(Фрагменты романа. Перевод с немецкого С. Фридлянд. Вступление П. Топера)
Илья Троянов
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 11, 1998
Илья Троянов
Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом
Фрагменты романа
Перевод с немецкого С. ФРИДЛЯНД
Этот роман — еще не остывшая, совсем недавняя сенсация немецкого книжного рынка. Представленный на осенней Франкфуртской ярмарке 1996 года, он получил широкий отклик в печати, в том числе в самых известных и авторитетных изданиях, писавших о нем в необычайно лестных тонах: “незаурядная книга” (“Нойе цюрхер цайтунг”), “Троянов повествует легко, многокрасочно и с богатой выдумкой” (“Франкфуртер альгемайне цайтунг”), “он умеет сказочно рассказывать” (“Бунд”), “он поражает, где только может” (“Шпигель”), “без сомнения, надежда молодой немецкоязычной литературы” (“Базлер цайтунг”) и т. д. Книга уже успела получить несколько наград, в том числе почетную премию имени Ингеборг Бахман. Сам Троянов рассказывал в одном из интервью, что издательство (“Карл Ханзер ферлаг”) приняло ее к печати, когда были написаны только первые 80 страниц, но что более всего его обрадовала живая и заинтересованная читательская реакция; долгое время книга держалась в числе бестселлеров и неизменно упоминалась в разных рекомендательных списках, которых много в Германии и которые за последние годы заполняются главным образом переводными изданиями, в том числе и классикой; новинки текущей немецкой литературы встречаются в них лишь изредка.
Книга эта, однако, не переводная; несмотря на откровенно болгарскую фамилию автора, она написана тридцатилетним немецким писателем, и рецензенты особо отмечали его прекрасный, образный и выразительный немецкий язык “без плаксивой сентиментальности”; но этот молодой немецкий писатель — уроженец Софии, вывезенный в пятилетнем возрасте родителями, которые бежали из социалистической Болгарии (“меняя чаепитие из русского самовара на питие американской кока-колы”), выросший затем в африканской Кении, где его отец работал инженером, получивший образование в немецких университетах, написавший несколько путевых очерков об Африке, принесших ему известность, и живущий в настоящее время в Мюнхене по своему свободному выбору. Он не единственный немецкий писатель болгарского происхождения, но сегодня, без сомнения, самый известный и признанный.
В Германии можно сегодня встретить немало людей пусть не с такой стремительно-пестрой, но в чем-то схожей биографией. Это выходцы из разных стран — Югославии, Польши, Турции (в особенности), приезжавшие на заработки, так называемые “гастарбайтеры”, несколько поколений которых натурализовались в Германии, а также переселенцы (в последнее время — главным образом из бывших социалистических государств), которым Германия, согласно конституции, предоставляет убежище, кров и работу. Демографическая структура современного немецкого общества с этой точки зрения стала неоднородной; в нем сложились содружества и землячества по национальному принципу, сохраняющие особенности своего жизненного уклада, быта, религиозных обрядов, имеющие свои школы, газеты и журналы, а также радио- и телепрограммы на своем языке и т. д. Особенно это характерно для наиболее многочисленной в сегодняшней Германии турецкой диаспоры, в которой сформировалась уже своя интеллигенция, в том числе творческая. В этой ситуации таятся и причины социальной и национальной напряженности, что дало себя знать, например, в резкой критике дискриминационной политики немецкого правительства по отношению к переселенцам, которая прозвучала из уст Гюнтера Грасса на вручении Премии мира Немецкого союза книготорговли курдско-турецкому писателю Ясару Кемалю осенью 1997 года.
Что касается Троянова, то он привычно говорит о себе как о космополите; не надо думать, однако, что он не сохранил в себе ничего болгарского. Сохранил, и очень много, и это обстоятельство сыграло немалую роль в успехе его книги. Да и непосредственно, по жизненному материалу, в его первом романе есть много личного. Но замысел был гораздо шире, чем рассказ о себе самом, и куда как более смел: “Я задавался вопросом, что значит для человека попасть с Востока на Запад, хотел через гротескные эпизоды воспроизвести то, что представляет собой коммунистический режим”.
