Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2002
АВСТРАЛИЯ
Справедливость восстановлена
Дэвид Юнайпон, первый в истории Австралии писатель-абориген, у себя в стране до последнего времени был известен прежде всего как общественный деятель, проповедник, ученый и изобретатель — его портрет даже помещен на 50-долларовую банкноту. Однако главная его книга “Легенды и предания австралийских аборигенов” на протяжении почти восьми десятилетий издавалась под чужим именем. Некий Уильям Рамсей Смит, врач и антрополог-любитель, фактически украл у Юнайпола труд всей его жизни.
Теперь благодаря университетским преподавателям Стивену Мьюки и Адаму Шумакеру справедливость восстановлена: на обложке опубликованного в Аделаиде издания “Легенд и преданий” значится имя законного автора. Книга открывается обширным предисловием, в котором описывается историко-культурный контекст эпохи и подробно изложена история похищения работы Юнайпона и ее “репатриации”.
Дэвид Юнайпон, которого называют отцом литературы австралийских аборигенов, родился в 1872 году в Южной Австралии. В 20-е годы по заданию университета он стал путешествовать по стране, собирая мифы и предания аборигенов, которые до того существовали лишь в устной форме, передаваемые из поколения в поколение…
В 1924 году Рамсей Смит, получив от одного английского издательства заказ на книгу фольклора аборигенов, случайно узнает от сиднейского издателя Джорджа Робертсона о том, что они собираются заключить контракт с неким автором, который занимается схожей тематикой. Рамсей Смит начинает хитроумную интригу, в результате которой ему удается приобрести у издательства “Энгус энд Робертсон” копию рукописи Юнайпона. Высланный последнему договор теряется на почте, проект замораживается, и издательство таким не слишком благовидным образом решает возместить деньги, выплаченные автору в виде аванса. Смит, внеся кое-какие поверхностные изменения, отправляет рукопись в Англию, где она и выходит в 1930 году в виде книги — без каких-либо упоминаний имени Юнайпона.
До самой своей смерти Юнайпон боролся за восстановление авторских прав (он умер в бедности в 1967 году), но так ничего и не добился, равно как и его родственники, уже после его кончины обивавшие пороги судов.
При подготовке нового издания составители использовали черновики Юнайпона, которые все эти годы хранились в одной из сиднейских библиотек. Кроме того, том содержит описание обычаев, традиций и верований аборигенов, рассказы об австралийской флоре и фауне, а также философские размышления автора, мечтавшего, что “когда-нибудь мифы и предания аборигенов станут такой же неотъемлемой частью австралийской культуры, как мифы Древней Греции и Древнего Рима — европейской”.
АРГЕНТИНА
Новая история аргентинской литературы
Первая “История аргентинской литературы” под редакцией Рикардо Рохаса увидела свет еще в начале ХХ века. Именно об этом труде Х. Л. Борхес с немалой долей иронии сказал, что он “объемнее самой аргентинской литературы”. Вторая попытка относится к 60-м годам: тогда выход в свет книги, подготовленной издательством “Сентро эдитор де Америка Латина”, стал настоящим культурным событием.
И вот теперь, на заре ХХI столетия, вновь назрела необходимость обратиться к литературе страны, подарившей миру Хосе Эрнандеса, Хорхе Луиса Борхеса, Хулио Кортасара, Эрнесто Сабато и многих других замечательных писателей. Возглавил работу по созданию монументальной 12-томной “Критической истории аргентинской литературы” один из самых известных и уважаемых аргентинских критиков Ное Хитрик, а всего в ней принимают участие более 250 специалистов — литературоведов, писателей и критиков. Выпуск труда, охватывающего двухвековую историю национальной литературы, планируется завершить в течение пяти лет.
Новое издание — это итог почти тридцатилетней работы; оно адресовано школьным учителям, университетским преподавателям и студентам, а также всем интересующимся латиноамериканской культурой. “Критическую историю аргентинской литературы” предполагается одновременно выпустить в Латинской Америке, Европе и США.
ПОЛЬША
Путеводитель по литературной Москве
Обложку специального “московского” номера журнала “Литература на швече” (“Литература в мире”) украшает символическая панорама города — инфернальный фотоколлаж со светящимся высотным комплексом.
Начать путешествие по столице польскому читателю предлагается вместе с Андреем Белым, представленным на страницах ежемесячника отрывком из романа “Москва” и главой “Старый Арбат” из книги “Начало века. Воспоминания”. В этом же разделе опубликованы выдержки из дневников 1926 — 1933 гг. П. Зайцева, близкого друга Белого, в конце жизни исполнявшего обязанности его литературного секретаря, а также посвященная роману “Москва” статья польского исследователя и переводчика Я. Гондовича.
Арбат Белого — улица-воспоминание, улица-прошлое с сохранившейся в памяти подробной топографией, архитектурными деталями, реалиями повседневности. По словам Гондовича, “Москва” — это роман-прощание: “Разразится война, революция, погаснут на московских улицах желтые газовые фонари… Когда огни эти зажгутся вновь, это будет другая страна, если не другая цивилизация…”
Эти слова довольно точно передают композицию московского номера. Перед читателем опять возникает Арбат, но уже увиденный взглядом Б. Ямпольского как “режимная улица”. В полуфантастическом “дневнике” Дм. Пригова “Живите в Москве” город предстает центром космических катастроф, в отрывках из романов В. Пелевина — пространством, где смешались фантасмагория и реальность.
Еще один раздел — это своего рода “частный”, “неофициальный” путеводитель по Москве: “Другая Москва (в семи зеркалах)”. В эссе Е. Попова “Страстной бульвар” обрисованы различные исторические и литературные срезы “одного из самых значимых мест столицы”. “Собачья площадка” Н. Малинина — это грезы о старой Москве, ушедшей безвозвратно. В “Кольце” Т. Кибирова остроумно описана экскурсия по кольцевой линии метро, “царству гармонии и порядка”, в котором “воплотились чаянья и мечты Платона и Кампанеллы, Чернышевского и Плеханова”.
Городские “зарисовки”, сделанные молодыми писателями, служат иллюстрацией к статье польской исследовательницы К. Осиньской о связанных с Москвой и Петербургом стереотипах, метафорах и ассоциациях, их перекличке в русской литературе. В отличие от Петербурга, Москва не навязывает своего образа. “Отсутствие выраженной структуры, территориальная разбросанность, архитектурная хаотичность, и, наконец, культурная открытость делают Москву городом, образ которого каждый раз рождается заново: каждый “пишет” свою Москву”. Вероятно, именно эти особенности сделали ее столь привлекательной для писателей конца ХХ века — эпохи размытых критериев, нечетких норм, эклектики и фрагментарности.
По материалам газет “Паис” [Испания], “Монд” и “Фигаро” [Франция], журнала “Литература на швече” [Польша].