АВСТРАЛИЯ
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 8, 2001
АВСТРАЛИЯ
МАРКИЗ ДЕ САД ИЗ МЕЛЬБУРНА
Когда голливудскому режиссеру Филипу Кауфману и сценаристу Дугу Райту понадобился человек, который смог бы воплотить на экране образ знаменитого маркиза де Сада, они нашли его не в Америке и даже не в Европе, а в далекой Австралии. 49-летний Джефри Раш, театральный актер из Мельбурна, весьма популярный и модный в последнее время, особенно после премии Оскар за лучшую мужскую роль в фильме “Сияние” (1997), начал сниматься в кино относительно недавно. О широте его творческого диапазона можно судить по тому, что в недавнем спектакле мельбурнского театра он играл… пятилетнего ребенка. Австралийского актера мало заботит портретное сходство с персонажем, главное — понять и передать все тонкости его характера. Так было и в случае де Сада, о последнем периоде жизни которого повествует фильм “Перья”: Раш высок и худощав, в то время как маркиз в конце жизни располнел, да и роста был небольшого. Легендарный французского писатель, философ, эротоман и бонвиван показан в доме для умалишенных в Шарантоне, куда его упекли, дабы изолировать от общества. Однако он и в этой полутюрьме живет неплохо: у него прекрасная камера, отличные вина и самое главное — бумага и перья. Он продолжает писать, а очарованная им молодая прачка помогает переправлять рукописи на волю, где их публикуют к великому гневу властей. Психологическая дуэль с новым деспотичным доктором-охранником дополняет портрет маркиза — умного, гордого, чудаковатого, обольстительного, вспыльчивого, испорченного и жестокого. Сложность этого персонажа — настоящее раздолье для актера, и Джефри Раш так отзывается о своем герое: “Ключ ко многим сценам — показать пробуждение вулкана под внешним обоянием”. Непредсказуемость и тонкость — вот на чем построил свою игру актер, который отнюдь не считает себя пасынком британской театральной традиции и подчеркивает свою любовь как к европейским, так и к американским мастерам. Игру Джефри Раша без преувеличения можно считать главным достоинством фильма, который дает более чем вольную интерпретацию фактов жизни маркиза и довольно слабо следует реальным событиям. Тем не менее в Америке, где многие восприняли “Перья” как еще одно произведение в защиту свободы слова, Гильдия кинокритиков назвала лучшим фильмом года.
Подп. к илл.: Кадр из фильма “Перья”
(журнал “Ньюсуик”)
ИНДИЯ
ПЕРВОПРОХОДЕЦ ИЗ БАНГАЛОРА
Вслед за Сальманом Рушди Запад открыл для себя имена многих индийских литераторов, пишущих на английском языке. Однако единственным драматургом, привлекшим внимание западных критиков и зрителей, стал 42-летний Махеш Даттани. Он — лауреат премии Сахитья академи, высшей литературной награды Индии, владелец театра в Бангалоре, пишет радиопьесы для Би-би-си, преподает в Орегоне, а спектакли по двум его пьесам — “Танцуй как мужчина” и “Дождливой ночью в Мумбаи” — с успехом идут в Нью-Йорке.
Махеш Даттани начинал свою профессиональную деятельность как актер и танцовщик (классический балет и национальный индийский танец). Затем он начал писать пьесы, посвященные, главным образом, проблемам современной индийской жизни. В Бангалоре (на юге страны), где живет драматург, государственным является язык каннада, однако семья Даттани происходит из западного штата Гуджарат, где говорят на совершенно ином языке — гуджарати; может быть, именно поэтому, не желая “предавать
” ни один из этих языков, Махеш Даттани стал писать по-английски, тем более, что образование он получил на этом языке. До него в Индии не было англоязычных пьес о современных проблемах. Так Махеш Даттани стал первопроходцем в этой области. Материалом для его пьес нередко служит личный опыт, хотя их нельзя назвать автобиографическими в полном смысле слова: например, герой одной из его пьес женится, дабы скрыть свою нетрадиционную сексуальную ориентацию (сам автор не женат). Проблемы взаимоотношений полов вообще широко представлены в творчестве М. Даттани, и он выступает против замалчивания их в индийской культуре.Махеша Даттани можно назвать первопроходцем и в современном индийском кино: его фильм “Отдельный сезон” впервые затрагивает тему СПИДа. При этом акцент сделан не на группах риска — в Индии это прежде всего водители грузовиков дальних перевозок, сезонные рабочие и проститутки — а на превратностях судьбы, подстерегающих любого человека. В Индии почти не ведется пропаганда безопасного секса, ибо половая жизнь рассматривается главным образом как средство продолжения рода. Поэтому ситуация, рассказанная в фильме, достаточно типична: героиня фильма заражается от собственного мужа.
