(Перевод с итальянского М. Архангельской)
нвого момента Герг VI уже не император
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 1999
Энцо Бьяджи
Конец империи
Полночь, 14 августа 1947 года. Англичане уходят из Индии. Льюис Маунтбеттен, последний вице-король, днем облетел на самолете колонны беженцев. Деревни в дыму от пожаров. На улицах идут бои: индусы и мусульмане убивают друг друга. Ганди обосновался в одном из рабочих кварталов Калькутты, он потрясен и расстроен. Он молится и говорит об угрозе голода. С этого момента Георг VI уже не император. Каменотесы сбивают со стен, а маляры закрашивают на дверях королевские короны и слова “Его Королевское Величество”.
Не прошло и семидесяти лет с тех пор, как Виктория — “большая слониха, живущая по другую сторону моря”, как ее называют обитатели ее восточных владений, — присоединила Индию к перлам своей короны. Мохандас Ганди был тогда ребенком, и учитель говорил ему: “Уважай власть англичан, англичанин правит маленьким индийцем, потому что ест мясо и ростом в пять локтей”. В английских семьях с гордостью цитировали балладу Киплинга: “Просторно вдове из Виндзора, полмира считают за ней”.
Многое происходит в эти дни. Лорд Маунтбеттен и леди Эдвина готовятся покинуть “Government House”, его триста комнат вот-вот опустеют; Джавахарлал Неру, который провел пятнадцать лет в тюрьмах Его Величества, готов принять на себя руководство страной. Он сторонник социализма, его любимый исторический герой — Джузеппе Гарибальди. Он член Теофизического общества, верит понемногу и в индуизм, и в христианство, большой поклонник оккультных наук. Лучше всего он говорит по-английски. Дел у него невпроворот: надо похоронить сто тысяч мертвых и накормить триста миллионов голодных. Один “маленький индиец”, который весит чуть более пятидесяти килограммов и питается только козьим молоком и апельсиновым соком, загнал в угол всех любителей ростбифа. Этот индиец — Мохандас Ганди. Однажды, будучи мальчишкой, он попробовал, подражая иностранцам, пренебречь вегетарианскими установками своей религии. “Той ночью я не мог заснуть, — рассказывал он, — мне казалось, что я проглотил живого барана”. Потом он научился думать собственной головой, а главное, слушаться своего сердца. Теперь последователи называют его Махатма, что означает “великий ум”, “великая душа”.
“Этот воинствующий полуголый факир”, как говорит о нем Черчилль, расшатал основы мощной английской империи, проповедуя принципы “ахимса” — ненасилия — и “сатьяграха” — победы над врагом через любовь силой истины. Но в эту ночь в своей нищенской обители Ганди чувствует себя несчастным. Его медитации нарушены выстрелами и криками восставших. “Я чувствую, — говорит он, — что всплеск ярости — это неспроста: пока мы сбрасываем с себя иностранное иго, на поверхность всплывают вся наша мерзость и нищета. Когда на Ганге половодье, воды его мутнеют”.
Один англичанин, возможно, больше других мечтал о приближении этого дня. Его имя — Клемент Эттли, и он взял на себя малоприятную роль — покончить с империей. “То, чем мы владеем, мы не отдадим”, — кричал Черчилль, на что Эттли спокойно отвечал: “Если индийцы хотят независимости, не понимаю, почему мы должны им в ней отказывать”. Он тверд в своем решении, оскорбления, которые на него сыпятся со всех сторон, оставляют его равнодушным. “Винни” (у Черчилля и Эттли была одна и та же гувернантка) считает его “овцой в овечьей шкуре”, о нем рассказывают анекдоты, над которыми смеется весь Лондон. “К дому номер 10 по Даунинг-стрит подъехал пустой лимузин, и оттуда вышел Эттли” или “Всего бы этого не случилось, будь жив старикан Эттли”.
Когда приходит время ставить подпись под декларацией о независимости Индии, он, по словам свидетеля, делает это так же хладнокровно, как какой-нибудь скандинавский министр, который подписывает договор, регулирующий правила отлова сельди. Он робко улыбается жене, жалуется Идену: “Заниматься предвыборной кампанией очень утомительно. Я бы предпочел оставаться по вечерам дома и решать головоломки”.
