Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 2002
Чарльз Диккенс. История Англии для юных.
Перевод с английского Т. Бердиковой и М. Тюнькиной.
М., Издательство Независимая Газета, 2001
Две книги Чарльза Диккенса оставались до недавнего времени неизвестными российскому читателю. В отличие от романов Диккенса, которые сейчас вошли в круг детского чтения, но в свое время предназначались взрослым (и читались ими), эти две книги были адресованы непосредственно детям. Одну из них Диккенс, правда, вовсе не собирался публиковать — речь идет о “Жизни Господа нашего”, рассказанной им своим детям, когда те были маленькими. Записанная в небольшой тетрадке (1849), о которой, по-видимому, не знал даже его друг и биограф Джон Форстер, она впервые увидела свет в Англии лишь в 1934 году и, несмотря на переиздание 1969 года, остается и по сей день, пожалуй, наименее известным произведением великого романиста как на его родине, так и у нас (впрочем, недавно появился русский перевод). Отчего эта книжка не печаталась в советские времена, гадать не приходится.
Судьба второй детской книги Диккенса, в силу разных причин тесно связанной с первой, сложилась иначе: “История Англии для юных”, также написанная им для собственных детей, печаталась с интервалами в журнале “Household Words” в 1851 — 1853 годах, параллельно выходя тремя отдельными выпусками (1852, 1853, 1854). Диккенс предпослал изданию посвящение, в котором четко обозначил свой взгляд на это сочинение: “Посвящаю эту книгу моим дорогим детям с надеждой, что в недалеком будущем она поможет им читать более толстые и более ценные книги на ту же тему”.
Скажем сразу, что детской эту книгу можно назвать лишь с весьма серьезными оговорками. Хотя в английском титуле значится “The Child’s History of England”, переводчицы Т. Бердикова и М. Тюнькина с полным основанием назвали книгу по-русски “История Англии для юных” (отвлекаюсь сейчас от стилистической окраски этих “юных”). И дело здесь не только в том, что первоначально книга была обращена старшему сыну писателя Чарльзу (р. 1837), который к тому времени был уже далеко не ребенком. В середине ХlХ века слово child все еще использовали весьма широко, имея в виду и собственно “ребенка” (“младшего возраста”, как сказали бы мы теперь), и “подростка”, и “юного взрослого” (современный английский термин, соответствующий нашему “юношеству”). Читая “Историю Англии” Диккенса, убеждаешься в том, что она вряд ли предназначалась детям младшего возраста; это скорее “семейное чтение”, в котором участвуют в основном старшие дети и родители, как это обычно происходило, в частности, в семье самого Диккенса (как известно, он был великолепным чтецом). Автор делает лишь очень небольшие скидки на возраст своих юных читателей, избегая, насколько возможно, самых ужасных подробностей в описании военных баталий, а также примеров нравственной разнузданности, царившей в разных слоях общества.
Разумеется, Диккенс — не историк в прямом смысле слова; впрочем, он и не претендует на эту роль. Можно бы даже сказать, что историю Англии он передает как бы из вторых рук, правда, опираясь на солидные труды историков и документы. (Весьма многим он обязан, в частности, своему старшему современнику Т. Б. Маколею, две первые книги знаменитой “Истории” которого вышли в 1848 году.) И все же это его история Англии. Диккенс излагает события по-своему, не только выразительно и драматично, но и глубоко ангажированно, зачастую сдвигая акценты и давая свою интерпретацию фактам и людям. С некоторыми из его оценок современный читатель, возможно, не всегда безусловно согласится, к тому же историки располагают ныне фактами, неизвестными в ХlХ веке, Диккенс охотно использует также легенды и исторические анекдоты, позволяющие живо представить время и характеры.
“История” Диккенса весьма далека от традиционного повествования о “доброй старой Англии”. Оно и понятно: сатира в палитре всемирно прославленного автора всегда занимала особое место, к тому же он внимательно наблюдал политические и социальные события своего времени — у себя на родине, на континенте и за океаном (движение за отмену хлебных законов и работорговли, борьба за парламентские реформы в Англии, первое широкое пролетарское движение за хартию 30-х и 40-х годов чартизм, революции в Европе и прочее). Немалую роль играет здесь и то, что к прошлому Англии обращается писатель-демократ, человек, в юные годы испытавший нищету и всегда помнивший об этом (кто сейчас не знает историю о фабрике сапожной ваксы, где мальчиком пришлось работать Диккенсу, а ведь он скрывал это до конца своих дней!). И хотя о новом времени Диккенс не пишет, личный взгляд художника, осмыслявшего исторический опыт своей эпохи, не мог не найти выражения в этой книге.
Начав повествование с древних времен и Римского завоевания, Диккенс завершает его реставрацией Стюартов, поясняя в краткой заключительной главе: “О событиях, последовавших за “Славной революцией” 1688 года, очень трудно рассказать доступно в такой книге, как эта”.
