Перевод с испанского и вступление Н. Ванханен
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2003
МАТЕРИАЛ К БИОГРАФИИ
Кто-то из восточных мудрецов говорил: ”Пока не поймешь, что таракан брат твой, ты недостоин называться человеком.” Едва ли испанский поэт Анхель Гонсалес вспоминал эту максиму, размышляя с сочувствием о свойствах тараканьей души, неуловимо похожей на человеческую. Герой его лирики грустен и ироничен. Он много видел, много думал, вряд ли пришел к утешительным выводам, но при всех огорчениях только пожимает плечами и вдруг… улыбается печальной, иронической, усталой и всепонимающей улыбкой.
Вспоминаются стихи Ильи Эренбурга:
Я много жил и видел многих,
высокомерных и убогих,
и тех, кто открывает звезды,
и тех, кто разоряет гнезда…
В этом эренбурговском стихотворении, “взглянув на дамские убранства, на глупое, пустое чванство”, не может сдержать улыбки слоненок в зоопарке. Что-то похожее сквозит и в поэтическом настрое Анхеля Гонсалеса.
Анхель Гонсалес принадлежит к плеяде испанских поэтов, вошедших в литературу в пятидесятых годах ХХ века. Это Хайме Хиль де Бьедма, Хосе Агустин Гойтисоло, Карлос Барраль, Хосе Мария Вальверде, Кабальеро Бональд, Хосе Анхель Валенте, Альфонсо Костафреда, Франсиско Бринес, Клаудио Родригес.
Поколение, чья юность пришлась на время после гражданской войны, тоскливо озиралось по сторонам, не находя вокруг ничего настоящего, живого — пейзаж после битвы невесел. Из рупоров неслись победные марши, радио воспевало спасителя отечества великого вождя Франсиско Франко. Проникновенные голоса дикторов вкрадчиво вещали о том, каких успехов достигла Испания под его мудрым руководством. В особую заслугу славному генералу ставились успехи испанской экономики, а также то, что благодаря заблаговременно установленному фашистскому режиму Испания ухитрилась избежать участия во всемирной бойне, фактически не вступив во Вторую мировую войну. В середине пятидесятых в стране широко демонстрировался документальный фильм “Двадцать лет без войны” — этакое “испанское чудо”. Под успокоительные мелодии по экранным улицам прогуливались чистые, сытые люди с веселыми щекастыми детишками — у их родителей есть, работа, достаток, право на отдых. В конце концов, все тоталитарные режимы похожи.
Многие представители интеллигенции покинули страну. Многих не стало. На чужбине, в маленьком провинциальном Кольюре на юге Франции, похоронен Антонио Мачадо. Тело Лорки второй десяток лет лежит в общей яме, в одном из оврагов где-то на неприметном повороте шоссе в местечке Виснар под Гранадой.
Все итоги подведены, все счета подписаны.
“Глухой порой”, “пустыней” окрестили поэты нового молодого поколения ту эпоху. “Горький мир” назвал свою первую книгу Анхель Гонсалес.
Мадрид. Год тысяча девятьсот пятьдесят четвертый.
Одинок человек. Одинок, —
пишет он в одном из стихотворений этого сборника.
Творчество испанских поэтов-пятидесятников принято относить к социальной лирике. В каком-то смысле это правильно. Анхель Гонсалес признает, что искать свой путь не особенно-то и приходилось: поневоле он оказался связан с эпохой, с судьбой Испании. О выборе креста речь не шла тяжкая, давящая ноша досталась, детям застоя, жившим в стране, где дух умер на многие десятилетия и казалось, “воскресенья не будет”.
