Перевод с венгерского Натэллы Горской. Вступление Е. Малыхиной
Шандор Киняди
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 2000
Шандор Каняди Стихи из книги “По деревьям кто-то бредет неспешно” Перевод с венгерского Натэллы Горской
Венгерский поэт Шандор Каняди, лауреат престижных премий — Т. Дери [1988], Л. Кошута [1993], Гердера [1995], “Венгерское наследство” /1998/, уже гостил, даже дважды, на страницах “Иностранной литературы”. Но и после второй его публикации минуло почти десять лет. Прекрасный цикл его стихотворений “Есть край такой…”, переведенный Натэллой Горской и Татьяной Бек, запомнился необыкновенной емкостью мысли, чувства, сопричастностью поэта радостям и горестям сегодняшнего мира. Конечно, это стихи о родине, прежде всего своей, но как-то так получается, что не только своей. Он знает по собственному опыту, что любимая земля, где покоятся кости предков, бывает не только обожаемой матерью, но и злобной мачехой. Да и как ему этого не знать: ведь он румынский венгерский поэт и большая часть его жизни прошла в стране, где десятилетиями камарилья Чаушеску вела упорную борьбу с собственным многонациональным народом — венграми и сербами, евреями и немцами, цыганами и армянами, с инакомыслящими румынами. А нерумынам не требовалось даже инакомыслия, чтобы стать неугодными, достаточно было просто хранить любовь к своему национальному языку, помнить свою культуру, историю. Постепенно страну покинули — почти все — немцы, евреи. Люди разных национальностей (в том числе и румыны), те, кто мог, с риском для жизни уходили в другие края, пробираясь через плотно замкнутые границы.
Самое острое положение сложилось в Трансильвании, земле, где издавна жили венгры. Венгерское название этого горного лесистого края Эрдей (венгерское слово Erdely происходит от erdo — “лес”) зафиксировано в словарях с середины ХII века. Многие поколения венгров здесь жили и умирали, многие известные всему миру венгерские ученые, писатели родом были отсюда, главный город этого региона Коложвар (Клуж) в течение нескольких столетий являлся важным центром, сыгравшим большую роль в развитии венгерской культуры. Но во второй половине ХХ века в Румынии Чаушеску венгры стали изгоями (которых тем не менее при этом не выпускали из страны): был закрыт венгерский университет, резко сократилось количество школ с преподаванием на венгерском языке, власти правдами и неправдами настаивали на том, чтобы новорожденным венграм давали румынские имена, а румынских женщин, проживавших в других частях Румынии уговаривали рожать в Трансильвании (где коренных венгров было два миллиона), чтобы тем самым формально увеличить процент чисто румынского населения. Обо всем этом подробно и точно было рассказано в упомянутой выше десятилетней давности публикации журнала, но и сегодня, возвращаясь в этой небольшой подборке стихотворений к творчеству Шандора Каняди, нельзя не обрисовать, хотя бы контурно, трагедию целого народа, ибо именно на ее фоне сложился особый строй души этого поэта — открытого миру и навсегда в него влюбленного печальника своей родной земли.
Последние годы Шандор Каняди подолгу живет в Будапеште. За его спиной огромный творческий путь. Помимо стихов он писал и пьесы. Одна из них — “Трагедия на два действующих лица” — это маленький шедевр, с поразительной силой передающий атмосферу страха и человеческого бесправия, в которой задыхались люди в “коммунистической” Румынии. (Пьеса существует в русском переводе, хотя и не издана). Каняди много переводит. Его интерес к поэтическому вкладу других народов глубоко искренен, он убежден, что в этой области нет и не может быть национальных преград. Не случайно так много места в его переводческой деятельности занимает румынская поэзия. В 1999 году будапештское издательство “Венгерский клуб” выпустило солидный том его переводов “Кружевной букет на закате”, щедро знакомящих венгерского читателя с поэзией многих стран мира, классической и современной. Слова о его “открытости миру” отнюдь не пустая фраза. В этом поистине многоцветном букете немало имен и наших соотечественников. Как бы хотелось увидеть книгу самого Каняди — на русском языке! И когда-нибудь это будет.
