ПРЕМИИ
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 6, 1997
ПРЕМИИ
Ежегодно во всем мире присуждается множество литературных премий. В новой рубрике мы намереваемся знакомить читателей с наиболее известными и самыми авторитетными из них. Мы будем также рассказывать о произведениях, которые выдвигаются на соискание этих премий и завоевывают их.
Александра Борисенко
Виктор Сонькин
БУКЕРОВСКАЯ ПРЕМИЯ И ЛОСКУТНЫЕ ОДЕЯЛА
Сулит мне новые удачи
Искусство кройки и шитья.
Б. Окуджава
I
Букеровская премия присуждается за лучший роман года, написанный на английском языке (английском, а не американском — у Америки достаточно своих премий). Понятно, что подобное мероприятие всегда носит несколько условный и субъективный характер — вкусы, как известно, у всех разные. Членам жюри приходится очень нелегко: премия престижная, ответственность большая. Судьи расходятся во мнениях, ссорятся, снимают с себя полномочия по идейным соображениям, обвиняют соискателей в пропаганде насилия и порнографии и т.д. Было два случая (1974, 1992), когда Букеровская премия присуждалась сразу двум авторам, так как выбрать одного жюри оказалось не в состоянии. Даже просто прочесть все выдвинутые на соискание премии романы — тяжелая и утомительная работа, после которой можно вообще навеки возненавидеть литературу. Представьте: ежегодно издатели отбирают около сотни произведений, которые каждый из судей обязан прочесть от начала до конца. Потом составляется так называемый «длинный список» — около двадцати книг. Их читают повторно. Лучшие из них входят затем в «короткий список» (обычно пять-шесть книг), что уже само по себе является честью для автора. И наконец, жюри приходится выбирать победителя. Неудивительно, что в глазах этих измученных людей все книги порой сливаются в один текст с неизбежными повторами. Харриет Вуд, описывая свой опыт работы в жюри Букеровской премии 1992 года, приводит таблицу совпадений, которую составили доведенные до крайности судьи на материале представленных на конкурс книг:
Романы, действие которых происходит на борту корабля — 2
Романы, в которых описывается любительская постановка шекспироской «Бури» — 2
Романы, начинающиеся с надгробной надписи — 2
Романы на тему насилия над ребенком — 7
Романы, в которых упоминается Букеровская премия — 3
Как мы увидим, такая таблица легко составляется по «короткому списку», причем совпадения могут быть самыми неожиданными. Впрочем, удивляться тут нечему: в жизни тоже, как известно, «бывают странные сближенья».
II
О странных сближеньях: на первый взгляд кажется очевидной связь между названием премии и английским словом «книга». На самом деле такой связи нет. Компания «Букер» вовсе не занималась книгами, а владела сахарными плантациями в Гайане. В наши дни это одна из крупнейших транснациональных корпораций, специализирующихся в области сельского хозяйства и пищевой промышленности. В 60-х годах компания приобрела права на несколько книг популярных писателей (в том числе Яна Флеминга и Агаты Кристи). Коммерческий успех этого предприятия совпал с предложениями издателей учредить британскую литературную премию по образцу Гонкуровской во Франции или Пулицеровской в США. В 1968 году Букеровская премия была учреждена, а два года спустя к организационной работе подключился британский Книжный трест — благотворительная организация, способствующая пропаганде литературы.
Вот как председатель Букеровского комитета сэр Майкл Кейн описывает порядок присуждения премии: «Премией распоряжается комитет, куда вместе с руководителями компании «Букер» входят писатели, книготорговцы, издатели, библиотекари. Они собираются три раза в год: в ноябре — обсудить процедуру и длинный список кандидатов в жюри, в феврале — избрать жюри, и летом — встретиться с его председателем. Состав жюри меняется каждый год, за прошедшее время его членами побывали 105 профессоров, критиков, писателей и общественных деятелей, интересующихся литературой. Жюри предоставляется право толковать процедуру, составлять окончательный список претендентов и избирать победителя без вмешательства спонсора и распорядительного комитета… Абсолютная независимость судей важна для престижа премии. Литературный мир никогда не чувствовал, что решение принималось под давлением издателей».
Победителя объявляют на торжественном обеде-презентации в тот самый день, когда принимается решение. С течением лет эта церемония стала главным литературным событием года: она транслируется по телевидению и по радио в прямом эфире и подробно освещается в прессе. Размер премии в последние годы составлял порядка 20 000 фунтов стерлингов. Факт присуждения премии оказывает огромное влияние на коммерческий успех книги и дальнейшую судьбу автора. Романы-лауреаты нередко впоследствии экранизируются в Голливуде, хотя порой с загадочным запаздыванием («Ковчег Шиндлера» Томаса Киннели — премия 1982 г., спилберговский «Список Шиндлера» — 1994 г.).
