Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2002
“Дверь соседней комнаты чуть-чуть приоткрывается; оттуда выглядывает темная голова с взлохмаченными волосами и печальной физиономией, несколько секунд смотрит на Говарда, а затем втягивается внутрь. Лицо как будто неясно знакомое; Говарду вспоминается, что эта унылая фигура — преподаватель английского факультета, человек, который за десять лет до этого издал два довольно известных и приемлемо встреченных критикой романа, исполненные, как тогда было свойственно романам, нравственными метаниями и озабоченностью. С тех пор — полное безмолвие. <…> Только он сам упрямо существует…” Этот незначительный персонаж романа “Историческая личность” (1975)[1], появившийся лишь на мгновение, чтобы снова исчезнуть за дверью, — автопортрет писателя, ироническое описание (и, как оказалось, пророчество) его непростых отношений с известностью и читательской любовью. И действительно, сэр Малькольм Брэдбери из тех писателей, имена которых хорошо знакомы профессионалам, но мало что говорят широкой публике. Причину читательского невнимания к творчеству того или иного достойного писателя определить непросто. В данном случае дело, вероятно, и в тематической константе произведений Брэдбери, и в выбранной им жанровой форме. Будучи университетским профессором, он и книги свои писал о том, что было ему близко и хорошо знакомо, — об академической жизни. Действие многих романов автора разворачивается на кампусе, главные герои — преподаватели и студенты. Упоминание этого факта в аннотации к тому или иному произведению способно привлечь далеко не каждого читателя. Однако проблематика книг Брэдбери вопросами университетской жизни не ограничивается. Например, в “Исторической личности”, самом известном своем романе, писатель обратился к теме и вовсе глобальной, рассмотрев сложные, а порой даже драматические отношения Человека и Истории. Правда, “роман” не лучшее жанровое определение для этого произведения. Книга Брэдбери соединяет в себе черты и романа, и эссе, и даже социологического исследования. Такое эклектичное с точки зрения жанра повествование не пользуется обычно популярностью у широкой читательской аудитории.
Словосочетание “историческая личность” вызывает вполне определенные ассоциации. Обычно так говорят о людях, чья деятельность оказала заметное влияние на ход мировой истории. Читатель, ожидающий от книги традиционной интерпретации, будет, возможно, разочарован. И главный герой романа Говард Кэрк и все остальные действующие лица — персонажи полностью вымышленные. Они не имеют никакого отношения ни к реальной истории XX века, ни к великим мира сего. Более того, сама история, по мысли Брэдбери, — что угодно, только не та объективная последовательность событий, как мы привычно ее воспринимаем. Об этом автор заявляет уже на первых страницах, в предисловии, говоря о своем романе: “Это стопроцентная выдумка с мнимым приближением к исторической реальности — точно такая же, как и сама история”. И все-таки в названии нет иронического подтекста. Речь в нем действительно идет о “личности исторической”… Но писатель предлагает нам другую, далекую от общепринятой интерпретацию этого словосочетания.
Место действия романа — вымышленный город Водолейт на юге Англии и Водолейтский же университет. Брэдбери поместил своих персонажей в обстановку конца 60-х — начала 70-х годов XX века. Война во Вьетнаме, студенческие волнения, ольстерские события не оставляют равнодушными обитателей городка. Они вынуждены жить в данной исторической ситуации, этот контекст формирует действительность вокруг них и во многом определяет их судьбы. Для Брэдбери очевидна невозможность существования человека вне современного ему исторического “окружения”. В этом смысле он с самого рождения приговорен к истории. Это не только неизбежно, но и трагично, поскольку история — “стопроцентная выдумка” других людей, большинства, убеждений которых отдельный человек может не разделять, но мириться с ними и существовать по чужим законам ему приходится. Историческая личность — каждый из нас, любой живущий человек в своей неразрывной и трагической связи с историей. К тому же это понятие оксюморонное, так как подобные отношения изначально конфликтны. Противопоставляя “личное” и “историческое”, под “историческим” автор понимает “общественное”, сводя таким образом весь конфликт к противоречиям между стремлениями и интересами отдельного человека и общества.
