КУРЬЕР "ИЛ"
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 2001
ВЕЛИКОБРИТАНИЯ
Литературный праздник в «Северных Афинах»
Начиная с 1947 года, столица Шотландии — Эдинбург -ежегодно принимает у себя Международный фестиваль культуры, пользующийся огромной известностью и авторитетом. Город Вальтера Скотта, Роберта Льюиса Стивенсона и Дэвида Хьюма часто называют «Северными Афинами». (Впрочем, его жители лукаво предпочитают говорить о том, что все как раз наоборот: Афины — это «Средиземноморский Эдинбург».) За полвека он превратился в центр «культурно-артистического» туризма, который предлагает многочисленным поклонникам искусства богатую официальную и неофициальную программу фестивалей кино, джаза, классической музыки, театра и прочих видов искусства. Однако Эдинбург — это еще и литературная столица Шотландии, и в последние 20 лет особое внимание на фестивале уделяется печатному слову.
В конце августа 2000 года при поддержке Британского совета и Шотландского совета по культуре состоялся литературный фестиваль под названием «Книжный шкаф», представивший обширную панораму шотландской литературы и шотландских книг. В Шотландии (а это пять миллионов жителей) говорят и пишут на трех языках: помимо основного, английского; гэльском и шотландском.
В последнее время не только в политических, но и в литературных кругах очевиден всплеск национального самосознания — нечто подобное происходило в 1920 годы, когда особенно активными были поэты так называемого «шотландского Ренессанса» Макдиармид, Гиббон, Мюир.
Подъем национальной литературы стал основной темой и в 2000 году: программа литературного фестиваля включала в себя знакомство с новыми именами (прозаики Лора Херд, Гордон Ледж, Дес Диллон; поэты Джон Бернсайд, Эдвин Морган), общение с такими уже давно зарекомендовавшими себя фигурами, как Дороти Даннет, Лиз Локхед, Кандия Макуильям, Аласдер Грей. Всего более 50 литераторов, представителей всех жанров, приняли участие в «круглых столах», семинарах, публичных дискуссиях и прочих мероприятиях. Не были забыты и авторы детективных романов и триллеров: среди прочих были замечены Иэн Рэнкин, Кристофер Брукмайр и весьма популярная Вэл Макдермид. Обсуждалась шотландская история, политика, пресса; все это происходило под знаком поклонения великому романисту Стивенсону: ведь 2000 год — это год 150-летия со дня рождения писателя. Отрадно отметить, что этот праздник хорошей литературы состоялся в разгар «культурно-туристического» сезона и что в нем участвовало немало молодежи.
ИСПАНИЯИспанский взгляд на бурную Россию
«Большевизм в действии. Спасем Испанию!» — призывала заметка, появившаяся в монархической газете «А-Бэ-Сэ» через несколько дней после окончания Первой мировой войны. В Кордове произошли крестьянские волнения, и авторы газеты усмотрели за этими протестами «руку Москвы», прекрасное доказательство того, что русская революция эхом отозвалась в самых удаленных уголках Испании. Исследователь Хуан Авилес Фарре попытался проследить эту историю, опираясь на прессу, брошюры и листовки той эпохи. Итогом его трудов стала книга «Вера, пришедшая из России. Большевистская революция и испанцы (1917-1931)», опубликованная мадридским издательством «Библиотека нуэва».
О начале бурных событий в России — Февральской революции и падении царского режима — в Испании почти никто ничего не знал: у газет и журналов не было корреспондентов в далекой северной стране, а политические организации не имели средств, чтобы узнавать о происходящем из первых рук. Единственным источником информации стала испанская гражданка, жена польского аристократа София Касанова: она присылала из Петрограда свою хронику событий, которую газета «А-Бэ-Сэ» публиковала с опозданием в два-три месяца. Неудивительно, что все события толковались в просоюзническом духе, а испанская общественность положительно воспринимала происходящее, поскольку бывшая царская империя в своем внутреннем устройстве отдалилось от кайзеровской автократии.
Однако очень скоро победа Ленина осложнила ситуацию: одни издания представляли его немецким агентом, призванным ослабить Россию, другие (например, журнал «Эспанья») с интересом наблюдали зарождение нового общества. Роспуск Учредительного собрания и установление диктатуры пролетариата привлекли внимание социалистов и анархистов; левые организации объявили о поддержке революции в целом и о своем желании вступить — с сохранением определенной самостоятельности — в 3-й Интернационал.
