Из стихов последних лет. Перевод с итальянского Евгения Солоновича
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 9, 2002
Не высовываться Михаэлю Не высовываться в морозное утро брр на площади павших некто по стойке вольно глядит на идущих к мессе, на велосипедистов, на даму в спортивном костюме под пальто и на ее собачку а в баре тем временем какой-то очкарик за столиком говорит непонятно что шоколадным яйцам в блестящей хрустящей обертке. Не высовываться черный огромный камень обрушивается на меня говорят "в восемьдесят шестом это стоило сто миллионов" "берегись" "такие как он никого не боятся" "вообще-то мне все равно" говорят в баре "чао Берто, привет, чао Берто, привет, чао, Берто" и я бегу из этого края где скрывая свои болезни девушки работали на бумажных фабриках и берегись встречаю женщину с сумочкой, мужчину разбитого параличом и вижу все ту же дюжину чаек взмывающих в небо и в роли тринадцатой чайки шляпа твоя, Михаэль, над мусорным баком. А на бульваре Стоппа опасно моя мать высовывается из окна кухоньки, смотрит мне вслед и все гуще толпа теней да и сам я тень разве нет Экземпляры Вот писатель. А кто же еще? Ждет автобуса на остановке, сразу видно - заядлый курильщик, при портфеле, в котором руины. Вот артист. Он когда-то лицом был похож на Монтгомери Клифта . Нынче любит пасьянсы раскладывать в кухне. Иногда по ночам возникает в окне божеством в полусумраке ниши из компании римских божеств школьник пятидесятых годов на экскурсии в Риме. Вот певица. В дождливые воскресенья позволяла себе прокатиться в Ла Скалу, где покажут уборные звезд. Родила от какого-то гастролера. Продает теперь маски и кукол. Памяти Элены Ты только косвенно виновата в том что я вспоминаю сентябрьский день близость которой не было станционный тупик, в нем на рельсах вагон ржавого цвета. Удивленные шаги на тропинке ты бледнее обычного дело в тебе и во мне, нелепая девочка и такой же нелепый мальчик в поисках слова, в поисках запаха, в поисках неба, под которым любить друг друга: если я поворачиваю калейдоскоп неподвластных смерти, всё возможно, всё, я - Рембо, товарный вагон наш единственный шанс для побега. Ноктюрн Больше нет больше нет больше нет, повторяли нахохлившись птицы долгой ночью в моем тумане поощряемые тишиной, больше нет. Больше нет ни Ренато ни Марко ни Лоренцо назад не вернутся ребята больше нет ожидания лета путешествий в зеленую сказку. Ночь застыла на грани желанья и неловкости, ты спала я не спал, не до сна, снова оползень перед глазами, без разбора сметающий все на пути. Ни друзей ни подруг из тогдашней компании, только прах, больше нет отраженья внезапного счастья пусть хоть в капле июньской росы, больше нет. Ежевичный свет Славяне турки филиппинцы португальцы кто эти люди для которых воскресенье возможность мяч под вечер погонять без криков, обязательных для наших, потанцевать под окнами немного при ежевичном свете февраля, что свалку обнажил на дне оврага. Песня Кто решится промедлить на пороге безболезненно? Кто стать деревом, опалившим осеннее небо? Насовсем и по-прежнему небо далеко, когда застыв на пороге сквозь друг друга смотрим а дерево деревом, держит путь в новый день и над деревом открывается новым упреком небо застигнув нас все еще на пороге. Бессмертный Быть может, имя девушки, как было, так и сегодня есть на камне в школьном дворе. А почему бы нет? Под дальним кленом ее глаза перенимали свет у перелесков и у птичьих перьев, пока вслепую ангел пролетал над косогорами, над полутрупом держащимся за стену - доискался забвения в вине. Я был бессмертным. "Мы вроде вон того гнилого винограда", - витийствовал рабочий в остерии, и с ветки падал лист, за ним другой, но я недаром написал на камне то имя, значит - умереть не мог.