Вступление и запись беседы Л. Васильевой. Ш.Каняди. Куплеты о красном трамвае. Перевод с венгерского Н. Горской
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2003
“Иностранная литература” несколько раз — в 1980, 1991, 2000 годах, — обращалась к творчеству Ш. Каняди, публиковала его стихи, в том числе его знаменитый цикл “Есть край такой”. А в конце 2002 года вышла в России и первая его книга “Мышонок, который повидал свет”. Это сказка, третья из коллекции прекрасно иллюстрированных венгерских сказок, выпущенных издательством “Радуга” (вслед за сказками Дюлы Ийеша и Домокоша Варги). На презентацию “Мышонка, который повидал свет” Шандор Каняди и приезжал в Москву. Презентация состоялась в Венгерском культурном центре. В этом же Центре была и встреча поэта с маленькими венгерскими читателями. А их оказалось в Москве не так уж мало, многие пришли с родителями, которые выросли на стихах Каняди, знают их наизусть. С “юными потребителями поэзии” Каняди встречается очень часто и у себя на родине, и в Венгрии, а вот в России — впервые.
В редакции “Иностранной литературы” Ш. Каняди бывал и раньше. Он расспрашивает нас о наших читателях, о том, как нам удается выживать (журнальное дело наш гость знает не понаслышке, почти всю свою сознательную жизнь он проработал в детском журнале “Напшугар” (”Солнечный луч”) — аналог “Мурзилки” и “Веселых картинок”. А мы расспрашиваем поэта о его новых книгах, о новых замыслах.
Шандор Каняди — один из самых известных современных венгерских поэтов. Он лауреат престижных литературных премий Венгрии и Румынии, нескольких международных премий. Его книги переведены на многие европейские языки. Шандор Каняди — уроженец Трансильвании, певец и печальник этого края.
Трансильвания значит земля за лесами, но на самом деле — это земля за горами, поражающими своей величественностью и красотой. “Нет таких гор в нашей стороне, — восклицает в одной из своих повестей (”поэтических очерков Малороссии”) Н. В. Гоголь. — Глаз не смеет оглянуть их; а на вершину иных не заходила и нога человечья”.
За эти земли, богатые недрами, лесами, минеральными водами и целебными источниками, боролись Османская и Гамбургская империи. Здесь властвовали австрийские императоры, венгерские и румынские короли.
Население края всегда было многонациональным. Румыны преимущественно жили в западной и южной части Трансильвании, венгры (с XII века) — главным образом в восточной; немцы жили в так называемой “земле саксов” (тоже с XII века), здесь они основали свои города, развивали ремесла; трансильванские армяне селились в крупных городах — Сибине, Брашове, занимались они, как правило, торговлей, успешно конкурируя с евреями и греками. Цыгане всегда жили рассеянно по всей области. А еще на этой земле обитали чехи, словаки, болгары, сербы.
Столкновение верований, языков, обычаев рождало не только противоречия, но и заставляло искать способы примирения, формировало особое духовное и культурное пространство. Многоликость культуры, отмеченная в частности Белой Бартоком, всегда была особенностью этого края.
У подножия Карпат в городе Черновцы родился и Пауль Целан — в еврейской немецкоязычной семье; но первые стихи Целан опубликовал на румынском языке, на румынском же и первые переводы с русского.
Принадлежность к этому краю, “дунайской Азии”, “месильному корыту”, “сеням Европы, распахнутым на все стороны” “усталой, но прекрасной земле”, многое объясняет и в классике венгерской литературы Эндре Ади.
О своей “одержимости первоистоком” и “потерянным раем”, которую не смогли погасить даже тридцать лет парижской жизни, не раз писал и Эмиль Чоран, еще один знаменитый уроженец этого уголка Карпатского бассейна. “Я трансильванец, стало быть чем дальше, тем острей я чувствую, что не только своими корнями, но всем своим складом принадлежу к Центральной Европе… По “образу чувств” я мадьяр, по видению мира, по складу ума — валах[1]. Отсюда, из этого региона, вынес Эмиль Чоран, философ и писатель, слабость к обреченным династиям, к распадающимся империям, к гонимым и жертвам в любом конце земли.