В действительности, никто толком не понимал, что происходило в России, и тогда в страну потянулись сочувствующие и заинтересованные эмиссары, стремившиеся узнать подробности и договориться об условиях вступления в Интернационал. Пробил час путешественников — социалистов, анархистов, коммунистов; они отсылали в Испанию или публиковали по приезде отчеты и воспоминания о своих приключениях. Хуан Авилес Фарре резюмирует и анализирует опусы этих авторов, среди которых выделяются Фернандо де лос Риос («Моя поездка в Советскую Россию») и Анхель Пестанья («Что я увидел в России»). Однако когда после смерти Ленина к власти пришел Сталин, интерес испанцев к России заметно ослаб: почти не осталось сторонников веры, пришедшей с востока, и стало ясно, что в Испании из пресловутой искры вряд ли возгорится крупный пожар. По мнению одного из делегатов 3-го Интернационала, к 1930 году коммунисты представляли собой горстку политических авантюристов, тяготевших к анархии.ИТАЛИЯ
Когда лучшее — друг хорошего
Италия считается одной из самых читающих стран Европы: по опросам, 55 % граждан этой страны причисляют себя к книгочеям — это больше, чем в Испании или Греции, хотя меньше, чем во Франции. Кто же пользуется наибольшим успехом у итальянской публики? Во-первых, молодые авторы: Андреа де Карло, Рокко Фортунато, Марчелло Фойс и Эрри де Лука; во-вторых — классики и книги о классиках, каждый раз открывающие новые аспекты жизни и творчества великих литераторов. Таковы и очередные новинки.
«Данте» Энрико Малато — это взгляд на жизнь и творчество поэта через призму его дружбы-вражды с писателем Гвидо Кавальканти. Именно эти отношения определили, в частности, содержание «Божественной комедии», которую Э. Малато называет «сведением счетов». Вот лишь один из примеров: «Любовь — безотчетный и неуправляемый естественный порыв», — утверждал Кавальканти. «Нет, ею руководит надежный советчик — разум», — возражал Данте.
Гениальный ум, в обратном он находил истину, а в явлениях, казалось бы несовместимых, — общность. На такую мысль наводит книга «Две руки Бога» Франко Ферруччи, который считает, что в «Божественной комедии» отражено тяготение христианской веры к слиянию с язычеством. Две «руки» — это два великих источника религиозности, питающих христианство: «монотеизм образа Творца» и «политеистическое разделение» на ангелов, дьяволов и святых -«монополитеизм», по определению Ф. Ферруччи.
Витторе Бранка — составитель и редактор солидного трехтомника с международным составом авторов «Боккаччо в иллюстрациях: Поведано словами и рисунками от Средневековья до Возрождения» (издательство «Эйнауди») — избрал иллюстративный путь исследования литературного процесса. Издание представляет собой сборник очерков о связи литературы и живописи в иллюстрациях к произведениям Боккаччо, дополненных репродукциями самих рисунков, картин, гравюр, декоративной росписи и чеканки итальянских, французских, фламандских, английских, испанских и немецких мастеров. Собственные работы Джованни Боккаччо исследователь представил в переиздании «Декамерона» (издательство «Леттере»), куда также включил произведения его великих иллюстраторов XIV и XV веков (всего свыше 500 изображений). Боккаччо был, безусловно, одним из первых рассказчиков на языке рисунка, и эта часть его творческого наследия еще послужит основой для новых изысканий — на сей раз в области истории искусства.Подпись к илл. на стр.4: Франческо дель Косса, «Апрель» (фрагменты) (газета «Стампа-Туттолибри»)
ПЕРУ
Новый Одиссей
Привлечь внимание литературной общественности сразу многих стран — такой дебют в романистике выпадает далеко не каждому. Особенно удивительно, что подобный успех выпал на долю перуанского писателя — литература этой страны не очень известна в мире.
Чем же Альфредо Пита и его «Отсутствующий охотник» (издательство «Сеиш Барраль») удивили взыскательного европейского читателя? Во-первых, наверняка сыграла свою роль рекомендация, данная Луисом Сепульведой, хорошо известным европейцам, который написал к роману краткое, но убедительное предисловие. Во-вторых, Альфредо Пита проявил недюжинную эрудицию по части литературы. Катулл, Донн, Бодлер, Паунд, Салинас, Вальехо, а также Чехов и Кавафис (последний занимает особое место в этом перечне) — всё это его мысленные собеседники; с их произведениями перекликается сюжетная линия романа.
