(Перевод с французского Екатерины Дюшен)
АНТОНЕН АРТО
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 4, 1997
АНДРЕ МАССОН
Отблески воспоминаний
Думаю, Музиль проявил утонченное понимание человеческой души, сказав (я резюмирую), что безумны все; но есть тем не менее некоторая разница: нормальные люди страдают всеми видами психических расстройств, а так называемые сумасшедшие — лишь одним из них.
Нужно развить эту мысль по отношению не только к Арто, но и ко всем тем, для кого рамки современного «общества» оказались чересчур узки, кого оно, удалив от себя, отторгло.
Подспудно зреющий в душе, а затем разражающийся во всю силу гнев этих «нормальных сумасшедших» далеко не безоснователен.
Арто пророчествовал. Возможно, его гнев был вызван не столько тем, что он принадлежал этому миру, сколько тем, что он находился внутри него.
Мне кажется, я слышу его слова: «…то, во что они превратили жизнь» (они: благонамеренные, благопузые, благоразлегшиеся; но также и недалекие конформисты на ниве отрицания, все те, кто совершает акт неповиновения только скопом).
Надежда — это насмешка. И в особенности надежда Арто на сюрреализм. Столь быстро исчезнувшая надежда.
В его «примирении», наступившем после стольких мучительных испытаний, когда этот удивительно непокорный ум уже вступил на путь медленной агонии, я вижу скорее знак презрения. Либо проявление его юмора, столь специфического и, как ни парадоксально, мало кому известного.
Наша встреча в марсельском пригороде спустя некоторое время после его исключения: «Вы не боитесь пожать руку зачумленному!» Так он приветствовал меня, когда я протянул ему руку.
Далее последовала беседа под сенью шелковиц, постоянно возвращавшаяся к теме социальной мерзости. В большом или в малом. Он говорил примерно следующее: все эти «малые сообщества» в конечном счете повторяют большое Общество: они немедленно порождают своих жандармов, своих судей, своих доносчиков.
Арто и театр. В первые дни нашей дружбы (приблизительно в 1922 году) он пришел на рассвете в мое ателье на улице Бломе (где было прекрасно работать, дверь не запиралась и войти мог каждый), встал рядом с моей постелью и начал выспрашивать: равно ли он интересен как писатель, актер, художник? (В художественном смысле, разумеется.)
Не забыть упомянуть об этом. Эта угасающая реальность заслуживает, чтобы ее сыграли. Во всяком случае, первенство должно остаться за ним.
Театр жестокий — клеймящий — украшенный фосфоресценцией преступления — совершенного или подавленного — и пробиваемый очистительной молнией.
Безумная, вычурная, скандальная мудрость Антонена Арто.
Перевод с французского ЕКАТЕРИНЫ ДЮШЕН