”Я родился в тысяча девятьсот двадцать пятом, в Овьедо, — пишет Гонсалес в предисловии к одной из своих книг. — Эпоха, по воле случая совпавшая с моей жизнью, не спешила дать мне роль на исторической сцене, зато с малых лет превратила меня в зрителя — очевидца многих кровавых событий: революция, гражданская война, диктатура. Едва выйдя из пеленок, я на короткий период, точно по мановению волшебной палочки, стал сперва гражданином республики, потом жертвой тирании. И вот теперь, на склоне лет, вновь вижу то, что уже было, — корону, монархию”.
Анхель Гонсалес рано лишился отца. Семья поэта сильно пострадала во время гражданской войны: один из братьев расстрелян фалангистами, другой выслан. Сестре новая власть не дала закончить образование: очередная политическая “чистка” помешала ей стать учительницей.
В восемнадцать лет Анхель заболел туберкулезом. Во время болезни он пристрастился к чтению стихов и сам начал сочинять. Учился он на юридическом факультете Университета Овьедо, потом увлекся журналистикой в Мадриде. Там же, в Мадриде, Гонсалес сблизился со многими поэтами, среди которых Габриэль Селайя, Кабальеро Бональд.
За книгой “Горький мир”, увидевшей свет в 1956 году, последовали “Без надежды, с уверенностью” (1961), “Первая ступень”(1962), “Трактат об урбанизме” (1967), “Материал к биографии” (1969) и другие. Вот уже много лет, начиная с 1968 года, антологии Анхеля Гонсалеса, как правило, выходят под одним и тем же названием “Слово за слово”.
За свою долгую жизнь поэт был удостоен многих литературных премий. Среди них премия Арнтония Мачадо, Литературная премия Принца Астурийского, Международная поэтическая премия Салерно, Премия Королевы Софии. В 1996 году Анхель Гонсалес был избран членом Испанской Королевской Академии. С середины семидесятых он живет в Америке, преподавая литературу в различных университетах Мексики и Соединенных Штатов. Критики любят называть поэзию Гонсалеса “живой историей”. Он не возражает против подобного определения, но и не приходит от него в восторг. Прежде всего потому, что не слишком верит в эту самую Историю с большой буквы. И то сказать, что остается от пламенных политических речей, документов, некогда казавшихся “судьбоносными”? В лучшем случае архивная пыль. “Парад перемен — тлен”, — мрачно шутит он. Поэт не зеркало истории, у него совсем другая задача (если хоть в какой-то мере тут вообще можно говорить о задачах).
Анхель Гонсалес развенчивает мифы. И не только исторические, политические: он прежде всего не щадит мифов, обосновавшихся в его собственном сознании. Нет и никогда не было никакого “золотого вчера”, нет и никогда не будет “прекрасного завтра”. Мы, живущие в другой стране, читая стихотворение “Вчера”, включенное в нашу подборку, совсем не соотносим пронизывающую его тоску с франкизмом. Стихотворение “Перечень мест, отведенных для любви” тоже воспринимается сегодня вне времени, хотя социальный подтекст в нем присутствует. Во франкистской Испании насаждался ханжеский тип поведения: боже упаси влюбленным прилюдно поцеловаться или даже взяться за руки (в памяти невольно всплывает родное: “У нас в стране секса нет”). За вполне невинную вольность можно было угодить в участок, а то и получить срок. До сих пор курьеза ради в некоторых городках оставлены старые надписи, оповещающие: “В данном месте совершение аморальных поступков преследуется по закону”.
Нет, не только и не столько социально-политические аллюзии привлекли внимание публики к поэтам новой волны. Гораздо важнее человеческая, почти разговорная интонация их стихов, отсутствие какой бы то ни было позы, пафоса, устаревшей риторики.
Лирический герой Анхеля Гонсалеса — просто человек, каких много, один из нас. Не мессия и не пророк, простой смертный, подверженный греху уныния, ищущий веры, опоры и не находящий ее. Он пьет кофе, смотрит в окно, проходит по улице. Словом, живет жизнью, в которой, похоже, совсем нет места подвигу. Но это его (ее, моя, твоя) жизнь. Единственная. Бесценная. Как часто повторяются в его стихах названия дней недели — среда, четверг, пятница.