Естественно, среди соискателей кипят страсти. Бывали случаи, когда обиженные писатели уходили с презентации или вовсе на нее не являлись. Иногда лауреатом оказывался никому не известный автор, а прославленные имена даже не упоминались в списке финалистов. Неизменно одно: Букеровская премия присуждается за серьезную литературу.
III
Букеровская премия присуждается за серьезную литературу — «короткий список» 1996 года состоит из книг исключительно серьезных, можно даже сказать — мрачных. В него входит шесть романов:
Маргарет Этвуд. «Она же Грейс»
Берил Бейнбридж. «Каждый за себя»
Шеймас Дин. «Чтение в темноте»
Шена Маккей. «Сад в огне»
Рохинтон Мистри. «Хрупкое равновесие»
Грэм Свифт (победитель). «Последние распоряжения»
Видимо, помимо литературных достоинств, при выборе книг сыграли роль и некоторые социальные аспекты. Букеровская премия достаточно авторитетна, чтобы обратить внимание читателей на ряд весьма важных и болезненных общественных проблем. Кроме того, Букеровская премия охватывает не только литературу Великобритании, но и англоязычное творчество писателей в странах Содружества и бывших колониях. Выбор лучших книг производится и по эстетическим, и — что не менее важно — по идеологическим критериям. Сочетание эстетических и идеологических требований преграждает путь к «Букеру» не только литературе «легких» жанров (приключения, детективы, фантастика и т.д.), но и слишком отвлеченной игровой постмодернистской прозе. Например, Джон Фаулз ни разу не удостоился чести быть упомянутым в «коротком списке», хотя в 1971 году входил в состав жюри.
Без понимания этой тенденции было бы не совсем ясно, каким образом в список 1996 года попали два наиболее объемистых произведения (одно — около 500, другое — свыше 600 страниц), заставляющих вспомнить романы-эпопеи, популярные в первой трети XX века (Т. Драйзер, Р. Роллан и др.). Но именно эти две книги наиболее остро ставят социальные проблемы. А социальный пафос в литературе нередко идет рука об руку с монументальностью.
IV
И социальный пафос, и монументальность в избытке демонстрирует роман Р. Мистри «Хрупкое равновесие». Эту книгу ни в коем случае нельзя оценивать с чисто эстетических позиций. Очевидно, что описанные события глубоко волнуют автора, и творчество в данном случае является и болевой реакцией, и социальным оружием. Здесь так же неуместно говорить о чувстве меры, как при чтении «Архипелага ГУЛАГ» или «Дневника Анны Франк». В «Хрупком равновесии» рассказывается о вопиющих беззакониях, творившихся в Индии в 70-е годы XX века, о кровавых расправах, бессилии и безысходности. Книга написана так, будто не было всей литературы XX века — слово используется как средство для обличения. Может быть, это и не литература в полном смысле этого слова. Поджоги, казни без суда и следствия, насильственная стерилизация, бесконечные унижения и издевательства — перед нами настоящие страдания и настоящая ненависть. Для русского читателя может стать неожиданностью отталкивающий образ Индиры Ганди, который встает со страниц произведения: лицемерная и кровожадная правительница у Мистри ничуть не похожа на благородную женщину в белом с портрета работы И. Глазунова.
Решительно все в книге кончается плохо. Единственная оптимистическая нота звучит там, где героям удается преодолеть сословные и религиозные барьеры благодаря человечности и состраданию. Среди всеобщего ужаса и разрухи одинокая немолодая женщина-парси, мальчик-студент и двое портных из касты неприкасаемых живут под одной крышей, как одна семья, победив собственные предрассудки и взаимное недоверие. Такая книга безыскусно и прямолинейно требует читательской реакции — негодования, слез, сопереживания, — одним словом, участия. Видимо, сила эмоционального воздействия книги и объясняет ее присутствие в списке финалистов.
Вторая толстая книга из «короткого списка» — роман канадской писательницы Маргарет Этвуд «Она же Грейс». Здесь литературных изысков побольше. В основу сюжета легла реальная история женщины по имени Грейс Маркс, которая в 1843 году была обвинена в убийстве и провела долгие годы в тюрьме города Торонто. Писательница использует самый разнообразный материал — показания обвиняемой на суде, газетные заметки того времени и т.д. Они чередуются с псевдодокументальными фрагментами — стилизованной «под старину» балладой, подробными воспоминаниями главной героини и заметками изучающего ее доктора, который со своими фрейдистскими приемами смотрится в середине XIX века довольно анахронично. Впрочем, весь документально-исторический антураж нужен лишь для того, чтобы проиллюстрировать две очень современные и даже своевременные (с точки зрения политической корректности) мысли: что бытие определяет сознание (человек становится преступником оттого, что его таким сформировала среда) и что женщине трудно добиться справедливости в мире, которым правят мужчины.