Столкновение “Востока” и “Запада” (то есть социализма и капитализма) — сквозная линия немецкой истории всего ХХ века, почти половину столетия это противостояние воплощалось на немецкой земле в реальности существования двух государств с разными общественными системами, и к концу века, после “бескровной революции” 1989 года (когда “восточноевропейское товарищество стронулось с места, чтобы возвестить миру свинцовую тяжесть недовольства, и переселенческие лагеря земли обетованной оказались переполненными”), оно отнюдь не ушло в прошлое, наоборот — подлинное осмысление его еще только начинается. Это многое объясняет в современной немецкой жизни и немецком искусстве; в частности, бросается в глаза, что немецкая культура 90-х годов оказалась в меньшей степени, чем культуры других европейских стран, затронута разнообразными “текстовыми” теориями и, в особенности, “текстовой” литературной практикой. Просто интересы немецких писателей и читателей — и на Востоке и на Западе — лежат преимущественно в другой плоскости; “деконструкция” берлинской стены в большей мере занимает их внимание, чем “деконструкция” текста и смысла в духе Жака Дерриды и Йельской школы. Не случайно такое внимание привлекают сегодня трагические гротески скончавшегося два года назад немецкого драматурга Хайнера Мюллера, главная тема которого — причины и следствия крушения социалистической революции и судьба человека в конце нашего столетия. Книга Троянова на ином, славянском материале непривычно и нестандартно выходит на эти же кардинальные проблемы современной немецкой жизни, они же — кардинальные проблемы всемирной жизни ХХ века (в том числе, конечно, и современной русской жизни).
Другую причину успеха первой книги молодого писателя надо видеть в его творческой смелости. Троянов демонстративно разрабатывает немодную сегодня повествовательную технику. Он — рассказчик по природе таланта, более того — его книга представляет собой имитацию доверительного разговора (даже с прямым обращением: “Дорогой слушатель и дорогая слушательница!”), она рассчитана на медленное чтение, точнее даже на чтение вслух. Основа творческой манеры Троянова — не единица текста, воспринимаемого глазами, а рассказанный эпизод (самое частое слово в его высказываниях), нередко замещающий, как синекдоха, длинные фабульные описания, иногда даже мало связанный с общим действием; когда ему надо изменить повествовательную перспективу, он меняет ее, “забывая” сообщить об этом читателю; когда ему надо повернуть сюжет в сторону, он поворачивает его без всяких пояснений; когда ему надо перенести действие на десятилетия вперед, он говорит с непосредственностью средневековых богомазов: “Мы просто выйдем из этого времени, отступим в сторонку и поглядим”. Творческий принцип Троянова — избыточность. Конечно, он учился нагромождению красочных эпизодов и детской простоте их сочетания в школе Гюнтера Грасса; “игровой момент” пронизывает всю книгу как в области формальной, так и содержательной (отсюда — то значение, которое в книге придается игре в кости, ибо, по Троянову, — это категория философская: здесь, где все, казалось бы, построено на случайности, на деле все вершится по некоей закономерности, так же как за внешней случайностью, хаосом каждой человеческой судьбы таится скрытая определенность). Мир, созданный Трояновым, далек от того, что принято называть “традиционным реализмом”, и неожиданные “наивные” сюжетные ходы только на поверхностный взгляд могут показаться лишенными художественной логики. Автор считает, что сто лет назад такой роман воспринимался бы как фантастика, а сегодня, “хотя в нем и есть фантастические моменты, он все же выглядит относительно реалистичным”. Этой стороне своей творческой манеры Троянов уделяет много внимания, подчеркивая роль фантазии и вымысла, сказочности и занимательности: “Для меня было очень важно показать моим романом, какую власть над людьми все еще имеют истории”.