Что может быть обыденнее? Удивительно только, как из этой рутины возникает поэзия.
“Мне не интересно идеальное человеческое “я”, в которое многие до сих пор еще верят… Не интересно прежде всего потому, что его не существует,” — говорит Анхель Гонсалес.
Когда я пишу свое имя, я каждый раз удивляюсь.
Что ни день — удивляюсь больше.
Кто бы это мог быть? Анхель. Ангел.
Согласитесь, что это странно.
У Лорки:
И на границе тростника и ночи
как странно, что зовусь я Федерико.
Стих Анхеля Гонсалеса уже почти и не стих — проза, обыденный рассказ.
Пусто, почти безнадежно земное будущее. Пусты и небеса: “И я мертвец. И мне никто не скажет: — Встань и иди!”
Казалось бы, все страшно и беспросветно. Но почему-то голос поэта не звучит безрадостно. Его спасает мир простых и вечных вещей, которых мы в обыденной жизни часто вовсе не замечаем. Простой, вещный и вечный мир, роднящий Гонсалеса с его любимым поэтом Антонио Мачадо.
Но иное время — иные песни.
Вещи в поэзии Анхеля Гонсалеса — не древние камни, не пыльные тополя, не струйка фонтана, звенящая о край глиняного кувшина на раскаленной полдневной площади в пустынной кастильской глубинке.
Герой Гонсалеса — горожанин, живущий в типовом многоквартирном доме. Случается, он слушает битлов, а вовсе не народное пение канте-хондо, шатается по столичным барам и пьет виски, а не традиционное красное вино.
Простая, откровенно непоэтичная деталь — важнейшая часть его поэзии.
Стихи Анхеля Гонсалеса сродни работам одного из самых знаменитых современных испанских скульпторов — гиперреалиста Антонио Лопеса, который умудряется создать такой скульптурный портрет, скажем, утюга или швейной машинки, что, глядя на них, хочется плакать от волнения.
И еще одно чувство спасает поэзию Анхеля Гонсалеса от мрачности и уныния — это любовь. Самое хрупкое и недолговечное оказывается самым стойким. “Вот наша жизнь прошла — а это не пройдет” — писал русский поэт Георгий Иванов. От любовной лирики Анхеля Гонсалеса остается похожее ощущение.
”Анхель Гонсалес? — реагируют на его имя испанцы. — Чудный, правда? Милый, тонкий”. И многие радостно улыбаются, словно вспомнив о близком друге.
Кого у нас-то так любят? Может быть, Окуджаву?
ВЧЕРА Вчера утром была среда, ближе к вечеру все переменилось - вдруг настал чуть ли не понедельник, тоска пробралась в душу, а у трамваев, отвозящих купальщиков на речной пляж, случился легкий переполох. Часов в семь по небу проплыл аэроплан, но даже дети не обратили на него никакого внимания. Вскоре похолодало. Кое-кто даже надел шляпу. Это было вчера. Все как обычно. Страсть как интересно, сами видите! Ох, уж это мне вчера, вечное вчера - по сей день. Туда-сюда ходят по улицам незнакомые люди или, скажем, сидят по домам, полдничают - кофе с молоком и рогалик, - то-то весело! Вчера быстро стемнело, зажглись теплые желтые фонари, а после, хочешь не хочешь, наступило сегодняшнее утро, такое похожее на вчерашнее, только совсем-совсем другое - иной свет, запах. Вот почему - надеюсь, вы меня понимаете - позвольте мне еще поговорить про вчера, еще хоть разок про вчера - удивительный, необыкновенный день, какого никогда, никогда больше не будет на свете!
(Далее см. бумажную версию)
ї1992, Ángel Gonzalez
ї Н. Ванханен. Перевод, вступление, 2003
Редакция благодарит А. Гонсалеса, любезно предоставившего право на безвозмездную публикацию.