В творческом багаже Махеша Даттани имеется также серия популярных радиопьес для Би-би-си, главная героиня которых — решительная молодая дама, частный детектив Ума Рао, успешно расследующая запутанные дела вопреки насмешкам со стороны мужа-полицейского. К 600-летию со дня смерти Чосера английское радио заказало драматургу оригинальную пьесу в чосеровском духе: в современном Лондоне произошла катастрофа, дороги закрыты, электричества нет, сотовые телефоны не работают, и несколько человек, вынужденно застряв в придорожном кабачке, рассказывают каждый свою историю. К сотрудничеству с Би
—би-си Махеша Даттани привлек директор Английской национальной оперы Майкл Уоллинг после совместной работы в театре М. Даттани в Бангалоре над шекспировской “Бурей”. Постановка поражала своей необычностью: Ариэль предстал в образе Кришны, Просперо изображал брамин, а Калибана — обитатель трущоб. О своем театре Махеш Даттани в недавнем интервью сказал так: “Наша цель — поддержать новые голоса, помочь начинающим драматургам поставить свои пьесы, дать возможность актерам поработать со свежими текстами и представить их публике”.Подп. к илл.: Новая звезда индийской культуры Махеш Даттани (журнал “Ньюсуик”)
ИТАЛИЯ
РУССКАЯ КЛАССИКА В ИТАЛИИ
Не ослабевает интерес итальянцев к русской классической литературе. Об этом свидетельствует, в частности, публикация издательством “Эйнауди” сборника стихотворений Евгения Баратынского (1800— 1843). Поскольку его произведения впервые выходят на итальянском языке, издатели сочли необходимым поместить в книге обширное предисловие Микеле Колуччи, представившего творчество Баратынского в контексте его развития как интеллектуала и поэта, а также широкую панораму тогдашней русской культуры. В сборник вошло около трети не слишком обширного, но разнообразного по темам и жанрам творческого наследия Баратынского: доромантические элегии,
размышления о судьбе и предназначении поэта, о “бесполезности” искусства, немногочисленные эпиграммы и, конечно же, философская поэзия. Итальянские переводчики под руководством Микеле Колуччи мастерски передали всю тонкость и богатство лирики русского поэта первой половины XIX века.Не менее примечательно исследование, которое предлагает итальянским читателям Симонетта Сильвестрони, преподаватель русского языка и литературы в университете города Кальяри (Сардиния). Задачу своей книги “Достоевский и Библия” (издательство “Кикайон”) автор сформулировала так: “Прежде всего, восстановить систему прямых и косвенных библейских цитат, используемых Достоевским, и затем определить ту роль, которую они играют в контексте его романов”. Симонетта Сильвестрони изучила такие романы, как “Преступление и наказание”, “Идиот”, “Бесы” и ”Братья Карамазовы” и пришла к выводу, что “библейские тексты, рассматриваемые в контексте учения отцов православной церкви, старцев и богатого личного опыта писателя, представляют собой ключ к
пониманию самого непосредственного и глубокого смысла произведений Достоевского”.
КИТАЙ— США
“Город на реке”
Недавно изданная в Америке книга Питера Хеслера “Город на реке. Два года на Янцзы” удостоилась самого пристального внимания критиков. Это не только интересный репортаж о крохотном китайском городке Фулине, но, возможно, и единственный документ, из которого будущие поколения смогут что-то узнать о “новой Атлантиде”.
Хеслер приехал в Фулин в 1996 году в составе группы добровольцев – преподавать английский язык и литературу в местном колледже. Его впечатления от двух лет пребывания в Фулине, от общения с жителями этого города, от работы со студентами легли в основу книги – очень живой, непосредственной и информативной.
Фулин расположен в китайской провинции Сычуань и практически полностью изолирован от внешнего мира. Туристы до него не добираются, от крупных городов он находится слишком далеко. Молодежь сразу по окончании учебы отправляется на поиски счастья в большие города на юге страны.
В центре Фулина – гряда из песчаника, сплошь покрытая узором надписей, многим из которых уже более тысячи лет. Бесконечные стихи, изящные рисунки переплетаются друг с другом, образуя сложнейший палимпсест. Некоторые надписи имеют практический смысл – например, из них можно узнать, что уровень воды в Янцзы сейчас ровно на два дюйма (5 см) выше по сравнению с 763 годом. Судьба Фулина трагична: через несколько лет ему суждено исчезнуть под водой. Грандиозная плотина, которую планируется возвести недалеко от города, вызовет повышение уровня Янцзы на 100 футов (30 с половиной метров) – и ни Фулина, ни песчаной гряды больше не будет.