Е. Малыхина
По деревьям кто-то бредет неспешно по деревьям кто-то бредет неспешно
зажигает и гасит твою звезду
бесстрашен лишь тот чья надежда
ушла от него на бедунадежда со мной значит страх мне ведом
милосерднейший сторож мой
он шагает за мною следом
по дороге моей земнойпо деревьям кто-то бредет неспешно
но если в бездну я упаду
зажжет ли он снова во тьме кромешной
от огня моего звездуили стану я жалкой крупицей
поглощенной вселенской тьмой
и душа моя не совместится
с народившейся вновь звездойпо деревьям кто-то бредет неспешно
повсюду господь во всех мелочах
говорят его сущность — надежда
говорят его сущность — страхНепрерывность здесь было капище или христианский храм
где богу воскуряли фимиам
об этом говорят руины стен
что мхом всесильным взяты в пленсредь трав разросшихся ковром
в тиши пасутся здесь кустов стада
но ты поймешь найдя тропу сюда
что бог по-прежнему в дому своемУрок истории суть истории растолковать
я попытался камням
но они молчалиобратился я к деревам
но ветвями они качалисад я хотел обучить
а он улыбнулся слегкаи сказал: из четырех частей
история состоит
это весна и лето
осень потом и зиманыне зима близка
Из детства явившись вновь из детства явившись вновь
караван шатров возникает порой
в копоти и дыму
из детства явившись вновь
говорят коварны эти шатры
протянется вдруг рука
и схватит кого-нибудь
из глазеющей детворы
был случай такой говорят
когда одному мальцу
щипцы раскалив докрасна
вырвали прочь язык
превратили беднягу в цепного пса
под телегу швырнули его
чтобы он впредь не смел
показывать им язык
и еще говорят
они никуда не ушли
с той давней поры
за околицей где-то
раскинулись их шатры
и они ввечеру
затевают свою игру
из грязных мешков
выпускают на волю ночьПрисяга по приказу клянемся кровь пролить
и лечь костьми
клянемся кровь пролить
и лечь костьми
все как один
все как одинмы взрослые давно
а нам бы все играть
в солдатиков
игратьи вот уж хлещет кровь
взаправду хлещет кровь
и мертвецы
взаправду мертвецыКнижная закладка
(против неофашизма)когда костер исходит черным чадом
я не могу дышать отравлен смрадом
и кажется в то время мне
не книги — плоть моя в огне
и снова начинается охота
а вдруг в твоем дому осталось что-то
осталась книга редкий зверь
в полночный час стучатся в дверь
подобно крысам возалкавшим пищи
опустошают полки ищут рыщут
найдут — ты вместе с книгой обречен
в наручники тебя таков закон
а иногда украдкой кажут фигу
еще неизданную книгу
не потрудившись указать причину
сожрут как ворон мертвечину
под нож ее в помойный бак
а иногда бывает так
проходят месяцы а почты нет
рискнешь пойти узнать ответ
редактор как пилат умоет руки
иль пальцем ткнет зевнув от скуки
здесь слабовато плохо тут
мол забери назад свой труд
и ты униженный как вор
испивший до конца позор
выносишь в затхлый коридор
истерзанную вдрызг мечту
и в липком гадостном поту
дрожащею рукой не видя света
зажжешь с конца другого сигарету
и горечь жизни обожжет
сведенный судорогой ротМечтатель Силой мечты я город воздвиг,
и возник он в единый миг.Силой мечты дорогу простер —
пусть ведет меня на простор.И еще намечтал я свет
и окошко — свету вослед.Захочу — окно распахну,
на вешнее небо взгляну.Значит, есть у меня окно,
и жилье мне мечтой дано.У меня и скатёрка есть:
расстелю — и могу поесть.Хватит с тебя — мне говорят.
Мне бы ответить: о да, я рад,но — покачав головой — молчу.
Я, мечтатель, мечтать хочу.
Несостоявшаяся встреча с Яношем Пилински с тобою встретиться стремясь
я по твоей строке взобрался ввысь
как по трапеции гимнаст
и вдруг увидел чем ты занят
чрез долгих два тысячелетья
прошедших после искупленья
ты тщился размотать клубок противоречий
и замер я благоговейно
и вновь спустился на аренуУходя предметы дальние я вижу четко
а близких мелочей не разгляжу
чтоб буквы разобрать я книгу
как можно дальше от себя держуно вот уже и даль туманной стала
с небесной синевой слилась гора
и от себя теперь я отстраняю
все то чем дорожил вчерая иногда пытаюсь осмотреться
а горизонт то вверх то вниз плывет
я раздарю оставшиеся крохи
быть может кто-то их себе возьметнельзя оглядываться на любимых
им жить по разуменью своему
я уходя на дерево повешу
мою опустошенную суму