В ХХ веке в ходе мировых войн границы Трансильвании не раз пересматривались, не раз оспаривались и венгерской, и румынской стороной. В 1952 году Трансильвания была объявлена Венгерской автономной областью в составе Румынии, но просуществовала в этом статусе недолго — до 1968 года. Национальная политика Чаушеску была направлена на насильственную румынизацию края, и в первую очередь — против венгров, которых в середине XX века насчитывалось два с половиной миллиона и которые составляли самое большое национальное меньшинство в Европе. В Клуже был закрыт венгерский университет, резко сократилось количество венгерских школ. Прекратились радио- и телевизионные передачи на венгерском языке, венгерские печатные издания изымались, письма перлюстрировались. Тогдашняя политика “систематизации территории” на практике означала уничтожение многих тысяч сел, где проживали венгры, немцы, сербы и другие нацменьшинства, разрушение церквей, кладбищ, памятников старины. Десятки тысяч румынских венгров были вынуждены покинуть Трансильванию.
Шандор Каняди все эти годы оставался на той земле, где родился (“Все другие края для меня — океан; моя суша, моя земля — здесь”). Он много писал и много переводил: знакомил читающих по-венгерски с поэзией западноевропейских поэтов и тех, кто живет рядом, — румынских поэтов, трансильванских немцев, евреев. В годы апофеоза Чаушеску, в годы беззастенчивого восхваления любых его деяний, в том числе и “мудрой” национальной политики, Каняди нашел в себе силы выйти из Союза румынских писателей. В стихах Каняди тех лет остро ощущается тревога за страну, живущую в атмосфере оцепенения и страха, за людей своего края, которых теснят, сгоняют, выдавливают с родной земли:
в себя всмотревшись я постиг
как на индейцев мы похожи
и там и здесь одно и то же
согбенность спин бессилье рук
в глазах надежда и испуг
на то что происходит с нами
глядим индейскими глазами
как будто после похорон
мы впали в транс иль в полусон[2].
Шандор Каняди. Не могу не показать вам этот фолиант в кожаном переплете и даже в футляре. Это нумерованное издание, всего 50 экземпляров. В редакции “Иностранной литературы” я оставляю экземпляр под номером 10. Задумали книгу в Америке, в Иллинойсском университете, бумагу изготовили в Венгрии, в Сентэндре, ручным способом, по старинной технологии, а напечатали в Праге. Вы спросите почему? Причина, наверно, та же, по какой джинсы шьют по западным лекалам в Гонконге. Так дешевле. В книге напечатана моя поэма “День поминовения усопших в Вене”, сначала идет венгерский текст, потом подстрочный перевод поэмы на английский и вслед за этим — четыре перевода поэмы на английский, выполненные американскими и английскими поэтами-переводчиками, и их комментарии.
“ИЛ”. Расскажите о поэме. Ее сравнивают с “Бесплодной землей” Элиота, называют трансильванским реквиемом.
Ш. К. Это была моя первая поездка на Запад — осенью 1978 года. В День поминовения усопших я случайно оказался в маленькой августинской церкви в Вене, там в это время исполняли реквием Моцарта. Образы, вызванные музыкой, воспоминания о родном крае, размышления о тех, кто покинул страну, впечатления от увиденного в австрийской столице, эпизоды далекой и недавней истории, как, например, та ужасная бомбежка американцами Надьварада в 1944 году, — все это и стало содержанием поэмы. Есть в ней и вкрапления чужих поэтических текстов — Балинта Балашши, венгерского классика XVI века, и моего друга Иона Александру (его стихи по-румынски и по-венгерски), есть фольклор трансильванских саксов, молитвы отчаявшихся, шаманские заклинания.
“ИЛ”. Одного из исследователей вашего творчества поражает, что вы, будучи человеком глубинно приверженным своим этническим корням, при этом находите — и открываете другим — ценности в поэзии самых малых народов, даже в поэзии исчезающих национальных меньшинств, таких, как говорящие на идише трансильванские евреи.