Построение книги достаточно традиционно: в центре каждой главы стоят фигуры правителей и монархов с их окружением — государственные, политические, церковные и прочие деятели, игравшие роль в судьбах страны. Каждой из глав соответствует четкое обозначение хронологических рамок, иногда несколько неожиданное. Так глава Vll, в которой повествуется о правлении Гарольда Второго и завоевании Англии нормандцами (она следует за главой о Гарольде Заячьей Лапе, Гардакнуте и Эдуарде Исповеднике), помечена: “Все тот же 1066 год”. Глава ХХlV, посвященная Англии при Эдуарде Пятом, снабжена подзаголовком: “Несколько недель в году 1483”, а в главе о Генрихе Шестом отдельно выделена “История Жанны Д’Арк”. Под пером Диккенса многие из этих исторических персонажей превращаются в живые, полнокровные личности, а посвященные им эпизоды читаются как захватывающие новеллы.
Английские историки литературы, как правило, обходят “Историю” Диккенса молчанием либо отзываются о ней с раздражением, которое не дают себе труда даже скрывать, упрекая автора в том, что она написана, хотя и “весьма энергично, но крайне пристрастно”. Эти слова принадлежат одному из известных биографов Диккенса Уне Поуп-Хенесси, которая считает книгу “поверхностной, оскорбительной” и в целом “весьма достойной сожаления”. “Было бы гораздо лучше, — сетует она, — если бы Диккенс предоставил историю педагогам и не искажал событий…” . Хотя о злодействах Генриха Vlll в английской литературе, в том числе исторической, написано немало, Поуп-Хенесси возмущается тем, что на страницах истории Диккенса король предстает (далее слова Диккенса) “наглым здоровяком, толстомордым, с глазками-щелочками и двойным подбородком — вылитый боров”, а несколько ниже “злодеем и кровопийцей, настоящим извергом рода человеческого, запятнавшим историю Англии кровью и грязью”. Биографа шокирует, что Диккенс радуется смерти королевы Марии, прозванной Кровавой, которую, по его словам, будут “вспоминать с содроганием и ужасом”. Едва ли не каждая глава в книге кончается подобными словами.
Можно предположить, что причины такой резкой реакции на книгу Диккенса кроются в выразительности рисуемых Диккенсом исторических картин и персонажей, которая уничтожает временную дистанцию, ставя читателя лицом к лицу с прошлым и заставляя давать ему моральную оценку. Однако и сама позиция Диккенса-историка вряд ли приемлема для большинства из его отечественных исследователей. Английские монархи в своем большинстве описываются им как люди властолюбивые, алчные, жестокие и бесчеловечные. Они коварны, способны на любую подлость для достижения своих целей, не жалеют ни родных, ни близких и готовы потопить страну в крови. Исключений из общего правила очень немного — Генрих Второй, который любил прекрасную Розамунду (он “достойно процарствовал тридцать пять лет”), Эдуард Долгоногий, “благодаря благоразумию и мудрости” которого были улучшены многие законы, приняты меры против грабителей и убийц, промышлявших на больших дорогах, положен предел расширению земельных владений церкви и тем самым росту ее могущества, впервые введен институт мировых судей, да кое-кто из безвременно погибших молодых принцев. Восхищения Диккенса заслуживает легендарный “добрый король-сакс Альфред”, царствовавший в 871 — 901 годах, — не только потому, что сражался с датчанами, но и потому, что этот “великий король” был “благороден сердцем” и думал о своих “несчастных подданных, которых злодеи гонят с родной земли”. В лице этого легендарного короля Диккенс создает образ благородного правителя. Заключение главы, посвященной королю Альфреду, читается как некий завет самому себе и читателям: “Говорят, дух Альфреда до сих пор живет в наших лучших английских законах, так давайте помолимся, чтобы он жил в сердце всех англичан. Если наш ближний погряз в невежестве, будем делать все, пока в нас теплится жизнь, чтобы заронить в него искру знания. И будем напоминать правителям, которые должны печься о просвещении и которые пренебрегают своим долгом, что их ничему не научило время, пробежавшее с 901 года от Рождества Христова, и что они далеко отстали от ярчайшего короля Альфреда Великого”.
Не удивительно, что Диккенс обращается к седой древности и к апокрифической фигуре Альфреда для создания образа идеального правителя. В исторических персонажах более позднего времени он не находит никого, кто хоть сколько-нибудь приблизился бы к этим старым государям. Даже королева Елизавета, которой он не может отказать в уме и политической прозорливости, мало чем отличалась от прочих монархов и заслуживает памяти лишь оттого, что в ее царствование жили такие замечательные люди, как Бэкон, Спенсер и Шекспир, часть славы которых приписывается самой королеве. И хотя Диккенс завершает книгу здравицей в честь королевы Виктории, “этой замечательной и всеми любимой правительницы”, это никак не отменяет всего сказанного ранее.