Нельзя сказать, чтобы Клемент Эттли был “большим любителем мяса”: среднего роста, худой, с тонкими чертами лица — его внешность ничем не примечательна. Он застенчив, любит одиночество, в полной мере воплощает английскую флегматичность. Когда в парламенте кипят страсти, он остается невозмутимым и что-то рисует на бумаге. Выходец из средней буржуазии, в 1907 году он стал лейбористом. Вот как он сам объясняет свой выбор: “Когда я внимательно пригляделся к тому, как живут люди, мне захотелось выяснить, почему они так живут и что представляет собой тот социальный класс, к которому я принадлежу”. За год он выступил более чем на ста митингах. “Иной раз мне приходилось самому тащить ораторскую трибуну, — вспоминает он, — случалось, я взбирался на нее, а иногда меня с нее стаскивали”.
Когда началась война, он ушел на фронт добровольцем, был ранен, заработал медаль и колит, от которого так и не смог излечиться. В 1922-м его выбрали депутатом, в 1931-м — несмотря на невзрачную внешность, а возможно, и благодаря ей — секретарем лейбористской партии. Главные его достоинства — искренность и постоянство. Дважды он ездил в Индию, чтобы как следует изучить положение дел, и пришел к убеждению, что Англии нужно по-новому строить отношения со странами Африки и Азии, ибо колониальная эпоха подходит к концу.
Итак, новые отношения. Ради них королевской семье нужно отправляться с визитами на край света, нужно день за днем проводить на парадах, балах, выставках, нужно пожимать сотни рук, нужно ютиться в шатрах, развлекаясь плясками зулусов или обрядами тутси. Даже принцесса Елизавета, которой через три месяца предстоит свадьба, вместе с сестрой Маргарет пускается в утомительное путешествие. Принцесса готовится к трудной миссии королевы. В Каве, на островах Фиджи, она пьет что-то, отдающее мылом, пробует плоды хлебного дерева с Тонги и присутствует на концерте духовых инструментов, которые музыканты вставляют себе в нос. И когда в Новом Уэльсе принцесса почувствует, что силы окончательно ее оставляют, Филипп поспешит напомнить ей о ее долге: “Не падай духом, толстушка!”
За время ее правления на смену империи придёт Содружество наций; ее изображение исчезнет с марок и монет, и его заменит, как, например, в Гане, изображение вождя Нкрумы; среди королевских гвардейцев появится негр. Когда совершался обряд коронации ее отца, он именовался “государем Великобритании, Ирландии и заморских доминионов, королем, защитником веры и императором Индии”. Ее присяга станет короче: без Ирландии, доминионов и Индии.
Был еще один человек, который очень старался стать ближе к своему народу. Это Ганди, несгибаемый аскет с обезоруживающей улыбкой; в неизменном дхоти он ходил по деревням и покорял словом и примером собственной жизни миллионы сердец. Мохандас Ганди, молодой блестящий адвокат, который с успехом практиковал в Южной Африке, в один прекрасный день открыл для себя истину. Его соотечественник написал такие стихи:
За кружку воды он угощает роскошной трапезой,
За дружеское приветствие кланяется до земли,
За жалкий грош расплачивается золотом.Он прочел в Новом Завете: “Но вам, слушающим, говорю: благотворите ненавидящим вас”. Один английский знакомый посоветовал ему прочитать книгу Льва Толстого “Царство Божье внутри вас”. В этой книге излагается русское христианское учение — о непротивлении злу насилием. Ганди усвоил его сам и объяснял другим: “Не причиняйте зла ни одному живому существу. Живите просто, в мире и чистоте”. Так начиналась революция, с которой, как думают многие, “не могут сравниться революции Дантона и Ленина”. Крестьяне, пастухи, нищие падали к его ногам, лобзали их, и теперь ему приходилось бороться уже против безумия, которое могло привести к его обожествлению. Махатма чувствовал себя прежде всего носителем религиозного послания. “Если я и произвожу впечатление политического деятеля, — объяснял он, — то только потому, что сегодня политика обвивает нас, как змея, и мы ничего не можем с этим поделать. Я постараюсь побороть эту змею. Я хочу заменить политику религией”.
