Перевод с испанского А. Гелескула
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2002
Та наскальная роза, которой ты бредишь. Колесо с его синтаксисом каленым. Расставание гор с живописным туманом. Расставанье тумана с последним балконом. Современные метры надеются в кельях на стерильные свойства квадратного корня. В воды Сены вторгается мраморный айсберг, леденя и балконы и плющ на балконе. Осыпается с окон листва отражений. Парфюмерные лавки властями закрыты. Топчут сытые люди мощеную землю. Утверждает машина двухтактные ритмы. Дряхлый призрак гераней, гардин и унынья по старинным домам еще бродит незримо. Но шлифует зенит свою линзу над морем и встает горизонт акведуками Рима. Моряки, не знакомые с ромом и штормом, истребляют сирен по свинцовым лиманам. Ночь, чугунная статуя здравого смысла, полнолуние зеркальцем держит карманным. Все желаннее форма, граница и мера. Мерят мир костюмеры складным своим метром. Натюрмортом становится даже Венера, а ценителей бабочек сдуло как ветром. * * * Кадакес, балансир лукоморья и взгорья. Гребни раковин в пене и лесенок ленты. Древним богом садовым обласканы дети и баюкают бриз деревянные флейты. Спят его рыбаки на песчаной постели. Служит компасом роза на палубе шхуны. Плещет бухта платками прощальными, склеив два стеклянных осколка, акулий и лунный. Горький лик синевы и песчаные пряди полукруг парусов замыкает подковой. И сирены зовут, но не манят в пучину, а плывут за стаканом воды родниковой. * * * О Дали, да звучит твой оливковый голос! Назову ли искусство твое безупречным? Но сквозь пальцы смотрю на его недочеты, потому что тоскуешь о точном и вечном. Ты не жалуешь темные дебри фантазий, веришь в то, до чего дотянулся рукою. И стерильное сердце слагая на мрамор, наизусть повторяешь сонеты прибоя. На поверхности мира потемки и вихри нам глаза застилают, а сущности скрыты. На далекой планете не видно пейзажей, но зато безупречен рисунок орбиты. Усмиренное время разбито на числа, век за веком смыкает надежные звенья. Побежденная Смерть, отступая, трепещет и хоронится в узкой лазейке мгновенья. И палитре, крылу, просверленному пулей, нужен свет, только свет. Не для снов, а для бдений. Свет Минервы, строительницы с нивелиром, отряхнувшей с развалин вьюнки сновидений. Древний свет, он ложится на лоб человечий, не тревожа ни сердце, ни рот говорливый. Свет, который страшит дионисовы лозы, водяные извивы, речные разливы. Ты художник, и прав, отмечая флажками очертанья границы, размытые ночью. Да, ты прав и не хочешь, чтоб форма размякла, как нежданного облака ватные клочья. Нет, ты смотришь в упор, ты вперяешься взглядом и копируешь честно, без фантасмагорий. Эту рыбу в садке, эту птицу в вольере, ты не станешь выдумывать в небе и в море. Осязаемость, точность, задача и мера. Это взгляд архитектора на обветшалость. Ты не любишь земли, где растут мухоморы и на знамя глядишь как на детскую шалость. Гнутся рельсы, чеканя стальные двустишья. Неоткрытых земель на планете не стало. Торжествует прямая, чертя вертикали и вовсю прославляют Евклида кристаллы. * * * Да, но есть еще роза. В саду твоем тоже. Путеводная наша звезда неизменно. Словно эллинский мрамор, слепой, отрешенный и живой своей мощи не знающий цену. Раскрывает нам хрупкие крылья улыбок, заставляет забыть о работе и поте роза радости без облюбованных терний. Пригвожденная бабочка, весть о полете. Есть она, эта роза. * * * О Дали, да звучит твой оливковый голос! Молода твоя кисть, и работы незрелы, но сквозь пальцы смотрю на твои недочеты, восхищаясь, как точно нацелены стрелы. Мне завидны и твой каталонский рассудок, объясненье всему находящий упрямо, и в груди астронома червонное сердце из французской колоды. Без единого шрама. Мне понятны усилия мраморной позы. вызов улице, страсти, волненьям и бедам. Хорошо, когда в бухте морская сирена шелестит перламутровым велосипедом. Но важнее другое. Не судьбы искусства и не судьбы эпохи с ее канителью, породнили нас общие поиски смысла. Как назвать это - дружбою или дуэлью? Остальное не в счет. И рисуешь ли букли своенравной Матильды, Тересу с иглою или женскую грудь, ты рисуешь загадку нашей близости, схожей с азартной игрою. Каталония, дактилография крови на отлитом из золота сердце старинном. Словно руки сокольничьих, замерли звезды, стиснув пальцы вдогонку крылам соколиным. Не вперяйся в костлявый скелет аллегорий, над песочными не сокрушайся часами. Твоя смуглая кисть да купается в море, населенном матросами и парусами. 1926