Тайное и явное
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 2, 1997
Тайное и явное
Сальвадор Дали. Тайная жизнь Сальвадора Дали, написанная им самим. Предисловие, перевод и комментарии Н.Малиновской. М., Сварог, 1996.
«Есть много странного, Горацио, на свете», а в наши дни чуть ли не более, чем когда-либо. Почти одинаково странным кажется и то, что совсем недавно имя Дали было в нашей стране чем-то вроде ругательства, и то, что теперь мы можем не только полистать альбом его живописи на книжном лотке — а подзаработаем, так и купить, — но и ознакомиться с его литературным творчеством.
Впрочем, к тому, что скандальные имена перестают быть таковыми, занимая соответствующее место в культуре и в наших мозгах, мы постепенно привыкаем, а вот хорошая книга по-прежнему событие.
Воспоминания о себе Дали, к тому времени уже знаменитый художник, закончил в 1941 году тридцати шести лет от роду — возраст, так и подбивающий на некое подведение итогов, на искренний, а потому страшноватый разговор с самим собой ради выяснения, как и почему оказался ты в этой точке и в какую сторону из нее следует двигаться дальше. Автор, впрочем, шутливо замечает, что в его случае дело обстоит иначе: просто другие сначала проживают жизнь, а потом пишут о ней, а он решил поступить наоборот — сначала написать, а потом прожить. Разумеется, это только очередное «красное словцо» дона Сальвадора. Как и все мемуаристы, он пишет о прошлом. И все же его книга не автобиография в прямом смысле, вернее, не только автобиография. Это действительно тайная, сокровенная жизнь художника, в которой впечатления от пустынного пейзажа родного Кадакеса более значительны, чем, скажем, рассказ об участии в той или иной выставке. А ведь это Дали, человек, всю жизнь любивший и умевший быть на виду, сказавший о себе: «Я иду, а за мной толпой бегут скандалы». Или:
— Дон Сальвадор, на сцену!
— Дон Сальвадор всегда на сцене!
Работая словом, а не кистью, художник остался верен себе — перед нами яркий автопортрет в стиле Дали, с гротескными вывертами, сюрреалистическими костылями и преобладанием текучих форм.
Воспоминания воспроизводят удивительный парадокс личности автора: художник, безоговорочно провозглашенный новатором и ниспровергателем основ, внезапно предстает приверженцем традиции в искусстве. Гении Ренессанса, Рафаэль — вот истинные боги автора «Осеннего каннибальства» и «Великого рукоблуда». А чего стоит такое его заявление: «Когда меня спрашивают: «Что нового?», я отвечаю: «Веласкес! И ныне и присно». Не правда ли, неожиданно? И да, и нет. Мастерство — вот святыня Дали, а самому ему в мастерстве не откажешь. Ни восторженный поклонник, ни тот, кто только поморщится при упоминании его имени, не станут отрицать, что грандиозные фантазии этого художника в полной мере прекрасны или омерзительны именно благодаря их мастерскому, до последней детали проработанному воплощению. В искусстве нет мелочей и нет предела совершенству — эти азбучные истины, основательно подзабытые двадцатым веком, вновь наполняются живым смыслом, когда читаешь размышления Дали о живописи. Походя роняет он один из своих замечательных афоризмов: «Не бойтесь совершенства. Вам его не достичь». И тут же — на то он и Дали! — опровергает сам себя: «Тем более, что в совершенстве нет ничего хорошего!»
«Ничего хорошего» по сути означает, что, стремясь к совершенству, художник иной раз доводит вещь до скучной правильности, за ласковой поверхностью которой уже не разглядеть живой пульсации материала. В искусстве должно сохраняться чудо, иначе грош ему цена. Для Дали такое чудо — Вермеер, Рафаэль. «Слава первого сюрреалиста ровным счетом ничего не стоит, — объявляет авангардист номер один. — Я привью сюрреализм к древу Традиции. Я поведу свое воображение дорогой классики. Я знаю, что должен делать. На это уйдет целая жизнь». Ровно полвека назад Дали с поразительной точностью обозначил те ямы и ловушки, из которых искусству не удается выбраться и посейчас, к концу столетия; хуже того, сидение в яме, кажется, мало-помалу начинает восприниматься как единственная поза, достойная подражания. Всему виной — катастрофическое падение уровня, недопустимое снижение планки, нет, даже не в искусстве, в ремесле. «Делай с нами, делай, как мы, делай лучше нас!» — коллективистский призыв, убивающий индивидуальное, ибо «лучше» в данном случае не затруднительно.