Ни в таком осмыслении истории, ни тем более уж в самом конфликте, существующем в литературе со времен первых греческих трагедий, нет ничего оригинального и нового. О “приговоренности” человечества к истории говорил Гегель, и незадолго до Брэдбери размышляли экзистенциалисты. Однако в отличие от своих литературных предшественников автор романа описал извечное противостояние с принципиально иной позиции. Главный герой его произведения не бунтующий и мыкающий горе “индивидуум”, а, напротив, если воспользоваться излюбленным штампом советской пропаганды, “типичный представитель передового большинства”. На размышления о Говарде Кэрке именно в таких выражениях провоцирует сам текст. Кэрк — университетский преподаватель, молодой и, что называется, прогрессивный ученый, “социолог, радикальный социолог”. Он “часто появляется на телевизионном экране и написал две, заслужившие известность набатные книги, отстаивая новые нравственные ценности, новый расклад для Человека”; Говард проповедует полное освобождение личности от традиционных “буржуазных” догм и нравственных норм, ибо это, по его мнению, соответствует духу времени и требованию истории. “Пламенный революционер” не одинок. Его поддерживают многие коллеги и студенты, “длинноволосые Иисусы”, одетые в военную форму и не расстающиеся с сигаретой. Да и Барбара Кэрк разделяет убеждения своего мужа. Она ведет активную борьбу за освобождение женщины из тисков “убогой роли домохозяйки и матери”. В общем, Кэрки — “импульсивнейшие приверженцы всего наиновейшего”. Они не желают довольствоваться положением пассивных наблюдателей исторического процесса, а принимают в нем непосредственное участие… В своих семейных отношениях Кэрки давно отказались от предрассудков — поровну поделили домашние обязанности и обзавелись “пассиями” на стороне. Каждый уикенд Барбара уезжает в Лондон, чтобы встретиться с молодым актером по имени Леон, Говард же немало вечеров проводит в спальне своей коллеги Флоры Бениформ, а иногда использует довольно своеобразные методы, чтобы оказать психологическую помощь той или иной симпатичной студентке, оказавшейся в трудной ситуации. В общем, “связав себя браком, они настойчиво в нем остаются, но это взрослый, открытый брак”.
Описывая своих героев на первых страницах романа, автор предлагает читателю не индивидуальные характеристики, а, наоборот, созданный не без иронии, обезличенный социальный портрет определенного типа, “яркими представителями” которого являются Кэрки. Вот, например, что пишет Брэдбери о Барбаре: “И она тоже привычная фигура на улицах, когда совместно с другими их блокирует, демонстрируя, что движение транспорта здесь вовсе не неизбежно, и в супермаркетах, когда она ведет свою ежедневную депутацию. <…> Она движется через площадки для игр, школы, травмопункты и парки в постоянном негодовании; она пишет в местную газету, когда ее черед”. Казалось бы, в мире Кэрков нет места сомнениям, они верят в правильность выбранного пути, прогресс и будущее… Читатель настраивается на скучное чтение, кто-то готов уже и вовсе отложить книгу, как вдруг выстроенный автором шаблон рушится. Описав определенный тип, Брэдбери начинает движение вспять — от “типичного представителя” к живому человеку. Социальный очерк сменяется художественным повествованием, начинается собственно роман.
Пересказывать содержание “Исторической личности” — дело неблагодарное. Здесь нет ни закрученной интриги, ни кульминации, ни развязки. Действие почти статично — динамика заключена не столько в событиях и поступках персонажей, сколько в их диалогах, постепенно открывающих читателю другое, далекое от первоначального, шаржированного образа “я” каждого из них.
