Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 1, 2002
Сarola Stern. Doppelleben. Eine Autobiographie. Kоln: Kiepenheuer & Witsch, 2001
Карола Штерн, Двойная жизнь. Автобиография. Кёльн, Кипенхойнер унд Вич, 2001
В России имя Каролы Штерн вызвало интерес в середине 1990-х, когда в Берлине вышла ее книга “Айседора Дункан и Сергей Есенин. Поэт и танцовщица”. В самой же Германии у автора была широкая аудитория: многие историко-политические и художественно-биографические книги перешагнувшей тогда порог своего семидесятилетия писательницы пользовались заслуженным признанием. Впрочем, можно ли воспринимать Каролу Штерн только как писательницу? Лучше всего ответила на этот вопрос она сама в автобиографии.
Во вступительной главе “Кто я такая?” находим предварительный ответ: “Та, у кого было почти столько же имен, сколько и профессий”. Список занятий, перепробованных ею за долгую жизнь, впечатляет: земледелец, учительница, библиотекарь, чиновница, студентка, университетский ассистент, издательский редактор, соредактор журнала, радиожурналистка, писатель… Что же касается имен, то имя, полученное ею при рождении, — Эрика Асмус; с ним и прожила она почти тридцать лет. Выросла в мекленбургской провинции; мать держала небольшую гостиницу в курортном местечке, а отец умер незадолго до рождения дочери. Когда Гитлер пришел к власти, Эрике шел восьмой год; в 1945-м ей было уже двадцать.
Эти двенадцать лет жизни освещены в автобиографии на удивление лаконично. Может быть, из-за малой событийности? В самом деле, какая там событийность в глуши! Разве что дядя Эрики и его соратники-нацисты устроили факельное шествие к маяку, а мать возглавила в деревне национал-социалистический женский союз. Да местных коммунистов бросили в концлагерь, а семья одноклассницы-еврейки бежала в Палестину. Сама же Эрика была активисткой в “союзе юных девушек” — низшей возрастной ступени гитлерюгенда. “Наутро после Ночи ужасов мы стояли и с любопытством рассматривали подожженную синагогу в Свинемюнде… Испытывали ли мы сострадание, стыд, ужас? Ничего подобного…” — откровенно признается автор. Скорее всего, лаконизм вызван нежеланием копаться в подробностях жутких лет из-за пережитого в зрелые годы чувства стыда. Читая книгу, как будто слышишь вздох облегчения Каролы Штерн, перелистнувшей последнюю страницу первой главы.
Впрочем, и следующий период жизни богат драматизмом. Когда советские войска вошли в Тюрингию, Эрика Асмус жила там крестьянским трудом и вдруг… получила должность заведующей библиотекой в советском научно-конструкторском ракетном центре. “Там, где еще недавно работал Вернер фон Браун, расположились кабинеты советских офицеров и немецких директоров. Там разместилась и я со своей библиотекой…” Как могла девушка из такой семьи и с таким воспитанием попасть в сверхзакрытое советское учреждение, биограф не поясняет, но, будто предвидя такого рода недоумения, сообщает, что среди немцев, привлеченных к сотрудничеству, были освобожденные из лагерей коммунисты, но были и вчерашние офицеры СС: “русские мыслили прагматично” и привлекали профессионалов, закрывая глаза на их прошлое.
Осенью 1946 года центр перевели в СССР, а немцев из обслуживающего персонала оставили в Тюрингии. Эрика Асмус поступила в педагогический институт и в 1948 году уже работала учительницей недалеко от Потсдама, когда жизнь предложила ей новое испытание: она была завербована американской разведкой, заинтересовавшейся ее работой в советском ракетном центре. Драматический поворот судьбы! По совету “мистера Беккера” Эрика вступила в СЕПГ и даже училась в Высшей партийной школе — “кузнице кадров” СЕПГ (вообще в рассказе о жизни в Восточной Германии встречаем много до тошноты знакомых клише: “критика и самокритика”, “классовый враг”, “поджигатели войны”). Она сохранила воспоминания о тяжелом моральном климате рубежа 40—50-х годов и приводит замечание Гюнтера де Бройна о том, что по сравнению с ГДР 50-х ГДР 80-х выглядела “почти как правовое государство”. В той атмосфере героиня книги и замыслила побег. Читая между строк, можно предположить, что решение было продиктовано как разочарованием в восточных порядках, так и страхом агента разведки перед опасностью провала.
