Перевод с итальянского Е. Дмитриевой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2003
Перевод Дмитриева Елена
Моей дочери Терезе,
подарившей мне тетрадь,
на страницах которой
родилась эта книга.
Под миндальным деревом твоей госпожи, |
Мне давно хотелось узнать, что снилось моим любимым писателям, художникам, музыкантам. К сожалению, те, о ком я рассказываю в этой книге, не оставили свидетельств о ночных блужданиях своего духа. Искушение исправить положение было так велико, что я, призвав на помощь литературу, решил восстановить утраченное. Вместе с тем я сознаю, что эти истории-реконструкции, созданные воображением человека, тоскующего по неведомым снам, — всего лишь убогие предположения, бледные догадки, бесславные подделки.
Пусть они именно так и читаются, и пусть души моих персонажей, которые смотрят теперь сны на том свете, отнесутся снисходительно к своему бедному потомку.
А. Т.
Сон Публия Овидия Назона, поэта и придворного
Ненастной январской ночью шестнадцатого года по Рождеству Христову в Томах, что на Черном море, Публию Овидию Назону приснилось, будто он снова любимый поэт императора и волею богов чудесным образом превратился в гигантскую, величиной с человека, бабочку.
У этой исполинской бабочки были роскошные желто-голубые крылья и огромные выпуклые глаза, способные охватить взглядом весь горизонт.
Подкатила специально построенная золотая колесница, и шестерка белых, запряженных цугом лошадей повезла Овидия в Рим. В колеснице он пытался стоять, но тонкие ножки не выдерживали тяжести крыльев, и он то и дело опрокидывался на подушки, не без удовольствия демонстрируя ликующей толпе драгоценные восточные браслеты, сверкавшие на задранных кверху ножках.
Когда колесница подъехала к воротам Рима, Овидий приподнялся на подушках и дрожащими ножками с большим трудом водрузил на голову лавровый венок.
Толпа восторженно приветствовала его, а многие даже падали ниц, полагая, что перед ними азийское божество. Овидий хотел объяснить, что он Овидий, но, открыв рот, смог издать лишь странное жужжание, настолько пронзительное, что люди стали затыкать уши.
Вы не хотите слушать мою песню? — возмущался Овидий. — Не хотите слушать песню поэта Овидия, который учил вас науке любви, рассказывал вам о куртизанках и средствах для лица, о чудесах и метаморфозах?
Но толпа, которая вместо членораздельной речи слышала бессмысленное жужжание, в ужасе шарахалась от колесницы.
Наконец подъехали к императорскому дворцу, и Овидий, ковыляя на своих подгибающихся ножках, поднялся по лестнице в чертоги Цезаря Августа.
Император ждал его, сидя на троне и попивая из кубка вино. Что ж, послушаем, что ты для меня сочинил, сказал он.
Овидий сочинил небольшую поэму и рассчитывал порадовать Августа изысканно отточенным стихом и блеском остроумия. Но как это сделать, думал он, ведь я теперь насекомое и умею только жужжать? Тогда он решил передать стихи жестами, плавно взмахивая в экзотическом танце роскошными цветистыми крыльями. Поднялся невыносимый ветер и, раздувая занавеси, понесся по комнатам дворца. Август в бешенстве швырнул на пол кубок. Император был человек угрюмый, ценил мужество и воздержанность. Он не мог стерпеть, чтобы какое-то бесстыжее насекомое танцевало перед ним сомнительные танцы. Август хлопнул в ладоши, и появились преторианцы.
Солдаты, сказал Август, обрубите ему крылья. Преторианцы вытащили из ножен мечи и, словно заправские лесорубы, очищающие ствол дерева от ветвей, обрубили Овидию крылья. В тот миг, когда крылья пуховым облаком опустились к его ногам, Овидий понял, что жизнь его кончена. Повинуясь неведомой силе, уверенный, что это судьба, он повернулся и, покачиваясь на тоненьких ножках, вышел на лестницу. Внизу бушевала разъяренная, кровожадная толпа, к нему тянулись хищные руки, готовые его растерзать.
