Перевод с болгарского Натэллы Горской. Вступление Маи Тарасовой
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 12, 2001
В наше время разобщенности появление этого совместного сборника кажется просто чудом. Свидетельством тому, что не все нити между нашими странами порвались, что в Болгарии по-прежнему любят русскую поэзию, а русские поэты любят Болгарию. В 1998 году Римма Казакова и поэты, участники литературного салона «Московская муза», совершили поездку по Болгарии, выступая перед читателями, а через год другая группа наших поэтов была приглашена на юбилей болгарского классика Ивана Вазова и фестиваль «Варненское лето» и выступала на вечерах с чтением уже не только своих стихов, но и переводов болгарских собратьев. Из этого общения и родилась мысль об издании совместного сборника. Идею его предложила участница обеих поездок Галина Климова. Антологию стихов русских поэтов о Рае, как бы книгу из жизни райского сада, она давно подготовила в надежде, что когда-нибудь представится случай ее издать.
Идея была с энтузиазмом встречена всеми собравшимися в тот августовский вечер. Болгарский критик Панко Анчев составил, можно сказать, в рекордный срок болгарскую часть сборника, и хотя в процессе работы было много споров и затруднений, благодаря поддержке Союза писателей Москвы, генерального консульства России в Варне, русских и болгарских предпринимателей, ставших спонсорами издания (их имена указаны в книге), антология уже через месяц после ее передачи в издательство вышла из печати. И на Рождество 2000 года к празднованию двухтысячелетия христианства на книжной ярмарке в Софии состоялась ее презентация.
Книга была издана очень быстро, но в ней не чувствуется следов спешки или непродуманности, наоборот, все в ней сделано с большим вкусом, который отличает и художественное оформление (московский художник И. У. Тер-Аракелян).
Рай — слово персидского происхождения и означает сад. «Почти известно географическое положение Эдема, — пишет Галина Климова в предисловии к русской части антологии, — на Востоке, в той стороне света, откуда восходит солнце. Точнее — в северной части Месопотамии, где позднее возник один из центров древней цивилизации с государствами Ур, Урук, Вавилония, Ассирия и другими».
Созданный Богом Сад * это уникальный микромир, упорядоченный и дружелюбный, место гармонии и вечного блаженства, но самая «значимая» особенность Райского сада, подчеркивает Г. Климова, его огражденность. Адам и Ева первыми вышли за круг правильной жизни, и тоска по Саду терзала сердца первых изгнанников из Рая до самой смерти. Она передалась затем многочисленному потомству, всему человечеству.
Только закрою горячие веки —
Райские розы, райские реки…
М. Цветаева
«Сад, * пишет Г. Климова, * стал одной из точек отсчета человеческой культуры, мерилом цивилизации и одной из вечных тем поэзии».
Читая русскую часть антологии, невольно удивляешься, как много места занимает тема Рая (разумеется, понимаемая широко * мечты о счастье, любви, грех, страдания, искушения) не только в творчестве поэтов-классиков — в антологии представлены Ф. Тютчев, Я. Полонский, Ф. Сологуб, И. Бунин, М. Волошин, Н. Гумилев, М. Цветаева, В. Ходасевич, Б. Пастернак, но и современных поэтов, среди которых * А. Тарковский, С. Липкин, Н. Горбаневская, К. Ковальджи, М. Кудимова, Т. Кузовлева, М. Исаева, И. Жданов и многие другие пишущие в наши дни, молодые и не очень известные широкому читателю авторы.
Одних стихотворений, озаглавленных «Ева» или « Рождение Евы», а у Казаковой «Монолог о Еве» и даже «Еще раз о Еве», наберется в книге более десятка. Адам вызывает меньший интерес, хотя и он не обойден вниманием: три стихотворения Н. Гумилева, стихи Н. Панченко, О. Щепалиной.
При всем осознании Евы как праматери, прародительницы:
Радуйся, праматерь, в каждом слове,
в каждом вздохе нашем, в каждый час —
в нас Акафист этот уготовив,
предвкушая каждую из нас.
И. Суглобова
образы первых обитателей Эдема не абстрактные, мифологические, а конкретные, земные, как бы по-свойски знакомые:
Баюкая Еву, дивился Адам
Земным, незнакомым, невзрачным садам.
С. Липкин
Ева, девочка, дикарка,
в мокрых космах до крестца.
А. Ревич
Идиллические картины Эдема, созданные Набоковым:
Блистает лестница в раю,
потоком с облака спадая…
Проходят ангелы в лучах.
Сияют радостные лики…
вытесняются другой, может быть главной, темой его творчества:
Я тоже изгнан был из рая
лесов родимых и полей,
но жизнь проходит, не стирая
картины в памяти моей.
Тема изгнания присутствует, конечно, и у других авторов, но рай видится современному поэту совсем иначе.
Непонятно радушье Господне,
странен вохровский сон ключаря.
Мы не завтра — сегодня, сегодня
согрешим, никого не коря.