А пока что Фулин – неказистый городок: грязь, пыль, поникшие цветы, следы вандализма. Даже местному жителю, по мнению Хеслера, здесь любить нечего.
Настоящим потрясением было для Хеслера знакомство со студентами и представителями профсоюза учителей – ярыми коммунистами. На их фоне “тираны” Принстона и Оксфорда выглядят кроткими ягнятами. За иностранцами сразу был установлен жесткий контроль, их корреспонденция проверялась, письма приходили вскрытыми, все “политически некорректные” высказывания оперативно доводились до сведения властей. Студентам и местным преподавателям было запрещено всякое общение с чужаками за пределами аудиторий. Однако, несмотря на столь мощный прессинг, Хеслеру не только удалось познакомить студентов с Диккенсом, Шекспиром, “Беовульфом” и Фолкнером, но, как ни странно, рассказать им немало интерсного и об их собственной национальной культуре.
В своей книге Хеслер с юмором описал то впечатление, которое произвел он, иностранец, на горожан, весь кругозор которых ограничивается Фулином. По прибытии в Китай он почувствовал себя Гулливером в стране лилипутов: местные жители удивлялись, глядя на него, показывали пальцами, смеялись над “странным” цветом его кожи. Стоило Хеслеру появиться в магазине, вокруг сразу собиралась толпа – все хотели поглядеть на заморское чудо. Студенты в одном из своих журналов написали, что глаза у него голубые, хотя всю жизнь они были карими. Просто фулинцы считали, что у всех иностранцев голубые глаза – и ничто не могло их разубедить в этом.
”Город на реке” – книга, продолжающая традицию “путешествий”, она соединила в себе лучшие черты жанра – увлекательность и живописность. Наряду с красочными зарисовками здешних традиций и нравов, в книге приводятся забавные подробности из бесед Хеслера со студентами, отрывки из их сочинений на тему: “Что делал бы Робин Гуд, окажись он в Китае?”.
Покидая Фулин, Хеслер обернулся и подумал о том, доведется ли ему увидеть этот городок еще раз. И отчетливо понял, что на сей раз его банальный вопрос был вовсе не риторическим.
США
Оден и Шекспир
В 1946— 1947 учебном году знаменитый англо-американский поэт Уистен Хью Оден прочел курс лекций о Шекспире студентам Нью-Йоркской новой школы социальных исследований. Оден в то время только что переехал в Нью-Йорк и отчаянно нуждался в деньгах, потому работа в школе пришлась как нельзя кстати. Преподавание Оден рассматривал только как источник заработка и не слишком обременял себя подготовкой к занятиям. Он не писал заранее тексты лекций, а ограничивался разрозненными записями, которые впоследствии уничтожил за ненадобностью. В его планы, естественно, не входило издавать их отдельной книгой.
Несмотря на это, литературовед Артур Кирш решился опубликовать лекции Одена о Шекспире. Книга, вышедшая недавно в Великобритании – свод конспектов четырех студентов, полвека назад слушавших Одена. Но конспекты – источник крайне ненадежный: студент то недослышал, то ослышался, то не совсем понял, то отвлекся, а то и вовсе забыл прийти на занятие. Самыми основательными оказались записи Элен Энсен, ставшей позднее секретарем Одена. Однако, увы, и она пропустила несколько лекций, так что составителю пришлось обратиться к конспектам Ховарда Гриффина (он тоже был секретарем поэта) и двух их соучеников, у которых сохранились тетрадки с того весеннего семестра.
В книге собраны высказывания Одена о Шекспире, но, впрочем, не только о нем. Читатели найдут здесь массу неожиданного: так, Оден-лектор порой противоречит Одену-критику. Шекспировского персонажа Яго в своих критических работах он определяет как расчетливого негодяя, а в лекциях – как “святого-наоборот”. “Гамлет”, “Макбет” и “Кориолан” получили у Одена необычно низкую оценку. Он считал, что Шекспир наверняка остался недоволен “Гамлетом”, особенно монологами, выпадающими из пьесы, а сама пьеса была написана только ради того, чтобы позлить актеров. Из шекспировского наследия Оден больше всего ценил “Генриха IV” за блистательный образ сэра Джона Фальстафа , “Антония и Клеопатру” за гениальное изображение любви великих людей, любви как способа спастись от страшного будущего, старости и смерти. Вместо того чтобы анализировать стиль Шекспира, Оден нередко просто читал студентам огромные отрывки из текстов великого драматурга — слушатели должны были сами почувствовать всю мощь шекспировского гения. Лишь изредка отдельные фразы удостаивались оденовского комментария.