Сюжетный центр произведения — вечеринка у Кэрков по случаю нового учебного года. Описание самого мероприятия и подготовки к нему занимает не один десяток страниц. Последующие события оказываются так или иначе связанными с этим вечером, на котором автор “собрал” всех действующих лиц. На ярком, почти плакатном изображении “новых людей” проступают темные пятна — отношения между Барбарой и Говардом, а также между остальными персонажами оказываются гораздо сложнее и запутаннее, чем может показаться на первый взгляд. Доведенный до отчаяния семейными неурядицами, в этот вечер пытается свести счеты с жизнью Генри Бимиш, друг и коллега Кэрка. А в финале романа на очередном сборище так же поступит и Барбара, не справившись с ролью прогрессивной и независимой женщины, осознающей историческую необходимость супружеских измен. Автор предпочел оставить финал открытым — мы не узнаем, чем все закончилось для жены Говарда. Но и намека на ее самоубийство достаточно, чтобы у читателя не осталось никаких иллюзий насчет жизни, подчиненной какой бы то ни было концепции и исторической целесообразности.
После ухода гостей Кэрки выбрасывают горы грязной одноразовой посуды и осколки разбитых бокалов. Вместе с ними в мусорное ведро летят и обрывки того портрета счастливой прогрессивной семьи, который Брэдбери тщательно создавал на первых страницах. Писатель не играет с читателем и не стремится завуалировать свою точку зрения. Авторская позиция предельно ясна — под внешней оболочкой передового революционера, новой личности скрывается все тот же человек со старыми как мир чувствами и проблемами, бесконечно стремящийся к собственному, а не общественному счастью. Отсутствие именно этой простой, но необходимой составляющей и толкает героев романа на отчаянные поступки.
Несоответствие личных идеалов духу времени оборачивается для некоторых персонажей трагедией. Говард, казалось бы, единственный человек, не ощущающий трагизма своей приговоренности к истории, ибо для него не существует пропасти между личным и историческим. Кэрк искренне верит в правильность своих воззрений. Но и он оказывается в ловушке собственных убеждений, когда, провозглашая полное освобождение личности, навязывает свою точку зрения окружающим и, например, шантажирует Джорджа Кармоди — студента, не разделяющего его радикализм: “Послушайте, доктор Кэрк, — говорит Кармоди. — Я никогда не сумею добиться вашего одобрения, никогда не стану радикальным настолько, чтобы удовлетворить вас. У меня есть свои верования и убеждения, как и у вас. Почему вы не можете дать мне шанса? <…> Ну, так уж вышло, что я верю в индивидуализм, а не в коллективизм. Мне противен этот бухгалтерский марксистский взгляд на человека, как звено в цепи производства. <…> Короче говоря, верования, несочетаемые с анализом, — говорит Говард. — Я вас не переведу. Вы либо примете некоторые социологические принципы, либо провалитесь”. Кэрк не замечает, что таким поведением предает собственные идеалы. Однако сомнений в правильности жизненной позиции у “революционера” и “прогрессивного социолога” не возникает. Говард — единственный из всех персонажей, сумевший счастливо избежать душевного кризиса. По мысли автора, только такое существование, защищенное шелухой актуальных концепций, наиболее исторически оправдано и безболезненно. Однако для писателя очевидно и то, что такое существование ничего общего не имеет с настоящей жизнью, а является лишь ее стерильным подобием.
По сути, Брэдбери предпринял эксперимент, повторенный много лет спустя Мишелем Уэльбеком в романе “Элементарные частицы”. С той разницей, что, пытаясь разобраться в человеческом существовании, понять, из чего состоит в прямом и переносном смысле материя жизни, Брэдбери в отличие от французского автора не “раскладывает” человека на составляющие “элементарные частицы”. Для него последней, неразложимой величиной оказывается сам человек, его чувства и побуждения, освобожденные от давления исторических концепций и исторической же необходимости. Как сказал Бубнов, персонаж пьесы Горького “На дне”: “…все слиняло, один голый человек остался”.