Ю. Ряшенцев
Болгарскую часть антологии представляет критик Панко Анчев.
«Гармония и красота райского сада и драма, порожденная неспособностью первых людей противостоять искушению, * пишет он в предисловии к ней, * стали благодатной темой поэзии многих христианских народов. Но не болгарской. Или, по крайней мере, не в той трактовке, которая отличает, к примеру, русскую литературу, что не трудно заметить по этому общему русско-болгарскому поэтическому сборнику.
Для болгарских поэтов рай — не райский сад, не мир Адама и Евы, не райские плоды и птицы, не красота непорочного зачатия, а нечто гораздо более грубое, суровое и приземленное. Жизнь болгар всегда была столь мрачной и трагической, что поэтам не до библейских сюжетов и образов. Поэтому болгарской поэзии не свойственна созерцательность, в ней почти нет тем и сюжетов вне реальной личной и общественной жизни.
Болгарский быт складывается вокруг очага, он ограничен рамками своего клочка земли, покосившегося дома, хлева, двора, которые создаются не ради любования красотой. Все здесь подчинено насущным потребностям: пропитанию и выживанию. Конечно, в каждом доме, в каждом дворе есть немного места для цветов, которые разнообразят серую повседневность и радуют глаз, хотя надо сказать, что болгарского поэта больше привлекает дикая природа. Ведь быт включает в себя обязанность заботиться о доме и семье, несвободу, и тут не до проявления высоких чувств.
Но рай для болгарского поэта — не только быт, это прежде всего влечение двух душ и тел к вечной общности, их утешение и наслаждение. Любовные отношения между мужчиной и женщиной так многообразно и тонко переданы в болгарской поэзии, что их не охарактеризуешь в нескольких словах. Рай — это счастливая, разделенная любовь. Разумеется, ад — неразделенная. Человек может изведать и ту и другую, и потому еще на земле он знает, что такое ад и что такое рай.
Вообще же в болгарской поэзии, да и во всей болгарской литературе рай — это место, где человек обретает гармонию и возможность проявить все доброе и прекрасное, что заложено в нем. И, пожалуй, именно такое воплощение темы рая и райского сада чаще всего встречается в болгарской поэзии. Но жизнь сложна, и поэтому поиски рая — своеобразное бегство от действительности, уход в мир мечты. Недостижимость красоты и добра рождает драму, разлад в душе, чувство безнадежности и отчаяния. Отсюда социальный пафос и социально критическая направленность большей части стихотворений сборника. Тема рая и райского сада в болгарской литературе — тема социальная. В этом ее отличие от других литератур — в том числе от русской. Когда мы читаем одновременно русскую и болгарскую части этой любопытной книги, то видим, как важны условия, в которых жили народы, сколь различны даже близкие по духу и родственные литературы».
С мнением П. Анчева трудно не согласиться, хотя нельзя не заметить и многих перекличек в осмыслении темы рая в русской и болгарской поэзии. Как созвучны болгарским стихам, представленным в антологии, строки А. Тарковского:
Камень лежит у жасмина.
Под этим камнем клад.
Отец стоит на дорожке.
Белый, белый день…
Вернуться туда невозможно,
И рассказать нельзя,
Как был переполнен блаженством
Этот райский сад.
или лирическое настроение Е. Сулимы:
День летний, длинный, полный — через край.
Обед в саду, и детский смех — на даче.
Да неужели может быть иначе?
Да неужели это все — не рай?
«Впрочем, различие в подходах к теме, * считает П. Анчев, * возможно даже увеличит удовольствие от знакомства с этой книгой о Рае».
Предлагаем вниманию читателей несколько стихотворений болгарских поэтов из этой антологии.
Мая Тарасова
АТАНАС МОЧУРОВ
ПЕТУХИ
Ивану Николову
Был в детстве у меня свой райский сад —
там пели петухи и день и ночь.
С тех пор их песня — столько лет подряд! —
мои невзгоды прогоняет прочь.
Был в детстве у меня свой райский сад.
Два ангела рогатых жили там —
ленивых два вола! Года летят,
но до сих пор я радуюсь волам.
Был в детстве у меня свой райский сад.
Сидел там строгий седовласый дед.
Пускай года летят, пускай летят,
но для меня другого бога нет.
НЕДЯЛКО ЙОРДАН
ПОЗНАНИЕ
Я испугавшись отпрянул, видя змею на дороге,
но моей пятки коснулось тонкое скользкое жало.
Был я отравлен мгновенно. И понесли меня ноги
в темную лавку, где грудой множество яблок лежало.
Ножик блеснул за прилавком. Срезать ли нежную кожу
с яблока, что из корзины взял я во мраке случайно,
иль, кожуры не срезая, зубы со сладостной дрожью
в мякоть вонзить молодую — в нежную терпкую тайну…
Плод соблазнительный съеден. Буднично все и обычно.
Розовощекий амурчик смехом исходит лукавым.
Мир обнаженный прозрачен. Страх исчезает привычный.
больше запретного нету, тайное сделалось явным.