У Одена-преподавателя была одна слабость: он обожал всякого рода классификации и схемы. Нередко он начинал свою речь так: “Мы должны отличать разные значения понятия природа”, а дальше следовал длинный монолог о том, как объясняли это понятие китайские классики, в каком смысле его употребляют современные европейские писатели и т. д. Попутно он мог заметить: то, как природа проявляется в нью-йоркском климате, его решительно не устраивает. В “Макбете” Оден находил “три типа преступлений” и “три вида общественного строя”. Гении, по мнению Одена, делятся на
два типа. Одни все время пытаются создать что-то новое и не слишком огорчаются, когда это что-то им не удается. К этой группе Оден отнес Шекспира, Пикассо и Вагнера. Другие готовы всю жизнь совершенствовать одно-единственное произведение — до тех пор, пока оно не станет истинным шедевром. Огромным терпением, присущим этому типу гениальности, обладали, как полагал Оден, Данте и Пруст.Порой лекции Одена больше напоминали проповеди — настолько пламенными были речи поэта, находившегося под сильным влиянием христианской философии Августина, Паскаля, Бубера и особенно Кьеркегора. Религиозные проблемы всегда интересовали Одена: он был последователем своеобразного христианского экзистенциализма, суть которого неоднократно излагал в своих лекциях. Какое-то время Оден обдумывал возможность обращения в иудаизм — эта религия также всегда его занимала. При этом поэт был человеком увлекающимся, и размышления о религии, философии, любви, назначении художника порой заводили его так далеко, что на разбор самих пьес Шекспира времени не оставалось.
Как ни странно, подчеркнуто непрофессиональная манера преподавания лишь подогревала интерес слушателей (их было обычно около пятисот человек). Кто-то заметил, что даже если бы лекции читал сам Шекспир, публика не отнеслась бы к ним с таким энтузиазмом.
По материалам газеты “Стампа тутто либри” (Италия), журналов “Магазин литерер” (Франция), “Ньюсуик” (США), еженеделтника “Нью-Йорк таймс бук ревью”, “Ньюсуик” (США).
Хроника московских событий
Мексиканское кино на московском экране
В апреле в московском Музее кино при содействии посольства Мексики прошла Неделя мексиканских фильмов. Это событие напомнило о прерванной традиции знакомства наших зрителей с современным кинематографом страны, представленной в последние годы исключительно на российском телевидении бесконечными “мыльными операми”.
Шесть художественных полнометражных и шесть короткометражных картин производства 90-х годов, составившие программу ретроспективы, дают определенный срез происходящего в сегодняшнем мексиканском кино. Авторы этих лент в большинстве своем молодые режиссеры, многим из них оказывает поддержку государственная организация — Мексиканский институт кинематографии. Благодаря этой поддержке были сняты все короткометражные ленты начинающих кинематографистов,
отобранные для ретроспективы. Они, кстати, уже завоевали ряд премий на национальных и международных фестивалях. Коротенькие (на 10— 15 минут) киноистории с разными сюжетами отличает общее качество: юмор — от легкой иронии “Не падай духом” Антонио Уррутиа до мрачного сарказма в “Проколе” Алехандры Мойи.Открывал Неделю фильм “Кроваво-красный” Артуро Рипстейна, режиссера, чье имя хорошо известно не только в Мексике, но и за ее пределами. А. Рипстейн, автор таких картин, как “Время умирать” (по сценарию Г. Гарсиа Маркеса), “Империя фортуны” (по рассказу Х. Рульфо “Золотой петух”), “Начало и конец”, принадлежит к старшему поколению мексиканских режиссеров. Он – один из представителей так называемого “нового кино” 60-х годов. “Кроваво-красный”, награжденный на Международном кинофестивале в Венеции в 1996 г. призами за лучший сценарий, сценографию и музыку, может вызвать у зрителя противоречивые чувства, ведь его герои — пара преступников, немолодой жиголо и его любовница, убивающие доверчивых вдовушек. История, положенная в основу сценария, имела место в действительности. Главным для режиссера было показать безумную и отчаянную любовь, сметающую все на своем пути и неизбежно ведущую к смерти. Начавшись в классическом для мексиканского кино жанре мелодрамы, “Кроваво
—красный” быстро набирает трагические обороты, все больше напоминая фильм ужаса, освещенный, правда, проблесками черного юмора.Работы более молодых и пока еще мало известных коллег мексиканского мэтра демонстрируют разнообразную жанровую палитру, и при этом они сняты на хорошем профессиональном уровне. Герои комедийной ленты Пабло Вильясеньора “Если я тебя больше не увижу” — старенькие музыканты-любители, сбежавшие из дома престарелых, чтобы осуществить свою мечту: выступить на публике.