Ш. К. “Мы вместе живем на этой земле, мы должны знать и понимать друг друга” — эти слова моего школьного учителя стали для меня первым уроком добрососедства и интернационализма.
“ИЛ”. Выдающийся венгерский поэт Ласло Надь назвал свою книгу стихотворных переводов “Король-шмель”. В течение всей своей жизни Ласло Надь, как Король-шмель, собирал нектар с цветов, растущих в близких и далеких землях, и приносил его в свой дом. Вы — еще один такой Король-шмель?
Ш. К. Я предложил бы другое определение переводческого труда. Обычно я говорю, что переводчик — это завоеватель. Он делает достоянием своего народа то, что принадлежит другим. Но, завоевывая, он ничего ни у кого не отбирает. И еще я считаю, что переводчики — это опоры моста между народами. Дюла Ийеш посмеивался надо мной, называл меня наивным оптимистом и фанатом наведения мостов, тем фанатом, который или торчит посреди реки, как забитая свая, и даже не видит, что уже по горло в воде, или же стоит на краю пропасти и тянет руки к другому ее краю, а там до него никому и дела нет. Таких фанатов и пристрелить не жалко, говорил Д. Ийеш. Мост надо строить, даже если стреляют, сказал я тогда с тихой решимостью, понимая, что выгляжу смешным. Но, прощаясь, Д. Ийеш все же попросил меня поостеречься, дабы не сгинуть в потоке. Честно говоря, и меня порой охватывало отчаяние, когда, к примеру, запрещали говорить на улицах Клужа по-венгерски, я думал: все, я уеду отсюда, если будет куда, и там буду переводить хороших румынских поэтов на венгерский язык. Это будет моя изощренная месть.
“У больших народов нередко чувство самодостаточности, — говорил Дюла Ийеш, — малые народы их не интересуют”. Англичане и вправду слабо интересуются другими литературами, да и во Франции не велик интерес к переводным произведениям. Но зато малые народы хотят быть как можно более информированными. Еще в 1984 году в Норвегии на норвежском языке был выпущен сборник стихов — Шандора Чоори и моих. Норвежское правительство заказало тогда эту книгу в каждую библиотеку своей страны. Вряд ли госпожа Тэтчер в те годы отдала бы подобное распоряжение относительно английских библиотек.
Но есть две страны, которые действительно всерьез занимаются переводами, — это Россия и Германия. Полное собрание сочинений Шандора Петёфи вышло пока только на русском языке, да еще, правда, на китайском. Это поразительно, но во время тех трагических событий на площади Тяньаньмэнь молодой человек шел против танков с транспарантом, на котором были начертаны знаменитые строки Ш. Петёфи: “Любовь и свобода — вот что мне нужно”.
Я испытываю большую радость от того, что на венгерский язык переведено все, что есть ценного у других народов. И еще мы гордимся тем, что ни на один язык в мире не переведено столько произведений румынской литературы, как на венгерский, и на таком уровне, как они переведены на венгерский.
“ИЛ”. Как вам живется сейчас в Трансильвании? Изменилась ли ситуация после того, как “гений Карпат” сошел со сцены?
Ш. К. Я не могу сказать, что все в моей жизни было легко, но я не ропщу на свою судьбу. Положение сейчас несколько стабилизировалось. Трансильванские венгры, те, что остались, могут свободно ездить в Венгрию, издавать книги, создавать театральные труппы, были бы только деньги. Развивается малый бизнес, есть совместные предприятия, есть и венгерские школы. По закону, если 20 процентов населения в поселке — венгры, то венгерская школа должна быть обязательно.
В прошлый раз, когда я приезжал к вам в Россию, я представлял самое большое национальное меньшинство в Европе. Сейчас самым большим национальным меньшинством в Европе стал русский народ. У русского народа есть великая русская культура, это тоже его родина, она остается с ним и объединяет его.
