом и колесить по свету в поисках работы и вдохновения. Италия, Греция, Албания, Мальта, Египет, Индия, Цейлон нашли отражение как в его живописных и графических произведениях, так и в стихах.
В своих вечных странствиях Лир границ российской земли не достиг, однако воображение нередко уносило его и туда.
There was an Old Man of Kamschatka,
Who possessed a remarkably fat cur.
His gait and his waddle,
Were held as a model,
To all the fat dogs in Kamschatka.
Откормил пожилой камчадал
Пса — жирнее никто не видал.
Добродушный оскал
И походка вразвал —
Для камчатских собак идеал.
There was an Old Person of Tartary,
Who divided his jugular artery;
But he screeched to his wife,
And she said, ▒Oh, my life!
Your death will be felt by all Tartary!’
Полоснул старичок из Татарии
Тесаком да по сонной артарии,
Что-то крикнув жене.
Та в ответ: “Горе мне!
Горе всей безутешной Татарии!”
There was an Old Man of Moldavia,
Who had the most curious behaviour;
For while he was able,
He slept on a table,
That funny Old Man of Moldavia.
Был курьезный старик из Молдавии,
И курьезней едва ли видали вы;
На свету и во мгле
Почивал на столе
Ненасыпный старик из Молдавии.
Эдвард Лир, этот болезненный, неприкаянный человек, одиночество которого скрашивал только верный кот Фосс, прожил 76 лет, оставив потомкам небольшое, по привычным меркам, но удивительно цельное творческое наследие. Поэзия его светла и редкостно человечна, она жизнеутверждающа: ни одной мертвой или злой строчки!
Бессмертные лировские “бессмыслицы” переведены едва ли не на все языки. В России традиция перевода Лира насчитывает уже более века. Глубина и обаяние лировских миниатюр таковы, что привлекают все новых и новых интерпретаторов, позволяя каждому внести что-то свое в прочтение таких бесхитростных, на поверхностный взгляд, стишков.
Однако многочисленные попытки познакомить русского читателя с Лиром на поверку чаще всего оказываются не переводами в собственном смысле слова, а в лучшем случае вольными пересказами или разной степени талантливости подражаниями Лиру, ошибочно или, напротив, вполне намеренно выдаваемыми за переводы короля нонсенса. Любопытно, что В. Набоков свой перевод лировского лимерика, один из наиболее убедительных и оригинальных, то есть приближенных к оригиналу, назвал скромно “перефразировкой по-русски”, а сам лимерик определил как “нечто вроде пятистрочной частушки весьма строгой формы”.
Воздал должное Лиру С. Я. Маршак, сделавший достоянием русской литературы блестящие баллады, но… почему-то совсем не коснувшийся лимериков. Наибольший (количественный) вклад в русскую лириану внесли Г. Кружков, М. Фрейдкин, Е. Клюев, Ю. Сабанцев, С. Таск, О. Астафьева, М. Редькина и автор этой статьи. Разнообразие индивидуальных творческих подходов можно увидеть на примере приводимой ниже подборки переводов знаменитого лимерика “There was a Young Lady of Russia…”, первый из которых приведен В. Набоковым в его художественной автобиографии “Другие берега”, вышедшей в нью-йоркском издательстве имени Чехова в 1954 году, и насчитывает, таким образом, никак не менее полустолетия, а последний сделан около года назад.
Эдвард Лир оказал заметное влияние на литературу ХХ века — как на поэзию, так и на прозу. Д. Хармс называл его в ряду своих самых любимых авторов. Сочинением лимериков баловались Р. Киплинг, Дж. Голсуорси, Дж. Джойс и еще сотни и тысячи известных и безымянных пиитов, не только в Англии, но и в России и в разных других уголках земли. У В. Набокова с Лиром и лимериком связан памятный эпизод детства, замечательно описанный в “Других берегах”.
Писатель вспоминает своего английского учителя, “светлоглазого шотландца с прямыми желтыми волосами и с лицом цвета сырой ветчины… Перед самым его уходом я выпрашивал у него любимую пытку. Держа в своем похожем на окорок кулаке мою небольшую руку, он говорил лимерик… о lady from Russia, которая кричала, ▒screamed’, когда ее сдавливали, crushed her, и прелесть была в том, что при повторении слова screamed Бэрнес все крепче и крепче сжимал мне руку, так что я никогда не выдерживал лимерика до конца”.
Немудрено, что “глупая частушка” навечно врезалась в память ребенка — “любимая пытка” как-никак, но даже самая блестящая память может невзначай подвести: глагол scream в лимерике действительно повторяется несколько раз, играя важную смысловую роль, а вот глагол crush в нем начисто отсутствует! Он, конечно, просится в строку, делая сюжет более осмысленным, и, несомненно, был бы в тексте, будь это настоящая частушка, а не “нечто вроде”. И в этом вся разница: частушка осмысленна, подчас сатирична, лимерик же — по определению — беззлобен и бессмыслен, ибо осмысленный нонсенс — это, простите за каламбур, полный нонсенс, потому как уже и не нонсенс вовсе!
Приведенный эпизод свидетельствует о том, что лировский “нонсенс” бытовал в России уже сто лет назад, на заре прошлого века, — в оригинальном, английском виде, хотя сам Набоков, вероятно, автора лимерика не идентифицировал — ни тогда, в детстве, ни десятилетия спустя, когда писал свои воспоминания и делал знаменитую “перефразировку”.
Посмотрим, как трактуют Лира современные русские переводчики. “Любимая пытка” продолжается…
There was a Young Lady of Russia,
Who screamed so that no one could hush her;
Her screams were extreme,
No one heard such a scream,
As was screamed by that lady of Russia.
Есть странная дама из Кракова:
орет от пожатия всякого,
орет наперед
и все время орет —
но орет не всегда одинаково.
Перевод Владимира Набокова
В кн.: В. Набоков. Другие берега. Нью-Йорк, 1954.
Безутешная мисс из Манилы
Непрестанно рыдала и выла.
Кто услышал впервой
Тот немыслимый вой,
Чуть живой убегал из Манилы.
Перевод Марка Фрейдкина
В кн.: Книга бессмыслиц. М., 1992.
Вот вам некая Мисс из России.
Визг ее был ужасен по силе
И разил, как кинжал.
Так никто не визжал,
Как визжала та Мисс из России.
Перевод Евгения Клюева
В кн.: Целый том чепухи (Английский классический абсурд XIX). М., 1992.
Дико воет девица из Скопле.
Чтоб унять этот вой, эти вопли,
Что ни делал народ, —
Все белугой ревет,
Завывает девица из Скопле!
Перевод Бориса Архипцева
В кн.: Эдвард Лир. Лимерики. Коломна, 1994.
Жил мальчик вблизи Фермопил,
Который так громко вопил,
Что глохли все тетки,
И дохли селедки,
И сыпалась пыль со стропил.
Перевод Григория Кружкова
В кн.: Книга NONсенса. М., 2000.
Юная дева одна из России
Вдруг оглушительно заголосила;
В дальних краях, где они прозвучали,
Воплей, подобных таким, не слыхали,
Что издавала гражданка России.
Перевод Юрия Сабанцева
В кн.: Эдвард Лир. Книги нонсенса. СПб, 2001.
Голосила девица в России
Так, что прямо святых выносили;
Слушать не было сил,
Сроду не голосил
Так никто, как девица в России.
Перевод Бориса Архипцева