(Рассказ. Перевод И.Бернштейн)
Шерман Алекси
Опубликовано в журнале Иностранная литература, номер 10, 1996
Перевод Инна Бернштейн
Шерман Алекси
Феникс, что в Аризоне
Рассказ
Перевод И.БЕРНШТЕЙН
Виктор потерял работу в Бюро по делам индейцев и почти одновременно узнал, что его отец умер от инфаркта в Фениксе, штат Аризона. Виктор последние несколько лет не виделся с отцом, только пару раз разговаривал по телефону, но все равно испытал генетическую боль, острую и реальную, как болит перелом. Денег у него не было. У кого они есть в резервации, кроме торговцев сигаретами и шутихами для фейерверка? После отца остался счет в банке, но чтобы предъявить права, надо было поехать из Спокана в Феникс. Мать Виктора была такая же неимущая, как и он, остальная родня с ним не зналась. Поэтому Виктор обратился в совет племени.
— Вот что, — сказал Виктор, — у меня умер отец. Мне нужны деньги, чтобы съездить в Феникс и всем распорядиться.
— Слушай, Виктор, — сказали в совете, — разве ты не знаешь, что у нас сейчас финансовые трудности?
— Я думал, у совета есть специальный фонд для таких случаев.
— Вот что, Виктор, мы действительно имеем кое-какие средства для доставки умерших членов племени на родину. Но едва ли мы сможем тебе выделить достаточно денег, чтобы привезти твоего отца из такой дали.
— Да нет, это не обойдется особенно дорого, — сказал Виктор. — Его пришлось кремировать. Там все получилось довольно неладно. Он умер от инфаркта в своем трейлере, и его нашли только через неделю. А стояла жара. Так что сами понимаете.
— Слушай, Виктор, мы сочувствуем твоей утрате при таких прискорбных обстоятельствах. Но мы можем дать тебе всего сто долларов.
— Этого не хватит даже на авиабилет.
— Что, если тебе поехать в Феникс своим ходом на машине?
— У меня нет машины. К тому же на обратном пути я должен буду пригнать пикап отца.
— Вот что, Виктор, — сказали в совете, — наверняка кто-нибудь сможет довезти тебя до Феникса. Или же найдется кто-то, кто одолжит тебе недостающую сумму.
— А то вы не знаете, что среди наших ни у кого нет таких денег.
— Нам очень жаль, Виктор, но это все, чем мы в состоянии тебе помочь.
Виктор принял денежную помощь, предложенную советом племени. А что ему оставалось? Расписался где требуется, получил чек и пошел на факторию за наличными.
Стоя в очереди к окошку кассы, Виктор увидел Томаса Разжег Костер, который возле журнальной стойки разговаривал сам с собой. Постоянное его занятие. Томас — рассказчик без слушателей. Все равно как зубной врач в городе, где у всех жителей искусственные челюсти.
Виктор и Томас Разжег Костер — одногодки, вместе росли и играли на улице. Сколько Виктор себя помнит, у Томаса всегда было что сказать.
Раз, например, когда им было по семь лет и отец Виктора еще жил дома, Томас закрыл глаза и рассказал Виктору вот что: «У твоего отца слабое сердце. Он боится своей семьи. Боится тебя. Поздно ночью он сидит в темноте и смотрит телевизор до тех пор, пока на экране не останется один только белый шум. Иногда он подумывает, не купить ли мотоцикл и не уехать ли далеко-далеко. Ему хочется убежать и спрятаться. Чтобы его не нашли».
Томас Разжег Костер знал заранее, что отец Виктора от них уйдет, знал прежде всех. И теперь, стоя в очереди на фактории с чеком на сто долларов в руке, Виктор подумал: а интересно, знает ли Томас о смерти его отца, знает ли, что будет дальше?
Только он это подумал, как Томас заметил его, улыбнулся и подошел.
— Виктор, я очень сожалею о смерти твоего отца, — сказал Томас.
— Откуда ты знаешь? — спросил Виктор.
— Ветер принес. Птицы напели. Прозвучало в солнечном луче. Кроме того, тут приходила твоя мать, вся в слезах.
— А-а, — сказал Виктор и огляделся. Остальные индейцы в здании фактории вытаращились от удивления, что он разговаривает с Томасом. С ним уже никто не разговаривал — осточертело слушать, как он рассказывает все одно и то же. Виктору стало неловко, но он подумал, что Томас мог бы ему помочь. Он вдруг вспомнил про старинные обычаи.
— Я могу одолжить тебе недостающую сумму, — неожиданно сказал Томас. — Но ты должен будешь взять меня с собой.
— Как же я приму от тебя деньги, — сказал Виктор, — ведь я с тобой последние годы почти не разговаривал? Мы давно уже с тобой не дружим.
