Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2002
Гийом Аполлинер. Мост Мирабо. Перевод, статья, комментарии, составление Михаила Яснова. Санкт-Петербург, “Азбука”, 2000
Французский поэт Гийом Аполлинер (1880 — 1918) уже давно знаком нашему читателю. Напомним, что его стихи были “канонизированы” еще в 1967 г. в превосходном научном издании серии “Литературные памятники”, которое было одновременно и подведением итогов изучения творчества Аполлинера в нашей стране, и стимулом для появления все новых и новых переводов и, конечно же, новых исследований.
Поэзия Аполлинера стала фактом российской культуры. Не одно поколение школьников, не говоря уже о студентах, изучающих французский язык, выросло на стихотворении “Мост Мирабо” (которое, кстати, и дало название данному сборнику). Да и сама судьба этого французского поэта со славянскими корнями кажется совпала с нашими представлениям о светлом поэтическом гении, трагически погибшем в самом расцвете сил. Разумеется, время меняло акценты. “Советский” Аполлинер был скорее борцом с устаревшими формами буржуазной литературы во имя приближения к жизни, достижения своеобразного “реализма”. В своем предисловии переводчик и составитель книги “Мост Мирабо” Михаил Яснов стремился представить совершенно иной образ Аполлинера — великого искателя любви и мистификатора.
Впрочем, лирику Аполлинера читали и любили у нас независимо от тех или иных интерпретаций. Вероятно, залогом этого успеха был сам строй его стихов, сама музыка его строк, в какой-то степени созвучные русской поэзии. С одной стороны, у Аполлинера редко встречается классический александрийский стих, столь естественный для французской просодии и несколько тяжеловесный в русском его варианте. С другой стороны, пусть Аполлинера и называют реформатором французского стиха, поэт, несмотря на свои декларации, не так уж и часто проявлял на практике абсолютную свободу от традиционного стихосложения, которой добивались многие французские авангардисты и которая стала нормой в современной французской поэзии — в русскоязычной же культуре XX века подобные эксперименты считались скорее чем-то маргинальным. Хотя Аполлинер и презирает синтаксис и пунктуацию, его стихи еще сохраняют, хотя бы частично, рифму и ритм, которые нет-нет да проскальзывают и в самых смелых верлибрах. Даже то, что мы сейчас назвали бы “визуальной поэзией”, — аполлинеровские “Каллиграммы” — кажутся попросту сродни русским “фигурным стихам” XVIII века, а потому их новаторство вовсе не выглядит для нас чем-то провокативным. Конечно, все это ни в коей мере не приуменьшает роли Аполлинера как великого реформатора во французской поэзии и культуре, как провозвестника “Нового духа” (или, согласно формулировке М. Яснова, “нового лирического сознания”), как учителя не только сюрреалистов, но и многих французских поэтов нашего времени.
Вернемся к “русскому Аполлинеру”. По-французски его стихи кажутся настолько “легкими”, что порой складывается впечатление, будто они сами “идут” к переводчику. Конечно же, эта простота иллюзорна и множество переложений одних и тех же произведений Аполлинера лишь подтверждают невозможность отступить от соблазна состязаться в поэтическом переводе и недостижимость идеала. В нашей стране не одно поколение выдающихся поэтов и переводчиков посвятило себя освоению его творчества. Среди них, как напоминает в предисловии Яснов, были П. Антокольский, М. Ваксмахер, Э. Линецкая, Ю. Корнеев, М. Кудинов (именно он переводил для “Литературных памятников”), Г. Русаков, А. Гелескул, Б. Дубин, И. Кузнецова, Н. Стрижевская и многие другие. Но интерес к Аполлинеру пробудил поэт Бенедикт Лившиц, чьи переводы до сих пор не перестают завораживать, играя самыми разными тонами и оттенками: от витиеватых отголосков модерна — “Безумноустая медоточит луна” — до шокирующего примитивизма — “Кладут аэропланы яйца” — и уже совсем футуристических описаний женской красоты: “Твое лицо румяно гидропланом стать может твой биплан / И кругл твой дом где плавает копченая селедка”… Любопытно, что наиболее далекими от оригинала — и наиболее привлекательными для русского слуха — являются именно “модернистские” транспозиции Лившица. А ведь эти слегка архаизированные (словно под “античность”) стилизации русского переводчика не совсем соответствуют замыслу Аполлинера, который стремился ввести в поэтический язык как раз “современность”, но они по-своему передают особую гармонию, обязательно присутствующую в его произведениях. Переводы Лившица не только упоминаются в предисловии — их дух витает и над некоторыми поэтическими переводами М. Яснова, хотя речь ни в коем случае не идет о каком бы то ни было подражании.