Ганди был женат; его женили еще в тринадцать лет на Кастурбаи, дочери торговца. “Ни одна другая женщина никогда не привлекала меня так, как она”, — говорил Ганди. Кастурбаи родила ему четырех детей, он дал клятву быть ей верным и не нарушил ее. Но однажды, когда ему исполнилось сорок, он попросил ее освободить его от брачных уз: Ганди решил дать обет безбрачия, чтобы иметь возможность полностью посвятить себя служению своей цели. Он часто страдал от воздержания, ему снились наслаждения, которых он себя лишил. Как говорил Лев Толстой, страсти которого обрели успокоение лишь к восьмидесяти годам, люди переживают землетрясения, эпидемии, болезни, какие угодно страдания, но самой страшной трагедией всегда была и навсегда останется трагедия спальни. Но Ганди хотел достигнуть совершенной чистоты. Он часто постился, считая, что это необходимо ему как духовному вождю своего народа и поможет преуспеть в медитации, он также занимался ручным трудом, полагая, что без этого человек неполноценен. Более того, он считал, что индийцы лучше сохранят душевный мир, если не узнают, что такое ткацкий станок.
Как только закончилась война, он организовал первую кампанию неповиновения. Женщины ложились на железнодорожные пути, выпаривали, нарушая закон, соль из морской воды, никто больше не покупал хлопок и пряности в английских магазинах, рабочие бастовали, корабли стояли неразгруженными, чай не собирался, фабрики и прядильни были закрыты. Длинные, нескончаемые колонны демонстрантов с флагами заполнили улицы. Ганди постился. Зачастую пассивное сопротивление выливалось в беспорядки: восставшие грабили магазины, раздавались выстрелы, насилие и жестокость брали верх. Ганди терзался угрызениями совести: в 1922 году он объявил о прекращении акции протеста и взял на себя вину за нее. “Я совершил ошибку, огромную, как Гималаи”. Английский губернатор Бомбея сказал: “Это был самый дерзкий эксперимент в мировой истории, и он едва не удался”.
Ганди, однако, не отказался от своих намерений и продолжил борьбу против социального зла. “Трудно научить самопожертвованию и дисциплине четыреста миллионов людей”. Это было время рождения двух национализмов: индийского и мусульманского, объединившего семьдесят миллионов мусульман под предводительством гордого и благородного Мухаммеда Али Джинны, которого его единоверцы называли “царем царей”. Махатма требовал уничтожения каст, уважения и равенства для “неприкасаемых”, боролся против алкоголизма, против скупости землевладельцев, хотел уничтожить старые законы, которые лишали женщину каких-либо прав. Еще прародитель людей Ману провозгласил: “Для женщин не может быть свободы”. Ганди ратовал также за отмену жестокого обычая женить детей. Для наглядности он приводил примеры из собственной жизни: “Урок непротивления преподала мне моя собственная жена, когда я попытался подчинить ее своей воле”. Предстоящий путь был еще долог и труден.
“Я никогда не буду руководить низвержением империи”, — говорил Уинстон Черчилль. Но через десять лет, в 1945 году, на выборах побеждают те, кто выступает за “социальное государство”, которое возьмет на себя заботу о жилье, о стариках, о медицинском обслуживании, побеждают те, кто хочет национализировать банки, электростанции, шахты и транспорт и кто на многие годы установит в стране жесткий режим экономии.
“Что принесла нам победа в войне?” — этим вопросом задаются многие. Об этом спрашивает себя и великий Черчилль, только что потерпевший поражение на выборх: “Все наши враги безоговорочно капитулировали или собирались это сделать, а мне ни с того ни с сего дает расчет британский избиратель”. Старому льву избиратели предпочли овечку, умеющую держать слово: в 1946-м выведены войска из Египта, 15 августа 1947-го провозглашаются республики Индия и Пакистан, 15 мая 1948 года закончился британский мандат на Палестину и появляется независимое еврейское государство Израиль. “С чувством глубокой печали я смотрю на крушение Британской империи, на ее счету столько славных дел, она оказала человечеству столько благодеяний”, — скажет позднее Черчилль. Англичане во многих странах положили начало судебной и административной системам, дали многим народам язык, культуру, а зачастую и чувство собственного достоинства. Ни в одной из их бывших колоний нет коммунистической партии, способной бороться за власть. “С конца войны советская Россия присоединила к своему блоку по меньшей мере сто миллионов человек, не спрашивая, хотят ли они этого; с конца войны империалистическая Великобритания, если вам нравится так ее называть, дала свободу и независимость пятистам миллионам человек”, — сказал Макмиллан.
Теперь Цейлон, Бирма, Гана, Нигерия, Сьерра-Леоне, Камерун, Гамбия, Танганьика, Уганда, Британская Гвиана, Кения сами распоряжаются своей судьбой.