Полувековой жизни на Западе посвящена большая часть книги, и здесь рассказ замедляется, больше места отводится самоанализу. Взять хотя бы описание “дебютной стадии” в ФРГ, когда перебежчица еще мыслит категориями жизни ГДР и многого не понимает в иной реальности. Эпиграфом к той главе выбрала Карола Штерн слова Чехова о необходимости “выдавливать из себя по капле раба”.
Повествуя о жизни в Западном Берлине, а затем в Кёльне, писательница не скрывает своих политических пристрастий. Антипатия к восточному тоталитаризму и бегство на Запад не изменили ее взглядов на диаметрально противоположные. Она возмущена снисходительным отношением к бывшим нацистам и появлением людей вроде Глобке в окружении Аденауэра, тогда как люди иной судьбы, как Вилли Брандт, могли подвергаться шельмованию за то, что эмигрировали в 30-х. Сначала Карола Штерн тяготеет к социал-демократии и только в 80-е отказывается искать убедительную альтернативу капитализму: “Тогда я поняла: вместе с двадцатым веком уходит в прошлое эпоха рабочего движения, а с ним исчезает и надежда на “государство любви и справедливости”, о котором мечтал Август Бебель”.
Поиск “третьего пути” для самой себя привел уже известную публицистку к работе в немецком ПЕН-клубе и к участию в создании и трудах организации “Международная амнистия” (AI). Кратко и точно описано становление “AI”, начиная со статьи британского юриста Питера Бененсона в “Обсервере” и приезда в Кёльн в 1961 году Эрика Бейкера, сподвижниками которого стали Герд Руге и Карола Штерн. Не без гордости пишет она об ощутимых результатах деятельности их организации, например об освобождении в 1968 году из южноафриканской тюрьмы писателя Алекса Ла Гумы. С воодушевлением вспоминает осенний день 1987 года когда сообщили о присуждении Нобелевской премии Иосифу Бродскому, за освобождение которого выступала некогда и “AI”.
В ходе своей многогранной деятельности Кароле Штерн довелось встречаться с видными писателями, журналистами, политиками… О них она рассказывает подробно или фрагментарно, и некоторые судьбы потрясают своей неординарностью. К примеру, судьба Хайнца Цёгера (1915—2000) — мужа Каролы Штерн, памяти которого посвящена эта книга. Выросший сиротой, он рано стал коммунистом и антифашистом; в 1933 году был впервые арестован, а в 1941-м — в очередной раз брошен в тюрьму, откуда вышел лишь в 1945-м. Жил в ГДР, редактировал еженедельник “Зонтаг”, всей душой воспринял ХХ съезд КПСС, но был осужден за вольнодумство и провел в тюрьме ГДР три года. После освобождения поселился в ФРГ, где мучительно искал свое место в жизни.
Буквально несколько страниц посвящено немецкому писателю чилийского происхождения Гастону Сальваторе, чья жизнь составила бы фабульную основу захватывающего романа. Племянник Сальвадора Альенде, берлинский студент, в 1968-м соратник Руди Дучке и других ультралевых был затем арестован, осужден немецким судом, бежал в Чили, откуда полицией отправлен обратно в Европу, попал под амнистию в ФРГ. Пьеса Сальваторе “Смерть Бюхнера” с успехом шла на немецкой сцене и принесла автору премию имени Гауптмана.
С большим уважением пишет автор об издателе Й. К. Виче, который, вернувшись из ГДР в Кёльн в 1950 году, начал печатать книги Йозефа Рота и Ремарка, Рикарды Хух и Рене Шикеле, а в 1951-м поверил в талант еще совсем неизвестного писателя по имени Генрих Бёлль. С Бёллем, как и с Гюнтером Грассом, Карола Штерн познакомилась в 60-е а в середине 70-х они предложили ей вместе с ними редактировать журнал, где могли бы публиковаться преследуемые и запрещенные авторы из ГДР и стран Восточной Европы. Так родился журнал “L 76”, а через несколько лет и издательство “L 80”, просуществовавшие до 1988 года.