Переводчик и поэт нашего времени М. Яснов отдает на суд читателя своего Аполлинера, не побоявшись публично сопоставить русские стихи и французский оригинал. Вспомним о богатом советском опыте двуязычных изданий, которые чаще всего предназначались для изучающих иностранные языки и специалистов. Прагматическая направленность подобных книг обязывала к соблюдению некоего “списка” произведений, необходимых для учебной программы. Хотя, разумеется, в этой практике были и исключения, как, скажем, упомянутая Ясновым антология Е. Г. Эткинда.
Книга “Мост Мирабо” — совершенно чужда идее представить поэзию Аполлинера во всем ее многообразии. Напротив, Михаил Яснов выбирает для перевода стихи, сообразуясь с собственным вкусом, а не с обязательной университетской программой: в сборнике, например, отсутствуют хрестоматийные “Зона”, “Безвременник” (“Les Colchiques ”), “Музыкант из Сен-Мерри”. И это очень удачный, как нам кажется, подход к поэтическому переводу, который невозможно “поставить на поток”.
Французские и русские стихи здесь нередко звучат хором, почти в едином ритме, как, например, знаменитое и многократно переводившееся стихотворение “Мост Мирабо” из цикла “Алкоголи”:
Под мостом Мирабо исчезает Сена
А с нею любовь
Что же грусть неизменна
Уступавшая радостям так смиренно.
Тьма спускается полночь бьет
Дни уходят а жизнь идет.
Sous le pont Mirabeau coule la Seine
Et nos amours
Faut-il qu’il m’en souvienne
La joie venait toujours aprеs la peine
Vienne la nuit sonne l’heure
Les jours s’en vont je demeure
В этом примере с оригиналом совпадает в какой-то мере даже графика русского текста. Еще более интересны графические решения М. Яснова в его переводах из цикла “Каллиграммы”. Стихотворения “Дымы”, “Рекогносцировка”, “Времена года” зрительно повторяют очертание французских стихов, но, когда Аполлинер начинает играть с изображением, как в “Дожде”, рисуя строками дождь, или в “Зарезанной голубке” — падающую птицу, М. Яснов отказывается копировать фигурные стихи и выстраивает свой текст традиционно.
А вот еще один из многих примеров удачной ритмической транспозиции редкого для аполлинеровской поэзии александрийского стиха с обязательной цезурой после третьей стопы в стихотворении “Рейнская ночь”:
Рейн пьян в дымину пьян и виноградник спит
Как золото в воде мерцая до рассвета
А лодочник поет а песня все томит
Зеленокудрых фей зачаровавших лето.
Le Rhin le Rhin est ivre oщ les vignes se mirent
Tout l’or des nuits tombe en tremblant s’y reflйter
La voix chante toujours а en rвle-mourir
Ces fйes aux cheveux vers qui incantent l’йtй.
Как говорил в свое время французский поэт Стефан Малларме, а вслед за ним немецкий философ Вальтер Беньямин, поэзия не в словах, а как бы над словами, над текстом, который при переводе может и очень сильно отдаляться от оригинала, — и такие случаи мы тоже найдем в переводах М. Яснова. В предисловии Яснов, вторя Эткинду, поднимает проблему принципиальной непереводимости некоторых языковых элементов. Яснов, сам будучи поэтом, оптимистически считает, что существует все же некое художественное целое, которое вполне поддается переводу.
Уже было сказано, для данного сборника переводчик выбирал стихи Аполлинера на свой вкус: он стремился показать Аполлинера как “завершителя классического периода французской поэзии”. Аполлинер — предтеча авангарда интересует его меньше, чем Аполлинер — наследник Верлена. Но дело не только в субъективности выбора Михаила Яснова; возможно, здесь кроется и более глубокая культурная проблема: сама русская поэтическая традиция ХХ века, в отличие от французской, еще очень классична, и переводы тех авангардистов, которые последовали за Аполлинером, — Тристана Тцара, Андре Бретона, раннего Луи Арагона, — трудно “вписываются”, по крайней мере пока, в наши представления о лирике, оставаясь неким любопытным историческим курьезом. И виноваты в этом не поэты, а их переводчики: ведь Элюар-сюрреалист прекрасно известен и любим российским читателем. И все же, история формальных исканий русской поэзии была такова, что своих общепризнанных вершин они достигли в постсимволистской культуре футуризма (но даже близкая ей “заумь” все-таки замкнулась в пределах творчества очень немногих мастеров поэтического слова), чем и можно отчасти объяснить “органичность” Аполлинера, близкого футуристической культуре (его обычно называют кубофутуристом) и к тому же переводимого Лившицем, участником русского футуристического движения.
Сборник стихов Аполлинера в переводе Яснова — несомненно, большое событие в отечественной культуре еще по одной причине. Эта, казалось бы, “массовая” книга карманного формата удачно сочетает в себе элитарность переводческой и литературоведческой концепции и гармоничную легкость русского стиха.
Елена Гальцова