(Перевод с польского К. Старосельской)
Ян Юзеф Щепанский
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 1999
Ян Юзеф Щепаньский (род. в 1916 г.) — польский писатель, эссеист. Публикуемое эссе взято из сборника Я.Ю.Щепаньского “Все мы ищем” (1998).
Ян Юзеф Щепаньский
Логика террора
Теперь, когда миновал страх за жизнь Иоанна Павла II, можно не только облегченно вздохнуть, но и поискать объяснение драме, разыгравшейся на площади Святого Петра. Однако уравнение не решить, если исключить из рассмотрения второй его член — если не попытаться разгадать, чем руководствовался человек, стрелявший в Папу. Проще всего посчитать его безумцем. В поступке Мехмета Али Агджи, безусловно, есть элемент безумия. Но, хотя в основе многих — если не большинства — террористических актов и можно найти признаки некоего психического сдвига, усугубленного целым набором комплексов и обид, это отнюдь не означает, что ключ к истории покушения — в руке психиатра.
Мехмет Али Агджа заявил, что задумал убийство Иоанна Павла II в знак протеста против того, что творится в Афганистане и Сальвадоре. Объяснение это, на первый взгляд, подтверждает гипотезу безумия: казалось бы, что может объединять фигуру Папы с тамошними событиями? Однако, если глубже задуматься над этими странными ассоциациями, окажется, что они не лишены своеобразной логики.
Прежде всего нужно отличать безумие клиническое — врожденную либо приобретенную болезнь рассудка — от безумия индуцированного, то есть деформации мыслей и чувств под влиянием навязанной извне системы понятий. Вопреки выводам, напрашивающимся при наблюдении за этой системой в действии, ее предпосылки рационалистичны. Рационалистичны в том смысле, что их главный критерий — эффективность действия. Чтобы охарактеризовать менталитет, формируемый этой разновидностью рационализма, незачем искать идеологическую подоплеку. Политические экстремисты любых направлений — от крайне правых до крайне левых — применяют одну и ту же тактику, пользуются почти идентичным языком, а их отношению к миру, который они стремятся себе подчинить, свойственны одинаковая ненависть и одинаковый схематизм оценок. Человек ХХ века, хорошо знакомый с методами политической агитации и пропаганды, без труда обнаружит сходные черты в памфлетах, карикатурах, пасквилях и программных декларациях, с помощью которых экстремисты всех мастей атакуют существующую действительность. Мыслят они крайне упрощенно: всякие проявления общественной, политической, духовной и культурной жизни в их глазах сводятся к простой игре сил, диктуемой интересами антагонистических классовых, национальных или расовых групп. В такой картине мира нет места бескорыстным стремлениям, моральным принципам, объективным нормам добра и зла. Единственная ценность, оправдывающая любой способ действия, — успех.
Террор — прямое следствие такой точки зрения. Хаос, паралич запуганного общества должны подготовить почву для переворота. А поскольку единственной реальностью признается игра сил, а нравственность почитается лишь маской интересов истеблишмента и властных структур — по сути дела, неважно, каков будет объект террористического акта. Этим объектом могут стать пассажиры самолета, женщины, дети, старики в привокзальном зале ожидания, случайные посетители кафе. Человек как отдельное существо в расчет не берется. Люди — всего-навсего масса, подвергающаяся технической обработке. Если же выбор падает на конкретную личность, то лишь потому, что ей приписывается символическое значение. Это ничуть не противоречит принципиальной деперсонификации, отличающей отношение террориста к роду человеческому. Степень абстрактности сохраняется.
Для политики насилия с ее крайним рационализмом сакральность человеческой жизни — фикция. Как понятие метафизическое она вообще не принимается во внимание. Учитывается лишь “практическое” значение личности — ее положение в обществе и место в политике. Удар по отдельному человеку становится ударом по “враждебным силам”, которые, по мнению воинствующих экстремистов, управляют миром. Заговорщицкая теория истории объясняет механизмы любых исторических процессов заговорами могущественных мафий с единственной целью — захвата власти. Колоссальное упрощение и редукция понятий ведут к окончательному разладу рационализма с эмпирикой. Над миром нависает опасность мифологизации. Появляются зловещие Темные Силы: жидокоммуна, масоны, паписты, финансовые магнаты и иные жупелы подобного рода, готовые — невзирая даже на взаимную враждебность — сплотиться для борьбы с радикальными идеологиями.
Абсурдное на первый взгляд заявление Мехмета Али Агджи укладывается в схему такого демонизированного представления о мире. Быть может, в нем слышны отголоски устарелого постулата о “союзе церкви и тронов”. Так или иначе, покушение на Иоанна Павла II не было продиктовано личной ненавистью террориста. Можно с большой долей вероятности предположить, что Мехмета Али Агджу нисколько не интересовали человеческие качества Кароля Войтылы. Речь шла о низвержении символа — положение и авторитет мишени были столь высоки, что их можно было посчитать синонимами власти над миром. А это означало, что пуля убийцы попадет в самое сердце “злых демонов” и “враждебных сил”, осуществив символический акт наказания за Афганистан и Сальвадор вкупе со всеми страданиями человечества.
Логика безумная. Но это и есть логика террора.
Возможно, несостоявшийся убийца Папы — всего лишь платный убийца. То, что о нем известно, как будто противоречит такой гипотезе. Однако он, вне всяких сомнений, профессионал, то есть человек, действующий не под влиянием импульса, а выполняющий четко поставленную задачу, — эмиссар неких сил, послушный законам своего деперсонифицированного мира. Но прозвучавшие перед базиликой выстрелы на всю жизнь связали Мехмета Али Агджу с особой, которая если и является символом, то прежде всего — символом высочайших человеческих ценностей. Прощение, полученное Агджой, не политический акт и не пропаганда. Сможет ли этот жест братской любви поколебать логику террора? Сейчас, когда Папа оправляется от ранения, подумаем о террористе — о молодом человеке с лицом, искаженным гримасой презрения. Подумаем и о нем.
Перевод с польского К. СТАРОСЕЛЬСКОЙ