(Перевод с французского Р. Дубровкина. Вступление И. Кузнецовой)
Два канадских поэта
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 5, 1999
Два канадских поэта
Перевод с французского Р. ДУБРОВКИНА
Франкоязычная поэзия Канады начинается с Эмиля Неллигана. Литературоведы и составители антологий формулируют это каждый на свой лад, но суть остается неизменной: Эмиль Неллиган (1879—1941) — первый квебекский поэт, до него были лишь эпигоны-версификаторы. Французским переселенцам, основавшим в начале XVII века на берегах реки Св. Лаврентия колонию под названием Новая Франция, было по понятным причинам не до поэзии, равно как и их потомкам, оказавшимся в 1763 г. под властью англичан. Не сумев удержать свои земли в Канаде, Франция уступила их английской короне, и ее бывшие подданные попали в положение притесняемого и гонимого национального меньшинства. Они сохранили родной язык, но литературная традиция была прервана. Новая квебекская литература создавалась медленно и трудно, цепляясь за французские образцы, не всегда лучшие, и, как правило, с большим запозданием.
Перелом наступил к концу прошлого столетия. Интеллектуальным центром канадских французов стал Монреаль, появилась объединившая новое поколение писателей Монреальская литературная школа, и к ней в 1897 году примкнул восемнадцатилетний Эмиль Неллиган. Все написанное им умещается на трехстах страницах, так как уже в двадцать лет у него обнаружилось тяжелое психическое заболевание и его поместили в лечебницу, где он провел остаток жизни, не сочинив больше ни строчки. Но он словно подал сигнал к освобождению поэзии от освященного традицией подражательства и провинциальной выспренности. Вслед за ним квебекские поэты радостно отринули обязательные для стихотворцев XIX века исторические и патриотические темы и занялись чистой лирикой.
Патриотическая тема вернулась вновь вместе с Альфредом Дероше (1901—1978), ставшим уже к тридцати годам обладателем нескольких поэтических премий. Француз с примесью индейской крови, он воспринимал Канаду как землю предков и реже других оглядывался на Францию в поисках литературных ориентиров. Тем не менее он держался классических французских стихотворных размеров, предпочитал двенадцатисложный александрийский стих, которым писал и Неллиган, и при эпическом размахе своих романтических грез был близок в области формы французским поэтам-парнасцам.
И Э. Неллиган и А. Дероше на русский язык переводятся впервые.
И. КУЗНЕЦОВА
Эмиль Неллиган
Золотой фрегат
Сверкая золотом, прозрачный плыл фрегат,
И, к чуждым небесам подняв стрелу бушприта,
Смеялась впереди нагая Афродита,
И берег вдалеке был счастлив и богат.Но шквал предательский под пение Сирены,
Срывая паруса, разбил его о риф,
И, к черным пропастям дорогу проторив,
Покинул синеву обломок жизни бренный.Мой золотой фрегат, сокровища твои
Разделят в гибельном подводном забытьи
Тоска и ненависть — пираты горькой бездны.О сердце, шлюпкою на палубе пустой
Ты мечешься — любви обломок бесполезный,
В воронку черную затянутый Мечтой!Буфет
Усни, почтенный страж фамильного фарфора —
Тарелок, что очей незрячих холодней, —
Ты был свидетелем давно прошедших дней,
И трапез праздничных, и ветреного вздораВосторженных невест. Бока твои не скоро
Забудут хрупкий блеск браслетов и перстней,
Ты дышишь свежестью крахмальных простыней
И помнишь завитки карминного узораНа чашках, где в тиши улыбчивой реки
С глазурной Гебою болтают пастушки —
Прабабушкин буфет с фантазиями дружен…Вчера за дверцами с причудливой резьбой
Сквозь щелку узкую я видел, как на ужин
Слуга повел гостей, придуманных тобой.Поэт
Вас об одном молю: не причиняйте зла
Душе, блуждающей в обители нездешней, —
Она на землю к нам рассвет приносит вешний,
Как синева небес, открыта и светла.В ней вихрем золотым из глубины лучистой
Встает поэзия, разлив повсюду грусть,
Пусть невозможную, признательную пусть
Одной-единственной звезде в лазури чистой.Он любит, не любя, — не все ли вам равно?
Не все ли вам равно, он весел или мрачен?
Посмейтесь, что судьбой он просто одурачен, —
Он не посетует — он вас простил давно.Но если, умерев, вы встретитесь с Поэтом,
За гробом тягостный настигнет вас упрек:
Какую простоту и строгость он сберег
Под гордым этим лбом, в печальном сердце этом!Каприз в белом
Куртину белую январской розы редкой
Зима задумала на стекла навести.
