Алексей Михеев
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 1999
Алексей Михеев ВОКРУГ, ОКОЛО И ВМЕСТО Триумф комментария Художественное произведение с подстраничными сносками и комментариями выглядит не очень выигрышно. Это вроде как брак в работе. Если комментарии сделал сам автор, значит, он не справился с технической задачей — сказать нечто в самом тексте — и вынужден прибегать к вспомогательным средствам. Если же комментарии при подготовке к публикации делает издатель, это может нарушать замысел автора, состоящий в том, чтобы предоставить разбираться во всем самому читателю.
Другое дело — текст академический, издание научное. Здесь ситуация обратная: чем больше сносок и комментариев, тем книга выглядит солиднее, фундаментальнее. В известной серии “Литературные памятники” публикуемый художественный текст по объему порой уступает всему сопутствующему материалу: комментариям, статьям, библиографическим отсылкам. Происходит своего рода смещение центра тяжести: проза или поэзия внутри такой книги не остается чем-то самодостаточным, а становится прежде всего поводом для разговора о ней, предметом исследования и анализа. Читатель в данном случае проявляет интерес в первую очередь к комментариям, а основной, канонический текст парадоксальным образом превращается в иллюстрацию к ним.
Еще более наглядно подобное смещение читательского внимания проявляется при чтении научной литературы вообще, — например, специальных журналов. Давно подмечено, что читатель научной периодики в первую очередь смотрит на библиографию к статье. Действительно, опытному профессионалу достаточно взглянуть, на какие публикации автор ссылается, чтобы оценить не только то, стоит или нет читать данную статью, но и более или менее точно реконструировать ее содержание.
Публикуемый в этом выпуске “Литературного гида” роман Петера Корнеля “Пути к раю” представляет собой имитацию фундаментального академического исследования. В нем присутствует масса разъяснений, комментариев, интерпретаций, отсылок к другим авторам и подробных библиографических описаний использованных источников. Весь этот материал занимает более сотни машинописных страниц. Единственное, чего в нем нет — так это основного текста, который был якобы безвозвратно утрачен.
Парадокс? Безусловно. Разве могут комментарии иметь самодостаточную ценность в отсутствие самого текста? Оказывается, могут — с учетом сказанного выше. Просто читатель должен согласиться с не вполне привычной для него ролью и прочесть роман так, как читают научные отчеты, в которых основная часть формализована, стандартна, предсказуема и потому не так интересна, как все то, что ей сопутствует. Настраиваться нужно не на эмоциональное, а на аналитическое восприятие — и тогда чтение превратится в интеллектуальный “квест” с открытым и неоднозначным ответом.
Впрочем, для читателя, следящего за отечественной литературой, произведение с подобной структурой — дело уже привычное. Пару лет назад премией “Антибукер” был отмечен роман Дмитрия Галковского “Бесконечный тупик”. Он состоит из нескольких сот комментариев, причем подавляющее их большинство относится не к исходному тексту (который в окончательной редакции был — как малозначимый элемент — изъят из основного корпуса произведения), а к другим комментариям. А в прошлом году появилась повесть Евгения Попова “Подлинная история “Зеленых музыкантов”, где в свой ранее не публиковавшийся рассказ автор включил 888 сносок, совокупный объем которых оказался втрое больше текста самого рассказа.
Сходство этих текстов, конечно же, прежде всего чисто формальное. Если говорить о содержании комментариев, то в повести Попова они имеют характер большей частью информационно-ностальгический, в романе Галковского — рефлексивно-философский, а у Корнеля, как уже говорилось, имитируют те реальные академические отсылки к другим текстам, которыми сопровождается всякий фундаментальный научный труд. Это — различия очевидные, лежащие на поверхности; однако есть и другие, не сразу бросающиеся в глаза, но не менее важные.