Но самая частая литературная аллюзия — это мифы об Эдипе и Одиссее. Именно на них строится образ главного героя — перуанского фотографа Артуро, который возвращается на родину после пятнадцати лет эмиграции в Германии. Он едет в Перу по служебным делам, а не из-за ностальгии, ибо давно отрекся от своей страны — но не в пользу Германии или иного государства. Он — современный Одиссей, который проводит жизнь в дальних плаваниях.
Однако от родины, от прошлого невозможно отречься, поскольку «другой земли не обретешь — как и другого моря; ведь город твой — в тебе самом, навеки он с тобою». Эти строчки из поэмы «Город» крупнейшего греческого поэта Константина Кавафиса автор взял эпиграфом к третьей, заключительной части романа, посвященной странствиям «отсутствующего охотника». (Кстати, гомеровская «Одиссея» также состоит из трех частей.)
То, что Артуро чаще всего «отсутствующий», — это понятно. Но какого рода охотой он занят? Оказывается, это поиск истины о своей стране и ее кровоточащих проблемах, желание познать правду любой ценой. Согласно мифу о царе Эдипе, тот тоже загорелся желанием узнать правду: кто убил его отца? Этим убийцей оказался он сам. Не менее горькая истина открывается и перуанскому «Эдипу». Пятнадцать лет назад он входил в состав революционной организации, и их группе было поручено казнить одного из ее членов, которого подозревали в предательстве. Подозрения казались обоснованными, но истина могла быть глубже и совсем иной. Встреча с бывшими соратниками по борьбе, участие в физической расправе с политическими противниками, наблюдение за ходом событий и горькие размышления привели героя к страшному выводу: революционная организация чинит или может чинить тот же произвол и насилие, что и карательные органы. И Артуро делает далее еще более важный вывод: он не хочет, чтобы его руки были запятнаны кровью. Пожалуй, именно этот шаг в сторону от терроризма, захлестнувшего Перу, и есть самое большое достоинство «Отсутствующего охотника».
США«Только смелым покоряются моря»
Как гласит известное изречение, «женщина на корабле — к беде». А если женщина не просто находится на борту судна, но и командует экипажем — да не просто экипажем, а шайкой морских пиратов? Оказывается, такие женщины действительно существовали. О них рассказывает в своей книге «Женщины-капитаны: Морские героини и чертовки» (издательство «Саймон энд Шустер») Джоан Друитт.
По словам автора, об этих капитаншах, «имевших тело женщины и душу мужчины, незаслуженно забыли». Их имена — Энн Бонни, Мэри Рид, Грейс Дарлинг и многие другие — не фигурируют в традиционных книгах по истории пиратства. А между тем они наводили ужас на мореплавателей по всем морям и океанам, и капитаны мирных торговых и пассажирских судов трепетали при мысли о встрече с этими дамами. Современники прекрасно знали об их существовании; рассказы об их подвигах и преступлениях, об их гордости, храбрости и красоте передавались из уст в уста в портовых тавернах и на капитанских мостиках, в разбросанных по всему миру магазинчиках и лавках, торговавших с морскими купцами. Своей книгой Джоан Друитт не только восстанавливает историческую справедливость, но и дарит читателям любопытные факты о необычных женщинах.
ФРАНЦИЯИз века минувшего — в век наступивший
Что бы вы взяли с собой в будущее из ХХ века? То есть, какие события, факты, произведения искусства, теории, открытия, исторические личности, художественные персонажи, уже получившие известность или, может быть, незаслуженно оставшиеся в тени, достойны того, чтобы о них знали и помнили и в наступившем столетии? С этим глобальным вопросом журнал «Кензен литтерер» обратился к шестидесяти французским литераторам, предложив затем вниманию читателей наиболее любопытные ответы.
«Как, разве в этом веке происходили какие-нибудь События?» — пошутил поэт и прозаик Мишель Деги. Иначе, серьезно, — как и положено философу — подошел к задаче Жан-Люк Нанси. Дело в том, что во французском варианте вопроса звучит не глагол «взять», а глагол «спасти» или «сохранить». «Так спасти или сохранить?», — уточняет философ. Если речь идет о «спасении», то можно ли спасти нечто уже ушедшее, исчезнувшее? А если имеется в виду «сохранение», что захочется сохранять от века, исход которого ощущается как всеобщее смятение, разброд и даже крах? К тому же сохранять тоже можно по-разному: это сберечь либо в первозданном виде, либо от дальнейшего разрушения.
