Пушкин по-немецки
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 1998
“К умершему в юности”
…Дух умершего в юности молча ступил меж нас…
Георг Тракль
Георг Тракль. Стихотворения. Проза. Письма. С.-Пб., СИМПОЗИУМ, 1996.
Стихийный всплеск интереса к лирике Георга Тракля (1887—1914), неожиданно захлестнувший литературную Россию лет пять—десять назад, принес свои плоды: в петербургском издательстве “Симпозиум” вышла книга его произведений с текстами параллельно на двух языках: немецком и русском. Впервые в России достаточно полно представлены стихотворения и проза Тракля, приведены “избранные места из переписки”. Серьезная вступительная статья австрийского исследователя Вальтера Метлагля о его жизни и поэзии, послетекстовый комментарий, библиография переводов на русский язык отвечают намерению издателей представить по возможности полную картину творчества знаменитого австрийского поэта начала века.
Четвертый из шести детей почтенного торговца скобяным товаром, будущий поэт Георг Тракль родился и вырос в Зальцбурге. Из седьмого класса государственной гимназии был отчислен за неуспеваемость и стал учеником аптекаря в аптеке “У белого ангела”, где впервые попробовал наркотические вещества. Окончив курс в Венском университете (он изучал фармакологию), прошел годичную добровольную службу в армии и получил должность военного провизора при аптеке гарнизонного госпиталя в Инсбруке. К тому времени его стихи регулярно печатались в журнале “Бреннер”, шла работа над первым (опубликованным) сборником “Стихотворения” (1913). Сразу после объявления войны Тракль как резервист был призван и попал на фронт, а уже 3 ноября 1914 года умер в госпитале от остановки сердца. “Суицид вследствие интоксикации кокаином” — было записано в его истории болезни.
“Мне никогда не был дан дар говорения”, — писал Тракль своему однокашнику Карлу фон Кальмару. Среди всех способов выражения мысли поэт отдавал предпочтение “письменному слову”. Слова, написанные им, пережили своего автора уже почти на сто лет, повлияв на многое из написанного и ненаписанного в нашем веке.
И дело не только и не столько в новых поэтических формах и “новаторских мелодико-ритмических композиционных фигурах” (на которые указывает Вальтер Метлагль), а скорее в том, что созданное Траклем поэтическое пространство обладает некоей цельностью, автономностью и благодаря этому может сколь угодно долго существовать во времени, оставаясь органичной частью культуры.
Из стихотворения в стихотворение кочуют похожие на галлюцинации образы в обязательном сопровождении звуков и запахов; элементы стихотворения движутся и взаимодействуют по законам, ясным интуитивно, но не поддающимся точной формулировке и оттого называемым (например, Вальтером Метлаглем) “законами музыкального построения” (хотя, как мы увидим, “законы цветовых соответствий” было бы не менее справедливо), — все это позволяет считать Тракля поэтом “единого стихотворения”, который постоянно создавал, обживал и одушевлял одно и то же лирическое пространство.
Воспринимая “все голоса, которыми говорит мир вокруг”, как безжалостные, вызывающие боль (письмо к Гермине фон Раутерберг, 5.10.1908), Тракль угадывает сосуществование в мире “выразимого” и “несказанного” — кстати, именно эти понятия несколько лет спустя получили в трудах другого австрийца, Людвига Витгенштейна, статус важнейших философских категорий и легли в основу философской системы.
“Несказанность полета птицы” не отпускает поэта, она хочет быть выражена. И наряду со словами в ход идут паузы, молчание — ибо “О чем невозможно говорить, о том следует молчать”, — которые уводят Тракля от традиционного рифмованного стиха к верлибру и во многом формируют своеобразное деление на строки и строфы в его поздних стихотворениях.