Конечно, Троянов, который сам называет себя “книжным червем”, оставил в романе множество следов детального знакомства с мировой литературой, хотя “цитатность” в его романе нигде не служит доказательством прямолинейного тождества; она ведет к пониманию истоков современных явлений, которые автор видит в глубинах народной жизни, в первозданной фольклорной стихии. Такие “знаковые” телесные приметы, как то, что главный герой (по имени Александар Луксов) родился без пуповины, а пупок на его младенческом животике имел форму ушной раковины (то есть он не привязан ни к кому и ни к чему, но умеет внимательно слушать), надо думать, появились не без воспоминаний о свинячем хвостике потомков полковника Буэндиа в романе “Сто лет одиночества”, хотя у Гарсиа Маркеса речь идет о совсем другом знаке судьбы; крестный отец Александара, которого все называют Бай Дан, забыв данное ему при крещении имя, полный молодых сил столетний старик (или, точнее, человек без возраста, бессмертный), главный носитель проходящей через всю книгу идеи великой благотворности бескорыстной игры в кости, обязан своим происхождением не только древней народной традиции, но и стране Касталии из “Игры в бисер” Германа Гессе; бабушке Златке, простодушной и мудрой хранительнице домашнего очага, можно найти немало соответствий у крупнейших писателей славянского мира; сама одиссея Александара, ведомого Бай Даном по земле обетованной, через моря и страны, на велосипеде-тандеме, — сегодняшнее воплощение поисков истины, выстраданной хитроумным греком: отправиться в далекие страны и завоевать Трою не штука, вернуться домой, найти свою Итаку — вот в чем сложность.
Болгария — горная страна, но и средиземноморская, и в ее культурной традиции живо поклонение морю и чувствуется близость Эллады (отсюда — вставной эпизод о мальчике с гор, который никогда не видел моря, но всю жизнь рисовал его). Читатели “Иностранной литературы” знакомы с рассуждениями Тончо Жечева, видного болгарского исследователя, приложившего миф об Одиссее к истории своего народа (“ИЛ”, 1997, № 1). “Одиссея”, по Жечеву, говорит не о любви к странствиям и поисках лучшей жизни за морями и океанами (это скорее относится к “Илиаде”), а о трудном пути на родину, через опасности, соблазны и сомнения. Миф об Одиссее древнее, чем сказание о Троянской войне, и его герой был некогда землепашец, и его приключения — это возвращение “к простоте чувств, к теплу очага, к роду и семье, теням предков, к дому и уюту, к берегу и пристани”; оно замыкает, “закольцовывает” странствия, начатые походом на Трою, — “тут конец пути, ибо тут было начало!”. “Мир кругл” — вторит ему Троянов; его роман — это современная философская притча о трудных поисках себя человеком в мире рухнувших ценностей — они приводят его героя в Старые горы, сердцевину Болгарии, к друзьям бессмертного Бай Дана, в которых живы древние обычаи и народный здравый смысл.
Конечно, местами видно, что в таланте автора пока еще больше смелости и молодого задора, чем зрелости; но это не помешало громкому успеху романа. Уже сейчас можно указать на немецкие книжные новинки последнего времени, в которых явно чувствуется воздействие свободной и размашистой манеры письма Троянова, и это прежде всего говорит о том, что он верно уловил общую тенденцию.
П. Топер
На Георги
Здрав будь и гъз гол.Для истолкования мира средствами искусства
обычно прибегают к форме путешествия.
Гюстав Флобер
I`m looking for a home in every face I see.
Джим Моррисон
Нет ничего более постоянного, чем временное.
