Перевод с испанского Б. Дубина
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 10, 2003
Роман “Крашеные губки” (1969) — одна из трех лучших книг Мануэля Пуига, еще две — “Предательство Риты Хейворт” (1968) и “Поцелуй женщины-паука” (1976). Поразительны и другие его романы — к примеру, “The Buenos Aires Affair” (1973), а особенно последний — “Падает тропическая ночь” (1988). Мануэль был и остается, в первую голову, автором романов. Конечно, он работал и профессиональным киносценаристом, писал пьесы для театра, в основном разные, сменявшие друг друга переделки своего же “Поцелуя”. Всемирный успех поставленного по этому роману голливудского фильма (в главной роли там снялся звездный Уильям Хёрт, получивший за это Оскара), а потом и нашумевшего мюзикла в Лондоне и на Бродвее, где постановщиком выступил известнейший Гарольд Принс[14], сделал Мануэля, по его собственным словам, “дамой богатой и знаменитой”.
Мануэль Пуиг родился в аргентинском городке под названием Хенераль-Вильегас, но, как говорил он сам, “вырос в дурном сне, а лучше сказать — никудышном вестерне ла-платской пампы”. Однако на самом деле он родился в кинозале или, точнее, в обители грёз. Как мальчишка из “Нового кинотеатра ‘Парадизо’” (автор фильма наверняка прочел “Предательство Риты Хейворт”), Мануэль был детищем рая, а это уже почти что название одной из его любимых лент “Дети райка”[15], где рай означает еще и галерку. Как пишет его биограф Сьюзен Джилл Ливайн, Мануэль “всегда мечтал проснуться в реальности, напоминающей голливудский фильм, который он смотрел вчера на утреннем сеансе”. Жить любовью и жить кино было для него одной и той же грезой, но при этом он видел себя не героем фильма, а дивой наподобие Нормы Ширер[16]. Он “погружался в киножурналы” с обожанием почти религиозным. “Доходило до того, — без малейших преувеличений сознавался Мануэль, — что я вырезал рекламные объявления о будущих фильмах”. Журналы и газеты выписывались из Буэнос-Айреса, а надо учесть, что Мануэль и его семейство “жили в двенадцати часах езды от столицы”. Из киногрез и реальных желаний Мануэля родился его первый роман “Предательство Риты Хейворт”.
“Я не выбирал литературу, — писал Мануэль, — это литература выбрала меня”. Хотя попадание — и ощутимое попадание, как сказано у Шекспира о раненом Гамлете, — было в точку, первый роман Пуига вначале существовал как сон, затем как киносценарий и только поздней превратился в книгу.
Следующей стали “Крашеные губки” с подзаголовком “сериал”, напоминавшем о телевидении. Иными словами, это был телероман, роман с продолжением, мыльная опера. Вместо кино Мануэль зарылся теперь в мир многосерийных романов. В мир сентиментальных, любовных романов -жанровую словесность, которая существует во всем мире, хотя иные пуристы от литературной теории по-прежнему отводят ей статус низших жанров. Название “Крашеные губки” взято из танго-фокстрота Гарделя и Ле Перы[17] в фильме “Танго на Бродвее” (1934). Я имею в виду стихотворение “Блондинки из Нью-Йорка”, которое Мануэль взял эпиграфом к третьему эпизоду своего романа (эпизод здесь, как в сериалах, означает главу): “Благоуханные, прелестные созданья, / Ваших губок крашеных жажду я лобзанья”[18].
Мануэль приводит слова Альфредо Ле Перы как стихи из священного писания тангопоклонников, и он прав: для аргентинцев (и самого Ле Перы) танго — это нечто сакральное. Упомянутый эпизод носит подзаголовок “Альбом фотографий”. Этим Мануэль и занимается: он описывает альбомные фото, где в разных частях смешаны ностальгия и сентиментальность. Ле Пера (скорее, чем Гардель с его мелодиями и голосом “щеголька”, как его зовут в Аргентине) — это светская Библия Танго, и Мануэль цитирует стихи из нее, как это делает кубинское радио, рекламируя передачу “Ежедневный роман в девять часов”: “Страсть и поэзия в каждой главе”. В “Крашеных губках” увековечено немало других цитат из Ле Перы (не Ла, а именно Ле Перы[19]). Но одна, я думаю, брала Мануэля за самое сердце, за его бесхитростное сердце: “Манит, манит звездный свет. / Мне без звезд и жизни нет”. Звезды для Мануэля — это, понятно, кинозвезды.