Об ушедшем из жизни Г. Бёлле автор вспоминает с особой нежностью. Большой художник показан в разных ситуациях и ракурсах: в редакции журнала, у себя дома, в больнице. Скорбные строки посвящены прощанию с умершим в 1985 году писателем. В маленькую церковь, где происходила траурная церемония, прибыли люди из разных мест. Карола Штерн пишет, что приметила там знакомые лица: Криста Вольф, Дитер Хильдебрандт, “где-то позади президент ФРГ Вайцзеккер”… По выходе из церкви к месту захоронения гроб несли оба сына Белля и самые близкие его друзья: Гюнтер Грасс, Гюнтер Вальраф, Лев Копелев.
С Львом и Раисой Копелевыми Каролу Штерн и ее мужа в 80-е связывала тесная дружба; более того, она нашла в них “родственные души”. Дело было не только в совместной работе или общих литературных интересах, но еще и в общности личного опыта — заблуждений молодости, разочарований, поисков. Говоря о характере своего друга, Карола Штерн замечает, что “такие чувства, как ненависть и вражда, были ему чужды”. В первой половине 80-х он мог позвонить среди ночи, чтобы сообщить, что в СССР кто-то безвинно арестован, а стало быть, нужно информировать “Международную амнистию” и что-то срочно предпринимать.
Становление Каролы Штерн как писательницы занимает в книге, пожалуй, меньше места, чем оно заслуживает. Лишь самые любимые из написанных ею книг удостоились сжатого рассказа об их творческой истории. Это две биографии, героини которых для Каролы Штерн тоже, несомненно, “родственные души”. Одна из них — Доротея Шлегель, дочь Мозеса Мендельсона, выкрестившаяся в сорок четыре года и ставшая истовой католичкой, поддавшаяся велению чувства и соединившаяся с Фридрихом Шлегелем. Другая — Рахель Фарнхаген, принявшая протестантизм в сорок три, жена немецкого литератора, хозяйка знаменитого литературного салона. В ряд ярких женских судеб попадают и другие героини книг Каролы Штерн: Фрици Масари — звезда немецкой оперетты, вынужденная в 1933-м эмигрировать в США, Айседора Дункан и Елена Вайгель — великая актриса, соратница и жена Б. Брехта. У каждой из них была своя “двойная жизнь”. Наверное, среди героев созданных писательницей биографий есть лишь одна “цельная” (куда уж цельнее!) личность — Вальтер Ульбрихт, “политическая биография” которого вышла из-под ее пера еще в начале 60-х.
Последний раздел книги называется “Пейзаж старости” и содержит крайне скупые сообщения биографа о себе: виделась с тем-то, перенесла инфаркт, была на приеме по случаю присуждения Нобелевской премии Г. Грассу, пережила кончину мужа. Здесь больше лирической созерцательности и самоанализа. “Пугает меня осознание того, как дистанция между мной и современным миром все увеличивается”, — печалится автор. Да и то, что произошло на родине за десять лет после падения Берлинской стены, не слишком радует ее: хищничество западных предпринимателей и инвесторов не более способствует интеграции, чем внутренняя несвобода бывших граждан ГДР и тем более рост праворадикальных настроений.
Книга своеобразно обрамлена: последняя главка названа так же, как первая: “Кто я такая” (только на сей раз снят вопросительный знак). Здесь содержится попытка растолковать название: двойная жизнь сложилась из жизни Эрики Асмус и истории Каролы Штерн.
Правда, кто-то сможет прочесть в названии и другие смыслы. Ведь многие героини писательницы — воплощение двойной жизни. Да и Эрика Асмус пожила двойной жизнью. О той раздвоенности автор предпочитает не вспоминать, оставляя читателя наедине с возникшими вопросами. К примеру, какую ценность представляла Эрика для американских разведслужб и какую роль сыграли они в переходе героини на Запад? Как чувствовала она себя на первых порах в западноберлинском доме дядюшки, некогда маршировавшего под знаменем со свастикой? Не была ли депрессия, перенесенная новой жительницей Западного Берлина, последствием такого раздвоенного существования в течение нескольких лет? Однако вторая жизнь — богатая впечатлениями и свершениями жизнь писательницы и правозащитницы — воссоздана с достаточной полнотой, что и вызывает повышенный читательский интерес. В отличие от жизнеописаний Доротеи Шлегель и Рахели Фарнхаген, здесь нет места беллетризму, зато больше вдумчивости и аналитичности. Сам феномен двойной жизни требует и того и другого.
Марк Соколянский