Еврейская поговорка
Начало игры
ПРЕЖДЕ ЧЕМ СОВЕРШИТЬСЯ ВЕЛИКОМУ-ПРЕВЕЛИКОМУ МНОЖЕСТВУ БРОСКОВ, в тайной столице игроков, в городе, который до того надежно укрылся в горах, что о его существовании не подозревал ни один сборщик налогов и даже географы царей, султанов и генеральных секретарей не означили его на своих алчных картах, в горах под названием Балканы изо дня в день совершалось одно и то же действо. Действо это, внушающее не меньшее доверие, чем церковный благовест, имело своим исходным пунктом банк. Во всяком случае, там на фронтоне поверх портала красовалась надпись “БАНКА”, и широкая лестница вела под его сень, но с тех самых пор, как была изобретена игра в кости, еще ни один человек не заходил в эту “БАНКУ”.
О том, что же там все-таки есть, не знали и мужчины, которые изо дня в день чего-то дожидались перед этим зданием. Зато все знали, как зовут человека, который выходил оттуда: Бай Дан. Он выходил из тени портала, он поправлял свой галстук — протокольное действо, означающее, что Старые горы и на сей раз остались верны себе. Это и было отмеченное барабанной дробью начало всех начал. Кто ранее стоял, прислонясь к колонне, выпрямлялся, кто сидел на корточках, вставал. И вниз по лестнице шествовал квазидиректор банка, бывший на самом деле Великим Магистром игры в тайной столице игроков.
Центром этого города правит лысый, коренастый и грузный тип. Широко расставив ноги, он бдит перед дверью своего кафе — и ждет, и знает: они придут, прямо сейчас, как приходят каждый день, — придут на маленькую площадь, где каштаны и колодец, и попасть на нее можно лишь через тот самый переулочек, по которому и шагают игроки. Процессия вливается в маленькую площадь и наводняет ее.
— Бай Дан! Наконец-то! Приветствую тебя!
— А я тебя, Пейо!
— Что слышно нового, Пейо?
— Как прошел день, Бай Дан?
— Спасибо, а твой?
— Мой только начинается… а как здоровье?
— Не жалуюсь! А твое?
— Как всегда, не о чем и говорить.
— А что может быть слышно, Бай Дан? Они ждут тебя.
— А как семья?
— Все путем, Бай Дан, все путем. Но скажи на милость, где ты пропадал?.. Почему нам так долго пришлось тебя дожидаться? Чем мы тебе не угодили? Или в другом месте тебя лучше обслуживают, или тебе не по вкусу мое гостеприимство? Кто захочет ходить ко мне, если ты меня не почтишь?
— Ну что ты, Пейо, Пейо! Какой же петух не нарушит тишины, когда восходит солнце? У тебя мы всегда как дома, куда ж нам еще идти?
— Рад это слышать, Бай Дан, такие слова мне по душе. Но чего мы разболтались перед дверью, когда за дверью нас ждет столько дел?
И, как обычно, хозяин заходит первым, через плечо переброшено белое полотенце, которое на исходе вечера пятнами и другими следами поведает историю долгого дня. Хозяин указывает на самый большой стол, окруженный широкими скамьями. Вот за этим столом Бай Дан каждый вечер бросает игральные кости, являя игрокам свое мастерство. А хозяин кричит своей матроне: “Вейка, у нас гости, поставь-ка еще кофе на огонь!..”
Кофе подан и с удовольствием выпит. Наступила тишина, шапки горой навалены в углу, звяканье и шипенье позади занавески сулят ужин. Допитые чашки перевернуты вверх дном. Через некоторое время мужчины заглядывают в свои чашки, предаваясь бесплодным размышлениям. Одна лишь Вейка может истолковать осевшую на дне кофейную гущу, одна лишь Вейка способна заглянуть в исход тишины…
внезапно пронзительный, обостренный корой мозга звук, дитя с криком извещает о своем рождении, очень отчетливо извещает в некоем городе в тишине после шума и гама светлых часов дня, присоединяя свой голос к хоровому воплю рожениц, в мрачном зале с зарешеченными окнами лежит новорожденный, еще липкий, еще мокрый, вонзает пальцы в воздух и кричит…
(Продолжение – в бумажной версии)