“Я в конце концов навсегда останусь бедным Каспаром Хаузером”, — пишет Тракль своему другу Эрхарду Бушбеку. Действительно, аналогия напрашивается: как и Каспар (юноша, найденный в прошлом веке в одном из заброшенных подвалов Нюрнберга и вынужденный осваивать заново человеческий язык), поэт постоянно сталкивается с невозможностью выразить бушующую в нем стихию образов и чувств языковыми средствами, скудными по сравнению с этим богатством. К образу нюрнбергского найденыша, вскоре погибшего от руки убийцы, поэта влечет и предчувствие собственной ранней смерти — мотив, снова и снова возникающий в его стихах. Смерть, как он опасается, помешает и ему овладеть языком “несказанного”, то есть “родиться в вечность”. Собственно, его “Песня Каспара Хаузера” и об этом тоже: “С серебристым вздохом поникла голова нерожденного” — такова последняя строка названного стихотворения в переводе И. Болычева.
В поисках спасения от “безжалостных голосов” Тракль наполняет свой лирический мир запахами, шепотами и шорохами, насыщает его цветом. Внимание поэта к “неязыковым средствам” вполне закономерно, учитывая стремление приблизиться к “несказанному”. И запах дегтя смешивается у него со сладким запахом яблок, музыка Шуберта служит фоном еле слышному звуку, с которым “улыбка погружается в ветхий колодец”, а тайна, сокрытая в “красном безмолвии твоих губ”, растворяется в синеве и принимается как данность: “Облаком синим твой лик / В душу мою низошел” (“В пути”).
Среди “неязыковых средств”, широко используемых поэтом, нам хотелось бы выделить цвет — ибо характерный вообще для немецкоязычной поэзии XIX—XX веков цветовой символизм особенно ярко проявился в лирике Тракля. К тому же именно этот аспект ускользнул от внимания автора вступительной статьи.
Начнем с цитат:
О, черный ангел, что молча из недр древесных ступил,
когда были мы мирные дети в час вечерний,
у колодца, чья глубь голубела.
Покоен был шаг наш, округленны глаза в бурой осенней
прохладе.
О, пурпурная сладость звезд…(“К умершему в юности”, перевод С. Аверинцева)
и
Голубизна моих глаз в эту померкла ночь,
Красное золото сердца. О, как тихо горел огонь.
Твой синий плащ окутал поникшего;
Твой алый рот печатью скрепил ума омрачение.(“Ночью”, перевод С. Аверинцева).
Если теперь проследить, с каким настроением ассоциируется у Тракля каждый цвет, в каких контекстах употребляется, какие поля смысловых и чувственных ассоциаций пробуждает, можно нащупать некое правило, один из “законов природы” его лирического мира.
Начиная с Новалиса (знаменитый “голубой цветок”), во всей немецкоязычной поэзии синий (голубой) цвет стоит особняком. И лирика Тракля — не исключение. Кстати, с этим же цветом связана одна из главных трудностей адекватного перевода: по-немецки слово “blau” обозначает как “синий”, так и “голубой”, — то есть перевод всегда несколько произволен. Для русского же читателя эти два цвета весьма существенно различаются, и различия влекут за собой почти непересекающиеся ряды ассоциаций.
Вернемся к траклевской синеве. В ней — дыхание божественного, неторопливость размышлений, вечер и ночь, молчание и тени умерших. Очень “синее” настроение задано, как нам кажется, в стихотворении “Ночная песня”:
Недвижного мира дыханье. Лик зверя,
застывший перед святостью синевы.
Безмерно молчанье, живущее в камне.Маска полуночной птицы. Плавно сливается
в звук неделимый трезвучье. Илу! Твой лик
безмолвно склонился над синей водой.О правды тихие зеркала! У одинокого
на виске из слоновой кости
падших ангелов отсвет.(Перевод В. Вебера)
Синее — область духовного, бесконечного, трансцендентного. Это цвет тайны и вечности. Цвет души, покинувшей тело.