Отношение Диккенса к церкви мало чем отличается от отношения к светской власти. Он не щадит церковных иерархов, которые предстают перед читателем столь же честолюбивыми, корыстными и вероломными правителями, как монархи. Даже такие фигуры, как Томас Бекет, изображаются отнюдь не идиллически. Диккенс подробно рассказывает о превращении блестящего фаворита и канцлера в мятежного архиепископа. Впрочем, Диккенс отдает должное мужеству Томаса Бекета, достойно встретившего смерть. Так возникают “объемные”, “трехмерные” портреты, придающие повествованию особую достоверность (читателю взрослому они напоминают о том, что перед ним творение зрелого мастера). Среди них выделяется сэр Уолтер Рейли, “великий ум”, проведший многие годы в Тауэре, путешественник и наставник безвременно скончавшегося принца Генриха, “человек, который совершил немало ошибок, но с редким достоинством встречал любые испытания и опасности” и мужественно принял смерть на эшафоте. “Утро выдалось студеное, и шериф предложил ему сойти ненадолго с эшафота и погреться у огня. Но сэр Уолтер поблагодарил и отказался, сказав, что предпочел бы умереть сразу, так как болен лихорадкой и малярией, и если через четверть часа его начнет бить озноб, а он еще будет жив, враги его решат, что он трясется от страха… Прежде чем положить голову на плаху, сэр Уолтер пощупал край топора и с улыбкой на лице заметил, что это лекарство острое на вкус, зато спасает от самой злой болезни. Нагнувшись, готовый умереть, он сказал палачу, увидев, что тот сомневается: Чего ты медлишь? Давай, руби!
По ходу изложения Диккенс рассказывает о страданиях народа и неоднократно апеллирует к нему, однако само понятие “народ” у него достаточно расплывчато и исторически не определено. Порой это все, кто противостоит монарху и знати, порой одни лишь землепашцы, порой горожане, порой “все сословия”. Зато отдельных представителей народа, будь то простой солдат или вождь восставших Уот Тайлер, он описывает живо, с искренней симпатией, хотя в принципе не одобряет ни восстаний, ни революций.
Удивительное разнообразие материала, тем, персонажей, событий отличает “Историю Англии” Диккенса. Упомянем разделы, посвященные крестовым походам, Ирландии, жителей которой Диккенс изображает как “дикарей”, борьбе Шотландии за независимость, к которой он относится с большей симпатией, а также страницы, описывающие судьбы евреев в Англии. Вот один из таких эпизодов. Описывая коронацию Ричарда Львиное Сердце, писатель рассказывает о чудовищном погроме, вспыхнувшем в это время: “…тут какой-то негодяй закричал, что новый король приказал истребить племя неверных. Толпа хлынула в узкие городские улочки и принялась убивать всех попадавшихся ей на пути евреев. Не находя их больше на улицах… озверелый сброд кинулся громить еврейские жилища: вышибать двери, грабить, колоть и резать хозяев, а иногда даже выбрасывать стариков и младенцев из окон в разведенные внизу костры. Это страшное зверство продолжалось двадцать четыре часа, а наказаны были только три человека. И то они поплатились жизнями не за избиение и ограбление евреев, а за сожжение домов некоторых христиан”.
Перевод книги такого рода — огромный труд: достаточно вспомнить о многочисленных проблемах, возникающих при передаче на ином языке исторических реалий, имен, географических названий, обычаев, понятий, прочно укорененных в английском сознании и быте. Но это далеко не все. Надо передать особенность интонации писателя, ведь даже здесь Диккенс остается художником, поражая читателя мастерством рассказчика, разнообразием красок и интонации. Перевод Т. Бердиковой и М. Тюнькиной представляется весьма удачным; он выгодно отличается на фоне расплодившихся — увы! — переводческих поделок. Правда, меня, признаюсь, смущает широкое использование в книге “словечек”, заимствованных из сегодняшего разговорного языка. Я понимаю стремление переводчиц к живости изложения, и все же невольно вздрагиваю, читая такие, к примеру, фразы: “А теперь обратимся к Шотландии, которая была мучительной и упорной головной болью короля Эдуарда Первого”, или “но приготовленные для принцессы подарки он зажал”, или: “его личный гонец, просочившись через все береговые кордоны” и прочее.
Прекрасно, что Издательство Независимая Газета выпустило эту книгу, которую так долго ждали наши читатели, жаль лишь, что в ней нет ни указателя имен, совершенно необходимого при издании исторического труда в 500 страниц, ни статьи и комментария современного историка, который бы дал нужные читателю разъяснения.