Вот что написал об этом Дали в 1941 году: «Нужно было возвращаться к традиции и в живописи, и во всем остальном. Все прочие пути ведут в тупик. Люди и так уже разучились рисовать, писать, слагать стихи. Искусство неуклонно сползает все ниже и ниже и становится все однообразнее, ибо ориентируется на единые международные образцы. Уродливо и бесформенно — вот главные характеристики такого искусства, вот симптомы недуга».
И все же Дали не становится новым Рафаэлем — недаром вступительная статья Натальи Малиновской называется «Невольник века». Как кесарь, век требовал своего, и поневоле приходилось уступать. Дали, шокирующему, вызывающему, скандальному, выкрикивающему свое «я» в самое ухо публике, не дано приблизиться к священной тишине Вермеера — бог скорого успеха требует жертв! — однако старые мастера навеки останутся для него желанными вершинами, путь к которым длится всю жизнь.
Дали — автор нескольких литературных произведений. Возрожденческие устремления давали себя знать, не позволяя ограничиться кистью, даже столь виртуозной. Сам он не без кокетства заявлял: «Дали-писатель даже лучше Дали-художника». Блистательный перевод Натальи Малиновской, отмеченный премией журнала «Иностранная литература», заставляет нас почти поверить в это. Остроумный, изящный, язвительный, Дали иной раз становится настоящим поэтом. Вот хотя бы маленький отрывок: «Там, сразу за кладбищем, начинается иссушенный, каменистый, инопланетный пейзаж — другого такого нет на земле. Утром, четкий и строгий, он светится какой-то дикой, горькой радостью, а в сумерках набухает болезненной жгучей тоской. Оливы, сияющие и парящие утром, на закате сереют, наливаясь тяжелым свинцом. Утренний бриз морщит волны улыбкой, а под вечер море у Порт-Льигата замирает озером, отражая небесную драму заката».
А уж афоризмы! Как отшлифованы они переводчиком — так и хочется сказать соавтором, — ведь заточка парадокса требует едва ли не большего соучастия, чем поэтический перевод. Не удивлюсь, если многие из них со временем войдут в золотой фонд крылатой фразы наравне с блестящими высказываниями Шамфора и Ларошфуко. Вот некоторые из них: «Искусство — ужаснейшая болезнь, но жить без нее пока нельзя», «Ленивых шедевров не бывает», «Эротика всегда казалась мне отвратительной, искусство — божественным, а смерть — прекрасной», «Люблю кретинов, изображенных Веласкесом! Они что-то знают о запредельном. Теперешние и не подозревают, что оно существует. Вот что переменилось», «Дали — наркотик, без которого уже нельзя обходиться», «Ну выйдет человечество в космос — и что? На что ему космос, когда не дано вечности?», «Если нам что-нибудь и интересно, так только чудо».
Совершенно особо хотелось бы отметить ту огромную работу, которую проделал переводчик в той части, что сухо именуется «справочным аппаратом». Думаю, во всей книге не сыщется такого малоизвестного персонажа, хоть бегло упомянутого автором, о котором нам тотчас не было бы рассказано. Это, не говоря уж об увлекательном предисловии, делает книгу ценнейшим путеводителем по художественной жизни не только Испании, но и вообще Европы XX века.
Фотографии, рисунки, репродукции картин художника составляют богатый иллюстративный материал, часть которого впервые воспроизводится у нас в стране.
Издание на русском языке «Тайной жизни Сальвадора Дали, написанной им самим», несомненно, крупное явление в нашей культурной жизни.
Наталья Ванханен