Что я скажу тебе, мальчик, — маленький светоч чудесный?
Все, что тебя ожидает, хочешь узнать ты заране
и в заоконные дали смотришь из комнаты тесной.
Веришь ли мне — я не жажду, больше не жажду познанья.
ВАЛЕРИЙ ПЕТРОВ
XXX
Любимая, зачем — как дети —
мы упивались сладкой ложью:
мол, «падший ангел» есть на свете
и «воспаривший дьявол» — тоже?
Хмельным соблазном сбитый с толку
и грязной похотью объятый,
я с неба в бездну падал долго,
и вот разверзся круг девятый.
На серебристых крыльях перья
сменились перепонкой грубой,
подобно мерзостной химере,
кривлю в ухмылке злобной губы:
«Пустяк! Нелепая накладка!
Я в ночь шагнул, рожденный ночью!..»
Бодрюсь, а на душе несладко —
ужасен приговор бессрочный:
Смотреть с тоской, как в небе где-то
мерцает искра, не сгорая,
и с пеньем кружатся планеты
у врат потерянного рая.
ТАНЁ КЛИСУРОВ
СМОКОВНИЦА
Смоковница лист протянула в окно.
Сорвать и прикрыться зеленым листом?
Но что нам скрывать — мы супруги давно,
мы стали с тобою одним существом.
Ночами, когда ты была молода,
боялся я — вдруг ты покинешь меня.
Сейчас все иначе, прошла без следа
пустая тревога вчерашнего дня.
Ты мне все грехи и ошибки простишь,
состарюсь — ты будешь все так же нежна.
В любви моей ныне осенняя тишь,
и смена сезонов душе не страшна.
Под знаком познанья судьба нас вела,
мы вместе с тобой миновали зенит.
А юная дочь между тем подошла
к смоковнице древней, что тайну хранит.
АЛЕКСАНДР ГЕРОВ
СТРАННО
Вода в пруду сияла серебристо,
роняли розы пряный аромат,
и песня молодого гитариста
сквозь тишь ночную долетала в сад.
Обнявшись, в сад вошли жених с невестой,
под звездным небом сели на скамью.
Им так мечталось в этот миг чудесный
излить друг другу всю любовь свою.
Меж тем родные шутки отпускали,
хихикали, судачили о них,
старухи с умным видом бормотали:
«Одно, мол, на уме у молодых».
И в этот миг, надеждой озаренный,
суливший счастье им на много дней,
в свою невесту выстрелил влюбленный,
потом в себя — и рухнул рядом с ней.
Господь взирал на них оторопело
со всех икон, что были на земле,
а племя козлоногих свиристело
и кувыркалось бешено во мгле.
Родные выли, исходя слезами,
не сознавая истины простой:
они их довели до смерти сами,
казня своей душевной нищетой.
А мертвые в густой траве лежали,
искрящейся росой окроплены.
Перехитрили всех и убежали
от собственной судьбы и сатаны.
ДИМИТР ПАНТЕЛЕЕВ
РАСКАЯНИЕ
Мой дом в веселом солнечном огне,
и я ликую, как ребенок малый…
Искал я рай, о нем мечтал, бывало, —
прости, Господь, такую дерзость мне.
Уйти туда, где вечна тишина?
Я не готов к такому новоселью!
Мне мрак и стужа были колыбелью,
судьбой мне буря в спутники дана.
Каков он, этот рай, — не знаем мы.
Да есть ли там дожди, зарницы, тучи,
и ржи весенней шепоток летучий,
и серебристые снега зимы?
Коренья пожую, медком запью —
на рай не променяю радость эту.
Господь неведомый, поверь поэту:
от скуки я умру в твоем раю!
АНДРЕЙ ГЕРМАНОВ
ЧЕТВЕРОСТИШИЯ
XXX
Спросила ты: рай — что такое? Все знают, что сущностью рая
является высшая благость — любовь без конца и без края,
мы примем, ее защищая, и смерть и мучения ада…
Спросила ты: ад — что такое? Все та же любовь, дорогая…
XXX
Поверьте мне, женщина знает: любовь — наивысшее чудо.
Ей ведома радость земная: любовь — наивысшее чудо.
Любовь позовет еле слышно — на зов поспешит безрассудно,
прекрасна, как Дева святая! Любовь — наивысшее чудо…
XXX
Мне сто соловьев отвечают, лишь свист мой разбудит округу,
сто горлиц в ответ заворкуют, слетаясь к зеленому лугу…
Так как же я встречусь с тобою, когда все живущие твари
томятся любовною жаждой и весть посылают друг другу?..
XXX
Сердца наши бились согласно, когда молодыми мы были,
и ласки мы жаждали страстно, когда молодыми мы были.
В наш сон не врывалась тревога, и корочка вкусной казалась
и вдаль нас манила дорога, когда молодыми мы были.
* «Компас», Варна, 2000
И. У. Тер-Аракелян. Оформление, 2000
Н. Горская. Перевод, 2001
М. Тарасова. Вступление, 2001