“ИЛ”. На рубеже XIX-XX веков Надьварад[3] был одним из центров венгерской театральной и литературной жизни. Местная интеллигенция называла его “маленьким Парижем”, а еще “трансильванской Ниццей”. Этот город неразрывно связан с судьбой Эндре Ади. Сохранился ли дом, где он жил, сохранился ли его музей?
Ш. К. Сохранился и дом, и музей Эндре Ади. В Надьвараде выходит венгерская газета, венгерский журнал, есть школы и университет и отделение епископата. Венгерское население города составляет сейчас около 30 процентов, а раньше венгров здесь было 80 процентов. При Чаушеску шла плановая румынизация города, и партийные лидеры специально отмечали в своих отчетах как отрадный факт то, что соотношение в численности румынского и венгерского населения удалось довести до запланированной цифры.
Немцев в Трансильвании почти не осталось. Правительство ФРГ выплачивало Чаушеску огромные суммы в американских долларах за каждого сакса, которому разрешено было уехать. Это была серьезная статья дохода в тогдашнем бюджете страны.
Но вообще если говорить о национальном вопросе, то основная проблема в стране уже иная. В XXI веке в Румынии особенно острым будет цыганский вопрос. Еще в 70-е годы прошлого столетия в Бухаресте на закрытых заседаниях обсуждалась эта проблема, быстрый рост цыганского населения вызывал у правительства тревогу. В соседних странах — в Сербии, на Украине — процент цыганского населения изначально был невелик. В Венгрии цыган несколько сот тысяч, но в Румынии их 7 миллионов из 21 миллиона населения. Уже возникает вопрос о национальной самоидентификации, о правовых аспектах их этнического сообщества. В Венгрии у цыган несколько иное положение, у них есть свои газеты, свои печатные органы, есть цыгане-литераторы, которые пишут на венгерском языке. В Румынии же цыгане — достаточно закрытая группа, замкнутая на себе, в общем литературном процессе они почти не участвуют. Сложность проблемы цыган еще и в том, что цыганский язык распадается на отдельные диалекты, и это не может не сужать круг читателей…
“ИЛ”. Но возвращаясь к кругу читателей “Иностранной литературы”… Вы не будете возражать, если вслед за этой беседой мы опубликуем ваши “Куплеты о красном трамвае”? Натэлла Горская специально перевела эти стихи для вашего вечера в Венгерском культурном центре.
Ш. К. Для меня это будет большой радостью.
Шандор КАНЯДИ КУПЛЕТЫ О КРАСНОМ ТРАМВАЕ, или восемь колес и два запасных заехал дребезжа в тупик трамвай облезлый ярко-красный исчез куда-то проводник заехал дребезжа в тупик трамвай облезлый ярко-красный ведь не таким он был сначала пылали пурпуром цветы толпа восторженно кричала он был битком набит сначала пылали пурпуром цветы он был багров но все понятно понятно все лишь под конец на нем горели крови пятна а не зари багрец понятно понятно все лишь под конец так греческих трагедий суть до времени внутри сокрыта дорога стонами изрыта так греческих трагедий суть до времени внутри сокрыта увы, sic transit gloria mundi земная слава недолга но разве понимают люди что все ж sic transit gloria mundi земная слава недолга и вновь как перст мы одиноки в бараний рог скрутил нас рок на шкуре шрамами уроки нет веры вновь мы одиноки в бараний рог скрутил нас рок и ждем мы в напряженье страшном а вдруг возникнет тот трамвай в зеленый или желтый крашен и ждем мы в напряженье страшном что вдруг возникнет тот трамвай брат не толкуй мой стих с налета не плач а только горечь в нем не попади ты вновь в тенета и не толкуй мой стих с налета не плач а только горечь в нем Два запасных колеса но стал ли вправду тупиком тупик для красного трамвая не возродится ль он потом и стал ли вправду тупиком тупик для красного трамвая и если вновь начнет он круг не приведи господь дожить ведь путь его на трупе труп по трупам вновь начнет он круг не приведи господь дожить Перевод с венгерского Н. Горской