Мороз кусается и держит взаперти
Миледи, шимпанзе и канарейку с клеткой.Но маленькая мисс из глубины саней
Оглядывает мир, укутанная мехом,
Сугробы, гололед встречает дробным смехом,
И взоры пылкие несутся вслед за ней.Сидит торжественно на козлах кучер-кокни,
В попонах лошади танцуют на бегу,
Следы копыт круглы в накатанном снегу, —
О вечер, в сумерках молочных не поблёкни!Глазами синими едва скользнув по мне,
Промчалась, но легко дорисовать картину:
К ней в сани, в белый мех, я это сердце кину —
Букет незримых роз в безгрешной белизне.
Альфред Дероше
***
Обломок некогда прославленного рода,
Храню я в памяти геройские века,
В насиженных местах берет меня тоска,
Особенно когда осенняя природаТоропится уснуть в полярной тишине,
И прадеды мои, народ простой и грубый —
Добытчики мехов, матросы, лесорубы, —
На север двинуться повелевают мне.На лыжах, на санях скользить по белым льдинам
В пустыне, где ветра людскую волю гнут,
Где ураган сечет, а не господский кнут,
Где каждый сам себя считает господином.Там пролагал пути далекий предок мой,
И проклинал снега арктического ада,
И проклинал волков, зарезавших полстада,
Но не проклятьями согрет он был зимой! —О доме, о жене затосковав жестоко,
Затерянный в своем безлюдье снеговом,
Он вытирал слезу шершавым рукавом
И песню начинал: “У чистого потока…”С разноголосицей слилась она лесной,
С прохладным плеском струй, простая песня эта —
О милой, о любви, прекрасной, словно лето, —
Неприхотливая, она всегда со мной.И стоит в темную полуночную пору
Мне ощутить наплыв предательской тоски,
Подобно деду, я сжимаю кулаки,
Готовый к самому суровому отпору.Природу покорить, стихию взять во власть —
Вот для чего он жил, отчаянья не зная.
Наследием отцов кипит во мне больная,
Неутоленная к бродяжничеству страсть.И пусть подобен я рассохшемуся буку,
Без соков, без коры, пусть по речному льду
Дорогой прадедов я так и не уйду,
Взрастив на дне души уныние и скуку, —Из памяти моей заветные слова
Ни город каменный, ни время не изгладит:
Как в давние года, когда был жив мой прадед,
Я говорю: ручей, я говорю: листва, —С мечтой о странствиях душа никак не сладит!
Ледоход
Вскипает в полыньях, бросается с разбега
К промытым желобам весенняя вода,
На берег, грохоча, вползают глыбы льда,
Освобожденные от зимнего ночлега.Земля разнежена, пробились из-под снега
Побеги первые под пение дрозда,
Вдали озимая вздыхает борозда,
Луга очистились и подсыхают пего.Готовы сплавщики к низовьям гнать плоты:
Вонзают в штабеля крюкастые шесты
И бревна волочат по просекам ледовым.Решительным рывком свергают в быстрину
И смотрят, как река вращает с диким ревом
Многометровую смолистую сосну.Модистка
Затянутая в шелк, прямая, как доска,
Модистка капли пьет: “Не выберусь сама я
Из чертовой дыры! Так с октября до мая
Смотри в окно, сиди с компрессом у виска!”В деревне двадцать лет. С соседями резка.
Для них она и гвоздь, и жердь глухонемая,
Услышат про мигрень, глядят, не понимая,
Что в чертовой дыре ей и без них тоска.Красуются в окне тюрбаны и эгретки,
Но тошно пыль стирать, да и клиентки редки,
И шляпница, устав от мелочных обид,Рыдает: “Ах, зачем не в городе теперь я!” —
И нервно пальцами худыми теребит
Сахарских страусов и лирохвостов перья.Сенокос
Над сеном скошенным витает пряный дух,
Неслышно тает ночь, бездонная, пустая,
Взметнулась в синеву грачей крикливых стая,
И, вспрыгнув на забор, заголосил петух.Туман спадает с гор, пожар зари потух,
Сквозь паутинный блеск дрожит листва густая,
На горизонте, в шар багровый вырастая,
Встает светило дня, и воздух прерий сух.Бубенчики коров бряцают богомольней
Гуденья медного высокой колокольни,
Деревня ожила для будничных забот.Ладони крепкие заря разгорячила,
И, предвкушая шум полуденных работ,
По лезвию косы зазвякало точило.Сборщики картофеля
Вечерним холодком повеяло над долом,
И в тонком воздухе, цепляясь за кусты,
Оборок золотых взметнулись лоскуты
И Осень увлекли в кружении веселом.Задавлены трудом безвыходно тяжелым,
Копают фермеры до самой темноты
И, силясь разогнуть затекшие хребты,
В деревню за холмом бредут простором голым.На грубом полотне застиранных рубах
Пятном темнеет пот, и на суровых лбах
Лежат глубокие насупленные складки.Так мимо пристани идущие суда
Зеленой рябью плёс перерезают гладкий
И стелется ботвой картофельной вода.