Английские колонии вошли в Содружество наций: оно объединяет четвертую часть планеты и ее населения, в его руках — треть мировой торговли. Свобода не избавила Индию от вековых проблем. Народ Индии питается еще более скудно, чем китайцы, девяносто жителей из ста неграмотны, в стране разговаривают на двухстах двадцати пяти языках. Все возрастает число эмигрантов, как индусов, так и мусульман, они уезжают, спасая свою жизнь. Полтора миллиона людей находятся на грани голодной смерти. Землевладельцы и торговцы продуктами питания обогащаются, их спекуляции приносят им миллиарды рупий. Пакистанцы и индийцы разделили Калькутту на кварталы, огородили их колючей проволокой и понаставили пулеметов. Ганди в отчаянии. 18 января 1948 года он начинает “самый великий пост”, он не притронется к еде, пока в Нью-Дели не восстановится порядок. Через два дня в “Birla House” в двух шагах от Махатмы взорвется бомба. Дело рук фанатика. Ганди настаивает, чтобы “сбившегося с пути юношу” не наказывали, а переубеждали. Однажды он сказал: “Когда умираешь от руки брата без горечи и гнева, это не больно”.
Вечером 30 января, опираясь на своих племянников Аву и Ману, он не спеша направляется на встречу с единоверцами, чтобы сообща предаться молитве. “Если мне суждено умереть, — как-то сказал он, — пусть это случится во время молитвы”. Молодой парень — его имя Годсе — трижды стреляет в него из пистолета. “О господи, — шепчет Ганди, — о господи!”
На следующий день с заходом солнца тело Махатмы выносят на берег реки Джамны и кладут на возвышении, на груду дров из благовонного дерева; венки из жасмина, из красных цветов джунглей и из самых ярких садовых сгорают на костре вместе с ним. Вороны оглашают своими криками глянцевое небо. Вокруг толпится народ, и ветер, колышущий накидки на головах женщин, развеет пепел Мохандаса Ганди, сына бакалейщика, который своим словом сверг горделивую империю и построил на ее обломках новый мир. Он пал жертвой нетерпимости, этот человек, который, по свидетельству его биографа Нанда, утверждал, что все религии справедливы и ни одна из них не совершенна, потому что от их имени вещают зачастую не самые умные головы и не самые благородные сердца.
“Возможно, грядущие поколения с трудом поверят, что подобный человек, человек из плоти и крови, когда-то ступал по земле”, — сказал Эйнштейн.
26 января 1950 года в “India Hоuse” в Лондоне была подписана Декларация о независимости Индии. Чай подавали в фаянсовых чашках военного образца, пирожные начинены не слишком съедобным суррогатным кремом: импорт строго под контролем, действует система нормирования продовольствия. Многие индианки под сари надели шерстяные свитера — в зале прохладно, уголь тоже экономят. Клемент Эттли непринужденно выполняет все бюрократические формальности.
В Нью-Дели 26 января провозглашено Днем республики. Президент Раджендра Прасад вступает во владение огромным Домом правительства. Его сопровождают жена, сестры, двое детей, семнадцать племянниц, два племянника и три священные коровы. Он говорит мажордому: “Боюсь потеряться в этом лабиринте”.
Днем он садится в королевский экипаж, с дверей которого были предварительно сняты короны, и отправляется в парламент. Его сопровождает индийская гвардия вице-короля, на гвардейцах — пунцовые раджпутские мундиры и тюрбаны цветов радуги. На стадионе проходит парад трех тысяч шестисот солдат, моряков и летчиков; президент невольно поднимает руку для приветствия, повторяя жест высокопоставленных британских военачальников. Народ и армия отдают почести памяти человека, который прежде всего верил в любовь. Шестьдесят лет тому назад махараджа Синдия так приветствовал королеву Викторию: “Величайшая из королев, Индия благословляет вас и молится о том, чтобы во владениях ваших царили мир и спокойствие”.
Спустя пять лет Клемент Эттли удаляется от общественной жизни. Он переселяется в деревню, его дом носит имя “вишневого”. Это очень уставший, замкнутый человек. Он пишет мемуары — в форме дневника, пишет прилежно, но без вдохновения и блеска, курит трубку, наконец-то он спокойно может заняться своими головоломками. Государство выделило ему пенсию, которая позволяет не думать о деньгах. Двести пятьдесят тысяч фунтов в месяц.
1950 г.
Перевод с итальянского М. АРХАНГЕЛЬСКОЙ