И Овидий, покачиваясь на подгибающихся ножках, начал неуклюже спускаться по ступенькам.
Сон Луция Апулея, писателя и мага
Октябрьской ночью 165 года по Рождеству Христову в городе Карфагене Луций Апулей, писатель и маг, увидел сон. Приснилось ему, что он в Нумидии, в небольшом городке. Стоит африканская жара, на дворе вечер. Апулей прогуливается близ главных городских ворот, как вдруг его внимание привлекают смех и шум. Он выходит за ворота и видит, что возле красной глинобитной стены дает представление бродячий цирк. Натертый белилами полуобнаженный канатоходец балансирует над толпой, делая вид, будто вот-вот упадет. Зрители ахают и смеются, собаки лают. Неожиданно канатоходец срывается с каната, но в последний момент успевает схватиться за него и повисает в воздухе. Крики ужаса сменяются восторженными аплодисментами. Другие циркачи бросаются раскручивать лебедку, канат провисает, и акробат со смешными ужимками спрыгивает на землю. В освещенный факелами круг выходит человек с дудочкой. Под звуки восточной мелодии появляется пышногрудая женщина в прозрачном покрывале. Она щелкает бичом, и бич обвивает ее тело, точно змея. У женщины черные волосы и глубокие черные глаза, из-за жары по ее лицу, покрытому слоем грима, стекают струйки пота.
Апулей хочет уйти, но таинственная сила удерживает его, он не может отвести взгляда от этой женщины. Застучали барабаны — сначала медленно, потом все быстрее, и из-под навеса выходят четыре величественных белых лошади и жалкий заморенный осел. Женщина щелкает бичом, и лошади, взвившись на дыбы, мчатся по кругу. Осел предусмотрительно отступает к клетке с обезьянами и лениво помахивает хвостом, отгоняя мух.
Снова свист бича — и лошади с громким ржаньем опускаются на колени. С неожиданной для ее комплекции легкостью женщина высоко подпрыгивает, встает широко расставленными ногами на крупы двух лошадей и гонит их вскачь. При этом она непристойно вертит рукояткой бича у себя под животом, и толпа стонет от удовольствия. Вдруг барабаны смолкают, и осел, словно повинуясь тайному приказанию, опрокидывается на спину и, брыкая в воздухе всеми четырьмя копытами, выставляет напоказ свой напряженный фаллос. Женщина, продолжая скакать по кругу, объявляет громким голосом, что желающие увидеть продолжение представления должны заплатить звонкой монетой, и тут же двое циркачей в костюмах стражников принимаются разгонять бичами мальчишек и бродяг.
Остается несколько человек, среди них Апулей. Он вынимает из кошелька две серебряные монеты, платит и готовится смотреть. Женщина хватает осла за детородный орган и, похотливо прижимая его к своему животу, начинает изгибаться в чувственном танце. Она то и дело откидывает покрывало, обнажая перед зрителями свои прелести. Апулей подходит ближе, и тут осел открывает рот и говорит человеческим голосом.
Я Луций, говорит он, помнишь меня?
Какой еще Луций? — удивляется Апулей.
Твой друг Луций, говорит осел, Луций из твоих “Метаморфоз”, неужели забыл?
Апулей не верит своим ушам и оглядывается по сторонам, но городские ворота уже заперты, стража спит, ничто вокруг не нарушает тишины африканской ночи.
Эта ведьма заколдовала меня, продолжает осел, превратила в осла, и только ты можешь меня освободить, потому что ты писатель и маг.
Апулей бросается к костру, выхватывает из него горящую головешку, чертит ею в воздухе магические знаки и произносит нужные слова. Женщина вскрикивает, ее рот кривится в недовольной гримасе, по лицу ползут морщины, она стареет на глазах. Еще мгновение — и она исчезла, а вместе с ней, как по волшебству, исчезли цирк, глинобитная стена, африканская ночь, и засиял прекрасный солнечный день. Апулей понял, что он уже в Риме, прогуливается по Форуму, а рядом с ним его друг Луций.