Любопытно, что в обеих этих книгах одной из центральных метафор является лоскутное одеяло. (Вероятность того, что писатели сговорились, ничтожно мала.) Каждый лоскуток — воспоминание, кусочек жизни, и только долгое и кропотливое шитье может помочь разрозненным обрывкам обрести единство и смысл.
V
Единство и смысл в разрозненных обрывках ищет и герой романа Ш.Дина «Чтение в темноте». Мальчик решает нелегкую головоломку, складывая из случайных оговорок и воспоминаний старших трагическую историю своей семьи.
Роман начинается с появления неведомой тени, с дуновения потустороннего мира. Призраки умерших и дальше тревожат героев, воспитанных на таинственных преданиях и страшных сказках. Леденящие кровь рассказы о нечистой силе переплетаются с неясными намеками и оговорками — отголосками давних событий, с зарисовками повседневной жизни — и мистические страхи блекнут в сравнении с жестокой реальностью. Действие романа происходит в Северной Ирландии в середине нашего века, судьбы людей оказываются неразрывно связаны с трагической историей этой земли. Политическая борьба, ожесточенность, тайные расправы и предательства — вот правда, которая постепенно открывается герою. Его родители разделены стеной недомолвок, скрытые страдания, страх и ложь подтачивают семью изнутри. Когда мальчику наконец удается восстановить картину давних событий, знание только отдаляет его от близких; он тоже вынужден подчиниться негласному уговору молчания. Ни герой, ни автор не судят прошлое — часто палач сам оказывается жертвой и вызывает не меньшее сострадание. Один из самых ярких образов книги — сама Ирландия, ее быт, ее песни и люди.
«Сдаются комнаты. Неграм, ирландцам и лицам с домашними животными не обращаться» — такое объявление написала квартирная хозяйка после того, как из ее дома выехали главные герои книги Ш. Маккей «Сад в огне». Однако на этот раз речь идет всего лишь о сравнительно безобидных бытовых предрассудках. В сравнении с другими книгами «короткого списка» «Сад в огне» представляет собой удивительно мирное повествование. Горести и радости провинциального городка, дружба двух девочек, их школьные заботы, отношения с родителями… Никакой патетики и мировых катастроф. Правда, в книге присутствует пожилой поклонник главной героини (смягченный вариант Гумберта Гумберта), который основательно отравляет девочке жизнь, а в конце, возможно, помогает отойти в лучший мир опостылевшей супруге (последнее остается на уровне недоказанных подозрений). Однако, хотя повествование и омрачается порой грустными или трагическими событиями, ностальгия окрашивает все события прошлого в теплые тона.
Книга пронизана юмором и печалью. Только действие первой и последней глав происходит в наши дни, все остальное — повествование о прошлом, которое оказывается ярче, реальнее и живее настоящего.
В прошлом разворачивается и действие романа Б. Бейнбридж «Каждый за себя». В основе сюжета лежит одна из самых громких трагедий XX века — гибель «Титаника». Рассказчиком выступает юноша, который с детства был отмечен роковой способностью оказываться рядом с чужой смертью. Случай с «Титаником» остался одной из мучительных загадок столетия, и автор вовсе не пытается внести ясность в ход событий, напротив, история рассказана нарочито туманно, персонажи возникают из ниоткуда, сюжетные линии ведут в никуда, и вообще все, включая биографию главного героя, очень загадочно. Интересно, что сама картина гибели корабля описана вполне последовательно, едва ли не буднично. Здесь повествование развивается линейно, без загадок и недомолвок, и неумолимо ведет к роковому финалу (хотя, видимо, морская пучина не стала могилой самому рассказчику).