А вот молодой романист Эрик Шевийар понял вопрос однозначно: «Прежде всего надо спасать женщин и детей. А потом — если будет вторая шлюпка — обезоруживающий смех Беккета и Мишо: это мощное, подходящее для всех случаев жизни средство, которое должно спасти нас и в конце XXI века».
«Я бы спас кинематограф (пока он — едва родившись — не исчез),» — заявил писатель Жан-Филипп Туссен. «А я бы спасал прежде всего себя, — признался романист и публицист Серж Дубровский. — Просто потому, что в ноябре 1943 года меня должны были отправить в Освенцим. А остальные 57 лет — это уже мелочь. Их бы не было, если бы не французская семья, которая, рискуя жизнью, спасла нас от газовой камеры. Для меня это самый яркий пример двузначности ХХ века: с одной стороны — зверство, с другой — невероятное самопожертвование».
Однако писатель-переводчик Жорж-Артюр Голдшмидт считает ХХ век веком только концентрационных лагерей, Гитлера и Сталина: «И взять оттуда совершенно нечего! Во всяком случае, не нужно приписывать литературе и искусству важную роль: нет ее у них, у этих дырявых зонтиков».
«А я бы взял почти всю литературу этого века, — бросается в другую крайность беллетрист Пьер Мишон. — Ведь в этом плане он оказался великим». Золотую середину в их заочном споре нащупал литератор Робер Бонно: «Нельзя говорить о том, чтобы взять с собой все или не взять ничего. Во все времена прогресс чередовался с реакцией. И правильнее всего было бы отобрать лучшее».
Действуя по этому принципу, писатель Франсуа Бон составил перечень (без объяснений и даже запятых!), где первым стоит автомобиль «ситроен» в две лошадиные силы. Тот же автомобиль упоминается и в конце списка, а между этими пунктами значится добрая сотня наименований: фотография надгробия Марселя Пруста; экземпляр «Пармской обители», который приобрел в Париже в 1911 году Франц Кафка, с надписью на форзаце «Франц Кафка, Париж, 1911»; безудержное веселье того же Франца Кафки, пившего гранатовый сок на веранде бара перед парижской «Опера комик» днем 11 сентября 1911 года (он давился от смеха, потому что никак не мог выговорить по-французски «гранатовый сок»). Ф. Бона впечатлили изобретение фанеры и консервные банки с берлинским воздухом, продававшиеся до падения Берлинской стены. Ему понравились словечки «катафот» и «паркинг» (вторым он так и назвал одну из своих книг), но наибольшего внимания удостоился все же Кафка.
Надо сказать, что этого корифея называют многие из опрошенных — например, Мартин Брода. Кроме того, эта поэтесса-переводчица взяла бы в будущее русский Серебряный век с его поэтами (особое предпочтение она отдает Осипу Мандельштаму). Кафка значится первым в списке, который составил писатель и художник Фред Дю. Любопытно, что из музыки он упомянул произведения Баха, Монтеверди, Скарлатти, Бетховена, Моцарта, Шуберта, потому что по-настоящему их оценили лишь в ХХ веке. Кроме того, он предложил свой вариант вопроса: «Что бы вы не взяли из ХХ века?». Лично он не взял бы тех, кто наживался на этой эпохе, причисляя к таковым Анри Мишо, Пикассо, Матисса и других.
Не менее неожиданный ответ, хотя и без изменения вопроса, дает писатель Доминик Ноге: «Я бы сохранил все то, что не оставило следа, прошло незамеченным, оказалось спрятанным или забытым, а также то, что еще не появилось». Что касается последнего, то он не согласен с теми, кто говорит, что уже не будет нового Равеля, Камю или Сартра. Будут — и уже есть! Уже подрастают где-то будущие Ренуар, Пруст и Бардо.
А что считают наиболее ценным авторитеты Нобелевского уровня? Вот что говорит лауреат 1985 года Клод Симон: «Выбор сложен — настолько богатым оказался этот век и в области искусства, и в области науки… Но особым событием стал налет в 1940 году немецкой авиации на Англию, которую оставили практически в одиночестве. Это событие означало для Европы и всего мира, что нацизм тогда победил».
А самым большим оригиналом оказался, пожалуй, романист Мохаммед Диб. Единственный объект его внимания — овечка Долли. Жалея эту сироту, он хотел бы ее удочерить. И тогда поэты будущего, воспевая ушедший век и одно из его научных чудес, быть может, вспомнят и о скромном приемном отце…
По материалам газет «Паис» (Испания), «Стампа-Туттолибри» (Италия), журнала «Кензен литтерер» (Франция).