Они идут, весело болтая и поглядывая на красивых рабынь, которые пришли на рынок за покупками, и вдруг Апулей останавливается, придерживает Луция за тунику, заглядывает ему в глаза и говорит: этой ночью я видел сон…
Сон Франсуа Вийона, поэта и разбойника
В ночь под Рождество 1451 года, ближе к утру, когда особенно крепко спится, Франсуа Вийон, поэт и разбойник, увидел сон. Приснилось ему, что идет он в лунную ночь по мрачной пустынной местности. Он остановился, чтобы подкрепиться куском хлеба, лежащим в суме. Сев на камень, он поднял глаза к небу, и сердце его сжалось от горя и тоски. Потом он продолжил путь и пришел на постоялый двор. В доме было темно, оттуда не доносилось ни звука — наверно, все спали. Франсуа Вийон громко постучал, и ему открыла дверь жена хозяина.
Что ты ищешь здесь, путник, в столь поздний час? — спросила она, светя фонарем в лицо Вийону.
Я ищу своего брата, ответил Франсуа Вийон, последний раз его видели в этих краях, я хочу найти его.
Он вошел в комнату, освещенную лишь слабым светом очага, и сел за стол.
Подай баранины и вина, приказал он женщине, но та принесла ему тарелку вареной картошки и кувшин сидра.
Это все, что мы можем предложить посетителям в столь поздний час, сказала она, потому что стражники, которые бродят здесь по ночам, съели все наши запасы.
Вийон принялся за еду, но тут вошел старик с обезображенным проказой лицом. Старик опирался на палку. Вийон молча посмотрел на него. Прокаженный прошел к очагу, сел и сказал: говорят, ты ищешь своего брата.
Вийон выхватил кинжал, но прокаженный остановил его успокаивающим жестом.
Я не из стражи, сказал он, я сам разбойник и могу отвести тебя к твоему брату.
Опираясь на палку, он направился к двери, и Вийон последовал за ним. Они вышли в холодную зимнюю ночь. Ночь была светлая, на земле лежал снег. Вокруг простиралась безжизненная равнина, окаймленная черными лесистыми холмами. Прокаженный заковылял по тропинке в сторону холмов, и Вийон, сжимая на всякий случай в руке кинжал, двинулся за ним.
Когда тропинка стала подниматься вверх, прокаженный остановился. Он сел на камень, вынул из своей сумы окарину и заиграл тоскливую мелодию. Время от времени он прерывал игру, чтобы пропеть куплет плутовской баллады, в которой рассказывалось о насильниках, разбойниках, ворах и стражниках. Вийон слушал со все возрастающим беспокойством, потому что баллада была ему хорошо знакома. Он чувствовал, что его охватывает страх, внутри у него все сжималось. Но чего он боялся? Вийон и сам этого не знал, потому что не боялся ни стражников, ни темноты, ни прокаженного. Скорее даже, он испытывал не страх, а тоску, душевную горечь.
Тут прокаженный встал и направился к лесу. Вийон последовал за ним. Когда они дошли до первого дерева, Вийон увидел, что на суку болтается повешенный. Луна освещала мертвенным светом труп с вывалившимся языком. Это не был труп его брата, и Вийон пошел дальше. На соседнем дереве тоже болтался повешенный, но и он не был его братом. Вийон оглянулся по сторонам и увидел, что все деревья в лесу увешаны мертвецами. Вийон ходил между раскачивающимися на ветру трупами и не спеша рассматривал каждый, пока не нашел своего брата. Он перерезал кинжалом веревку и опустил тело на траву. Оно закоченело от смерти и от холода. Вийон прикоснулся губами к мертвому лбу, и в ту же минуту труп брата заговорил.
Здесь повсюду порхают белые бабочки, дорогой брат, сказал труп, бабочки-призраки. Они ждут тебя.
Вийон растерянно огляделся. Его спутник исчез, и над лесом тихо и скорбно, точно погребальная музыка, зазвучала баллада, которую пел прокаженный.
(Далее см. бумажную версию)