Магистрали и лабиринты Рекомендуя роман Петера Корнеля журналу, Милорад Павич особо отмечал его нелинейность, то есть возможность читать текст не с начала и до конца, а вдоль и поперек, свободно переходя от фрагмента к фрагменту и выстраивая их в произвольном порядке. Этим, собственно, характеризуются и многие тексты самого Павича (“Пейзаж, нарисованный чаем”, “Хазарский словарь”, “Вечность и еще один день”), хотя определенные сценарии чтения в них все-таки задаются. Существование других, помимо линейного, вариантов чтения действительно объединяет все упомянутые выше “тексты-комментарии”: повествование движется в них вовсе не по единственному, магистральному пути. Однако направление альтернативных путей в каждом отдельном случае при ближайшем рассмотрении оказывается разным.
В повести Попова комментарии представляют собой осколочную мозаику, которая, как в калейдоскопе, может сложиться в затейливый и живописный узор; любой фрагмент успешно соседствует с любым другим, и эффект возникает не за счет появления нового качества, а просто за счет количества все новых и новых ассоциаций, которые порождаются чуть ли не любым словом исходного текста. Если попытаться изобразить структуру повести Попова, то получится картинка, напоминающая схему движения пригородных поездов:
В центре здесь — основной текст, а от него отдельными лучами разбегаются не пересекающиеся друг с другом комментарии. Ассоциации (связанные прежде всего с воспоминаниями о прошлом) возникают в “Зеленых музыкантах” по самым разным направлениям, но каждый раз (по крайней мере, теоретически) предполагается возврат к исходному тексту, хотя фактически комментарии можно вполне успешно читать и подряд, не листая журнальные страницы взад-вперед.
Другое дело — “Бесконечный тупик”. Здесь ассоциации цепляются друг за друга по цепочке, комментарии вырастают друг из друга, как ветви гигантского дерева, и графическая схема оказывается иной:
Исходный текст при такой структуре повествования становится действительно излишним: если мы прошли вместе с автором долгий путь, то уже неважно, с чего он начинался; важно то, где мы находимся в данную минуту и куда мы движемся. И то и другое объясняется в названии: в каждый отдельно взятый момент мы находимся в тупике, но двигаться мы, если того захотим, будем бесконечно. И цели, разумеется, не достигнем никогда.
Вариант Корнеля — принципиально иной. В его формально не связанных ни с основным текстом (в силу его отсутствия), ни друг с другом комментариях есть тем не менее и повторяющиеся фрагменты (например, ссылки на одни и те же публикации), и — что важнее — повторяющиеся мотивы. Мы постоянно встречаем рассуждения о лабиринтах, спиралях и складках, о соотношении центра и периферии, о городской (и не только) топографии, о схожем строении разных природных объектов. Иллюстрирующий эти рассуждения визуальный ряд помогает нам догадываться, о чем идет речь, хотя абсолютно правильного ответа в этом “квесте”, похоже, нет. Но самое любопытное то, что при попытке построить графическую структуру данного текста мы получаем картинку, весьма напоминающую те разнообразные объекты, которые в нем упоминаются:
Комментарии в совокупности образуют здесь не то лабиринт, не то водоворот, закручивающийся вокруг того места, где должен быть некий центр, некая цель, нечто материально отсутствующее, но фактически возникающее в силу того, что окружено это нечто огромным количеством намеков и подсказок. Как короля играет свита, так и здесь роль главного объекта играет контекст. Текст Корнеля — не центробежный, как у Галковского или Попова, а центростремительный. Комментарии ведут нас по кругу, и если мы выберем правильный путь, то сможем к обозначенному центру максимально приблизиться.