Но мир двойствен. А значит, двойствен и человек. С вечным сосуществует преходящее, духовное подразумевает телесное, возвышенное сочетается с будничным. Двойственность порождает контрасты, в том числе цветовые. И в поэзии Тракля “аполлоническому” синему противостоит “дионисийский” красный:
Цвет алый — головокруженья,
Цвет солнца сквозь твои ладони.
Блаженство сердца, дрожь погони
В немом предчувствии свершенья…(“Маленький концерт”, перевод И. Болычева)
Эпитеты “красный”, “пурпурный”, “маковый” появляются в его стихах, когда речь идет о страстях и пороках (“пурпурное пламя похоти”), о физическом страдании, боли. С красным цветом ассоциируется телесное в человеке в противоположность духовному. Отсюда характерное для Тракля “двуцветное” восприятие людей: “синяя тень человека: из раны под сердцем хлещет пурпурная кровь”.
Если сама по себе боль связана с красным цветом или его “носителями” (кровь, рана, рот и т. д.), то безысходность страдания, его будничность и безнадежность помимо красного влечет появление коричневого, бурого, желтого цветов:
Осенним пурпуром сады опалены.
Здесь каждый день безрадостен и труден:
Охапки бурых лоз проносят люди,
И кроткой грустью взгляды их полны…(“Превращение”, перевод О. Бараш)
Зеленый — цвет жизни как таковой, вне противостояния духовного и телесного (“радость зелени”), но это и цвет тления, гниющей плоти. То есть цвет противоречивый сам по себе:
…Душа воспевала смерть, зеленое тление плоти,
И лес неумолчно шумел…(“К умершему в юности”, перевод С. Аверинцева)
Черный — цвет физической смерти, распада, цвет зловещих теней и предчувствий. Черный антонимичен красному, правда, в ином смысле, чем синий:
Неба черного металл.
Криком красный мрак пронзая,
Воронья густая стая
В мертвом парке правит бал.Эта строфа задает систему отсчета стихотворения “Зимние сумерки” (в блестящем переводе И. Болычева).
Белый цвет — вечная жизнь, жизнь после смерти, заранее оплаченная страданием, отсюда, например, “белая жизнь” Сони (Мармеладовой), ее “белые брови”, усыпанные снегом (стихотворение “Соня”).
Разумеется, приведенный выше “толковый словарь цветов” не только не полон, но и достаточно условен. Однако даже он в какой-то мере иллюстрирует исключительную важность цвета в поэтике Тракля.
С этой точки зрения интересна параллель с немецким поэтом Готфридом Бенном, младшим современником Тракля, который, теоретически причисляя обилие цветовых эпитетов (за исключением все того же “blau”) к недостаткам поэтического произведения (см. эссе “Проблемы лирики”), опровергал собственное утверждение, постоянно разрабатывая в своих стихах цветовую символику и, в частности, цветовой контраст “аполлонического” синего и “дионисийского” красного.
Завершая разговор о книге, хочется отметить высокий общий уровень переводов (среди переводчиков — С. Аверинцев, И. Ахметьев, И. Болычев, В. Вебер, И. Куприянов, Г. Ратгауз, В. Санчук, В. Топоров и др.). Многие переводы были сделаны специально для этого издания. В некоторых случаях приведены сразу несколько русскоязычных версий одного стихотворения, что создает у читателя более объемное представление об оригинале.
По замыслу составителя А. Белобратова, книга призвана в какой-то мере “подвести предварительные итоги” литературной судьбы Тракля в России, где в течение первых восьмидесяти лет ХХ века было опубликовано в общей сложности одиннадцать стихотворений поэта, а уже в первой половине 90-х годов помимо многочисленных журнальных публикаций вышли три отдельные книги его стихов. Связан ли как-то всплеск интереса к поэзии Тракля с бурными переменами в российской жизни (совпадение по времени налицо) — вопрос естественный, но скорее риторический. Гораздо важнее, что каждый из нас получил возможность открыть для себя яркого поэта уходящего века, поэта смятения и надлома, чьи стихи созвучны многим эпохам, но нашей, может быть, в особенности.
Е. Соколова