Психологическая драма “С чистой совестью”, лишенная легковесной сентиментальности “мыльных опер”, – кинематографический дебют тетрального режиссера Марселя Сисниеги. Автор сталкивает понятия традиционных семейных ценностей, замешанных на религии и культе матери, и взгляды нового поколения, явленные в образе старшего сына вдовы, обладающего замашками анархиста и бунтаря-бездельника, который в конце концов разрушает жизнь младшего брата, стремящегося во всем подражать своему кумиру.
Детективная интрига лежит в основе двух фильмов панорамы: ”Ночные огни” режиссера Серхио Муньоса, любовной истории, разворачивающейся в основном в ретроспекциях, и “Оптическое волокно” Франсиско Атие. Фильм интересен не только поворотами сюжета, но и манерой съемки, подчеркивающей тревожно-динамичную атмосферу происходящего.
Своеобразная художественная манера отличает “Предел времени” — дебют в игровом полнометражном кино Карлоса Боладо. Фильм, поначалу задуманный как документальный рассказ об огромных, практически никому не известных наскальных изображениях, сделанных индейцами и обнаруженных в Сьерре, снимался затем как художественная игровая лента. И получилась история о человеке, который, переживая душевную драму, стремится убежать от реальности в далекое прошлое, запечатленное в этих рисунках. Фильм завораживает неземной красотой неведомых пейзажей пустынного прибрежного прстранства, фантастических гор, поросших кактусами и скрывающих в своих пещерах рисунки, которые воспринимаются как органическая часть самой природы.
Т. Ветрова
Дни чешской культуры в Москве
С 2 по 7 апреля в посольстве Чешской республики в РФ под патронажем Чрезвычайного и Полномочного посла Ярослава Башты проходили Дни чешской культуры. Они проводились уже в пятый раз, и в этом году их темой была еврейская литература в Чехии и холокост.
Дни литературы начались с открытия выставки рисунков детей из концлагеря Терезин, через который за годы войны прошли люди со всей Европы. Среди попавших туда евреев была художница Фридл Диккер-Брандейсова. Она учила детей через творчество осмысливать и проживать свой страшный опыт, преодолевать страх. Большинство юных авторов рисунков погибли в Освенциме и других лагерях смерти.
Еврейская литература в Чехии развивалась и на немецком, и на чешском языках. Всемирное признание получил Франц Кафка. О непростом процессе освоения его творчества рассказал в своей лекции Йозеф Чермак, литературовед и редактор, один из учредителей Центра Кафки в Праге. В течение ХХ века на смену друг другу приходили сюрреалистическая, вульгарно-социологическая, экспрессионистская, экзистенциалистская интерпретации наследия писателя. Лекция литературоведа и критика Владимира Новотного была посвящена еврейской литературе на чешском языке. Среди рассматриваемых авторов не только известные российскому читателю Карел Полачек
, Людвик Ашкенази, но и незнакомые Иржи Ортен, Эгон Гостовски, Иржи Вайль (отрывок из его романа “Москва – граница” был в этом году предложен на конкурс студенческих переводов) и др.Состоялась ретроспектива фильмов той же тематики. Киновед из Карлова университета Галина Копанева рассказала о том, как чешские кинематографисты разрабатывали тему войны, геноцида, героизма и предательства, судьбы и выбора, свободы и несвободы в традициях экспрессионизма, сюрреализма, “новой волны” и постмодерна.
Традиционно в рамках Дней чешской литературы проводятся выставки, рассказывающие о постановках выдающихся русских драматургов на чешской сцене. В этом году Хелена Альбертова из Театрального института в Праге подготовила замечательную экспозицию “Чехов в Чехии”. Чехова успешно переводили и ставили в стране еще при жизни автора, а в 60-е годы событиями общеевропейского масштаба стали постановки Отомара Крейчи в театре “За браноу” и Яна Качера в театре “Чиногерни клуб”. В последние годы много споров вызвали спектакли, которые ставил в театре “На забрадли” рано ушедший из жизни П. Лебл. О его экспериментальных работах, где подтекст выходит на первый план при бережном сохранении текста, рассказала Власта Смолакова, бывший завлит этого театра, а ныне советник по культуре чешского посольства в Москве.
Н. Фальковская