Приведу слова автора о его книге: “Это роман-фельетон, в котором я, не отказываясь от стилистических экспериментов, начатых в моей первой книге “Предательство Риты Хейворт”, попробовал создать новую форму популярной литературы”. Если опустить слово “эксперимент” (больше уместное в науке — биохимии, физике или астрономии, — которая есть прежде всего наблюдение), характеристика Мануэля более чем удачна. Сошлюсь, кроме того, на “Oxford Companion to Spanish Literature”[20] (на этот раз совершенно правильно обошедшийся без одиозного эпитета “латиноамериканская”, не просто расхожего, но и абсолютно неверного, хотя кому-то оно позарез необходимо), где сказано следующее: “’Крашеные губки’ не без юмора используют тот же рисунок разговорной речи, свободной от литературной стилизации. К 1978 году роман был распродан в количестве свыше 100 тысяч экземпляров только в Аргентине и вызвал многочисленные отзывы критики. Пуиг воссоздает смешные и вместе с тем трогательные культурные интересы средних классов аргентинской глубинки, делая это с изобретательностью и иронией, но нигде не впадая в мрачный тон”.
К нынешнему дню разошлось уже 200 тысяч экземпляров романа. Его продолжают раскупать по всему свету, и только один, но мощный голос не влился в общий хор. На вопрос журнала “Ньюсуик”, в чем он видит причину такого успеха “Крашеных губок”, Борхес ответил: “Представьте себе роман, который написал Макс Фактор”[21]. Давно не читающий, по его признанию, современных авторов, Борхес на сей раз просто повторил то, что наверняка нашептывали ему в стариковское ухо аргентинские завистники: именно зависть, а не Перон, заставила Мануэля бежать из Аргентины, но, как поется в танго, “каждый путник, поздно или рано, / Непременно остановит шаг”. Мануэль Пуиг останавливал свой шаг в Нью-Йорке, Бразилии и Мексике, где в 1990 году в городе Куэрнавака его навсегда остановила смерть, покрыв тайной внезапный уход писателя, не достигшего 58 лет.
Блестящая биография, вышедшая из-под пера Сьюзен Джилл Ливайн, — не только ее лучшая книга, но и посмертное торжество несчастного Мануэля Пуига. Перед нами человек и писатель с его жизнью, полной то забот, то печалей, жизнью всегдашнего гея, гея из геев, которая, как любая жизнь, в конце концов завершается трагедией. Это его торжество над собратьями, прежде всего аргентинскими писателями, современными и нет, которые поставили на нем одиозное клеймо не “вовлеченного”, не ангажированного (“не ангажированной”, поправил бы их Мануэль, говаривавший “я — женщина деловая”). Эти слова ему бросали в лицо… Но разве это преступление? Как бы там ни было, по-настоящему открывший Мануэля Хуан Гойтисоло[22] в надгробном слове (или, если угодно, некрологе) назвал его не только великим писателем, но и “неутомимым защитником прав женщин и гомосексуалистов в мире свирепых мачо”. И совершенно правильно добавил: “С честью и достоинством он всматривался в реальность, не обращая внимания на туманы страхов и шоры идеологий”.
Биографии, по Оскару Уайльду, не дают человеку спокойно умереть. Вопреки уайльдовским словам, биография, написанная Сьюзен Джилл Ливайн, стремится, как любая биография, стать историей. Благодаря ей Мануэль Пуиг вошел теперь в другую, лучшую историю — историю литературы.
Перевод с испанского Бориса Дубина
[14] Гарольд Принс (р. 1928) — американский театральный режиссер и продюсер, прославившийся постановками мюзиклов в Лондоне и на Бродвее («Кабаре», «Призрак оперы», «Эвита» и др.).
[15] «Дети райка» (1945) — историческая мелодрама французского кинорежиссера Марселя Карне по сценарию Жака Превера.
[16] Норма Ширер (1900-1983) — американская киноактриса.
[17] Карлос Гардель (1890-1935) — аргентинский композитор, певец и киноактер, "король танго"; Альфредо Ле Пера (1900-1935) — аргентинский поэт и киносценарист.
[18] Перевод А. Казачкова.
[19] Игра на французских артиклях женского (la) и мужского (le) рода.
[20] "Оксфордский справочник по испанской литературе" (англ.).
[21] Макс Фактор (1904-1996) — американский косметолог русского происхождения, глава крупнейшей фирмы косметики и театрального грима.
[22] Хуан Гойтисоло (р.1931) — испанский писатель; эссе памяти Пуига вошло в его сборник "Роща литературы" (1995).