Книги, которых нет Разговор о несуществующих текстах как о реальных — это лишь на первый взгляд нечто экстравагантное и новое. В вышедшей недавно в Польше книге “Призрачная библиотека” приводится обширная библиография ненаписанных книг, принадлежащих вымышленным авторам. Еще в 70-е Станислав Лем выпустил в свет два сборника — сборник рецензий “Абсолютный вакуум” и сборник вступлений “Мнимая величина”; упоминающиеся в них книги были придуманы самим Лемом. Автор признается, что он лишь развил идею, реализованную в новелле Борхеса “Анализ творчества Герберта Куэйна”, имитирующей обзор творчества некоего якобы недавно скончавшегося писателя.
Среди отечественных авторов тему виртуальных книг давно и плодотворно разрабатывает Михаил Эпштейн. В этом “Литературном гиде” мы публикуем текст, подготовленный на основе материалов его глобального проекта “Книга Книг”. Проект этот обращен и в прошлое, и в будущее. В своей ретроспективной части он посвящен анализу тех литературных и философских текстов, которые так и не были — хотя могли бы быть — написаны. Печальный опыт невоплощенности в прошлом множества идей автор учитывает в сегодняшней деятельности. Основное занятие Эпштейна — домысливание и дописывание, причем участвовать в этих процессах он предлагает всем желающим.
Впрочем, отсутствие в реальности тех или иных текстов еще ничего не значит. К некоторым из несуществующих книг проявляется не меньший интерес, чем к стоящим на полке. Второй том “Мертвых душ” для истории литературы важнее, чем второй том “Поднятой целины”. В нереализованном или уничтоженном присутствует тайна, которая исчезнет, если нечто утраченное будет найдено, а потенциальное — реализовано. Воплощенный и завершенный текст в каком-то отношении становится мертвым, а невоплощенный или неполный — остается живым.
Есть у темы отсутствующих текстов и другая сторона. Многие из написанных книг так и остаются непрочитанными, что в условиях сегодняшнего информационного обвала вовсе неудивительно. И даже о прочитанных книгах в памяти сохраняются, как правило, лишь самые общие представления. На бумаге тексты присутствуют, но в нашем сознании они неизбежно тают, оставляя после себя когда более, когда менее отчетливый след, — что, однако, отнюдь не мешает обсуждать эти тексты со знанием дела. Мы, собственно, оперируем не текстами, а знаками текстов: в лучшем случае эти знаки соответствуют неким их дайджестам, в худшем — лишь связанным с текстами (и с их авторами) ассоциациям (говорим “Деррида” — подразумеваем “деконструкция”, говорим “Бодрийар” — подразумеваем “симулякр”).
Исчезновение текста, таким образом, — это не просто ловкий трюк пытающихся удивить публику писателей, а процесс вполне объективный. Большинство вновь появляющихся текстов существует для нас лишь в отражениях — обзорах, критических статьях, библиографических перечнях. Вместо того, чтобы тратить ночь на чтение списка кораблей, мы заглядываем в комментарий и узнаем их точное количество. Справочники, словари, энциклопедии — вот наиболее ходовая сегодня литература. А “удовольствие от текста” становится изысканным деликатесом.
Реванш текста Но обратите внимание на следующий парадокс: по ходу всех манипуляций с отсутствующими текстами — комментирования, рецензирования, обсуждения, дописывания — возникает не что иное, как новый текст. Литература возвращается в ином обличье: она осваивает, как это случалось и прежде, маргинальные жанры словесности, превращая в художественный текст то, что до сей поры существовало как вспомогательный материал. Предметом этой новой литературы являются другие тексты — и если нас давно уже не смущает то, что в прозе действуют вымышленные герои, мы также должны смириться с существованием вымышленных текстов.
Литература такого рода не совсем привычна и для неподготовленного читателя может показаться не вполне удобоваримой. В этих текстах действительно присутствует элемент интеллектуальной провокации. Но — еще раз обращаясь к компьютерным аналогиям — мы просто оказываемся в том пространстве, где начинается игра на “Level II”, втором уровне. И всем, кто благополучно прошел “Level I”, — добро пожаловать в извилистые лабиринты нашего “Литературного гида”.