VI
Морская пучина стала могилой главному герою романа Г. Свифта «Последние распоряжения». Именно этому роману была присуждена Букеровская премия 1996 года. Название можно перевести и как «последние распоряжения», и как «последняя воля», и даже как «последний заказ» (в пивной) — в таком значении это словосочетание несколько раз употребляется в тексте. Согласно последней воле покойного мясника Джека Додса, четверо мужчин везут урну с его прахом из Лондона в Маргит, чтобы развеять пепел над морем. Вдова отказалась поехать с ними: у нее есть на это свои причины, которые станут ясны позже. В машине находятся три друга Джека Додса и его приемный сын. Поездка оказывается долгой — длиной во всю книгу. Герои останавливаются в пивных, поднимаются к памятнику военным морякам, посещают Кентерберийский собор. Они вспоминают былое, спорят, однажды даже дерутся. Прошлое предстает перед читателем с разных сторон, так как рассказчиком поочередно становится каждый из персонажей (один раз звучит и голос самого Джека Додса). Роман написан нарочито нелитературно, разговорным языком, просторечьем — это внутренние монологи героев, обрывочные и очень личные. И снова, словно из кусочков мозаики, складывается на наших глазах единое целое. В нем есть и старые счеты, и память военных лет, и долг благодарности, и любовь, и преданность, и усталость. Одна из центральных тем — рассуждения о призвании. Из четырех друзей, включая покойного Джека, лишь один занимался тем, чем хотел, — был владельцем похоронного бюро. Все остальные лелеяли мечты, которым не суждено было осуществиться. Главный конфликт поколений в романе связан с тем, что приемный сын Джека пошел против его воли, став механиком, а не мясником…
Трудно пересказывать хорошую книгу — очень многое теряется по дороге: детали, сюжетные линии, характеры, язык, атмосфера… В общем, всё. Да и хвалить значительно труднее, чем критиковать. Критика всегда получается достаточно индивидуальной, что же до восторженных отзывов, которые непременно украшают каждую суперобложку, то, судя по ним, все книги обладают одним и тем же набором достоинств: отточенный стиль, захватывающий сюжет, тонкий юмор и т.д. Много лестных слов написано и о «Последних распоряжениях». Главным образом, критиками отмечается, что Грэму Свифту удалось пройти нелегкое испытание — превзойти громкий успех одного из его первых произведений, романа «Топь» («Waterland»), с которым неизбежно сравнивались все последующие. («Топь» была выдвинута на Букеровскую премию в 1983 году, но в тот раз не стала победителем.)
Книга Свифта — не самое легкое чтение, действие в ней нарочито замедленно — бесконечный день все тянется и тянется, кажется, герои никогда не доберутся до цели. Лондонский просторечный выговор, кокни, лишь вначале отвлекает внимание, потом он становится практически незаметен, тем более что все персонажи говорят одинаково, речевая характеристика не выделяет того или иного героя, а, наоборот, показывает его принадлежность некоему целому. Наиболее мучительные, вечные вопросы — о жизни и смерти, о предательстве и о любви — помещены в суженный, узнаваемый мир с ярко выраженным местным колоритом; видимо, именно это заставило критиков вспомнить Фолкнера и Джойса.
В этом году лауреат Букеровской премии был выбран без борьбы — три голоса против двух (два члена жюри посчитали лучшим романом «Чтение в темноте» Ш. Дина). Книга Свифта была номинирована также на другую английскую литературную премию — «Уитбред», но эту премию получил уже знакомый нам роман Берил Бейнбридж «Каждый за себя». Как бы то ни было, «Последние распоряжения» — яркое и значительное произведение, которое вполне может претендовать на то, чтобы остаться в истории английской литературы.
VII
Пусть шанс остаться в истории есть не у всех книг «короткого списка», однако каждый писатель делает серьезную попытку осмыслить век, почти подошедший к концу. Не случайно повествование в большинстве случаев ретроспективно — практически нигде действие не происходит в наши дни. Историзм так или иначе присутствует во всех шести книгах — судьбы вымышленных персонажей оказываются неразрывно связанными с реальными политическими событиями, войнами, катастрофами. Во всех романах так или иначе подчеркивается национальное своеобразие и местный колорит (особенности речи, традиции, фольклор и т.д.). Конечно, не остаются без внимания и «вечные проблемы», но даже среди вечных проблем Букеровских финалистов интересуют одни и те же: отцы и дети, вина и наказание, национальное самосознание, процесс формирования личности. Мало любви и ревности, совсем нет эротики. (Тут, видимо, сказался взыскательный вкус Букеровского жюри.) Многочисленные черты сходства подтолкнули нас к созданию таблицы по образцу той, что была приведена в начале статьи. Перед вами таблица совпадений, составленная на материале шести книг «короткого списка»:
Развеяние по ветру пепла покойного — 2 (Мистри, Свифт)
Невзгоды на борту корабля — 3 (Этвуд, Бейнбридж, Свифт)
Тяжелые впечатления детства — Во всех шести
Насильно отрезанные волосы — 2 (Мистри, Маккей)
Недоказанное убийство — 3 (Этвуд, Дин, Маккей)
Стилизация под фольклор — 2 (Этвуд, Дин)
Главные герои — ирландцы — 3 (Этвуд, Дин, Маккей)
Лоскутное одеяло (как одеяло и как
метафора) — 2 (Этвуд, Мистри)
В известном смысле, мотив составления целого из обрывков вообще удивительно четко прослеживается в рассмотренных книгах. Может быть, это потому, что в конце каждого века людям кажется: вот теперь-то из разнородных частей сложилось нечто единое, что можно оценить и осмыслить. А может быть, подобное стремление есть всегда, стремление к законченности и истине, и каждая книга кропотливо складывает картину мира из того, что оказалось у автора под рукой. А под рукой все то же. Вот и попадаются до странности похожие лоскутки в пестром ворохе лоскутных одеял.