— А я и не говорю, что дружим. Я говорю, что ты должен взять меня с собой.
— Я подумаю.
Виктор вернулся домой со своей сотней долларов и сел за стол в кухне. Зажав голову ладонями, он сидел и думал про Томаса Разжег Костер, припоминал разные мелочи, слезы и царапины, велосипед, которым они одно лето владели сообща, Томасовы бессчетные рассказы.
Томас Разжег Костер, оседлав велосипед, ждал Виктора во дворе. Тощий десятилетний мальчишка, в волосах сор по случаю Четвертого июля.
— Виктор! — звал Томас. — Скорее собирайся, прозеваем фейерверк.
Минуты через две Виктор выбежал из дома, с разгона перелетел через перила крыльца и лихо приземлился на дорожке.
Томас отдал ему велосипед, и они отправились туда, где уже начинался фейерверк.
— Знаешь, — сказал Томас, — как-то это странно, что мы, индейцы, празднуем Четвертое июля. Не за нашу ведь свободу воевали.
— Слишком ты много думаешь, — сказал ему на это Виктор. — Просто люди веселятся, и все. Может, Младший Брат там будет.
— Какой еще младший брат? Тут, в резервации, все — младшие братья.
Фейерверк оказался жиденький — несколько бутылочных ракет и фонтан с подсветкой. Но двум индейским мальчишкам довольно было и того. Позже, годы спустя, им уже требовалось гораздо больше.
После фейерверка, шлепая в темноте комаров, Виктор сказал Томасу Разжег Костер:
— Слушай, расскажи-ка что-нибудь.
Томас закрыл глаза и стал рассказывать.
— Жили-были двое индейских ребят, и они хотели стать воинами. Но было уже поздно становиться воинами на старинный лад. Не осталось лошадей. И тогда эти индейские ребята угнали автомобиль и приехали в город. Угнанный автомобиль они оставили у входа в полицейский участок, а сами пешком и на попутках возвратились в резервацию. Дома их встретили приветствиями, в глазах их родителей сияла гордость. «Какие же вы молодцы! — хвалили их все. — Ну настоящие молодцы!»
— Здорово, — вздохнул Виктор. — Хороший рассказ. Хотелось бы мне стать воином…
— И мне тоже, — сказал Томас.
Виктор сидел за кухонным столом. Он считал и пересчитывал свои сто долларов. Чтобы съездить в Феникс и вернуться назад, этого было мало. Так что без Томаса Разжег Костер ему не обойтись. Виктор засунул сто долларов в бумажник и открыл наружную дверь — на крыльце сидел Томас.
— Здорово, Виктор, — сказал Томас. — Я знал, что ты меня позовешь.
Томас вошел в комнату и уселся в Викторово любимое кресло.
— Я поднакопил немного денег, — сказал Томас. — Хватит нам двоим добраться до места. А обратная дорога — на тебе.
— У меня вот сто долларов. И после отца остался счет в сберегательном банке, можно будет получить.
— А много там на счете твоего отца?
— Хватит. Несколько сотен.
— Порядок. Когда едем?
В пятнадцать лет, когда они давно уже перестали дружить, между ними однажды произошла драка. Вернее, дрался Виктор, он напился и стал избивать Томаса ни за что ни про что. Остальные индейские ребята столпились вокруг и смотрели. Там был Младший Брат, были Лестер и Сеймур и много кто еще.
Он так бы, наверное, и забил Томаса насмерть, если бы его не остановила проезжавшая мимо Норма Много Коней.
— Эй, ребята! — заорала она и выскочила из машины. — Оставьте его немедленно!
Будь это кто другой, даже и мужчина, индейские ребята наплевали бы на такую попытку вмешательства. Однако Норма — другое дело. Норма — воительница. На ее стороне сила. Она могла схватить любых двоих парней и стукнуть головами так, что черепушки вдрызг. И хуже того — она бы отволокла их всех в какой-нибудь первобытный вигвам слушать россказни какого-нибудь занюханного старого вождя.
Индейские ребята разбежались, и Норма подошла к Томасу и подняла его с земли.
— Эй, юнец, ты как, в порядке? — спросила она.
Томас показал большим пальцем, что да.
— Чего они всегда к тебе пристают?
Томас потряс головой, закрыл глаза, но ничего к нему не пришло — ни музыка, ни слова. Хотелось только домой, тянуло лечь в постель, и пусть сны нашептывают ему свои рассказы.
В самолете в туристическом классе Томас Разжег Костер и Виктор сидели бок о бок. Третьей, у окошка, была маленькая белая женщина. Она сидела не просто так, а все время изгибалась, кланялась и сворачивала руки-ноги кренделем. Такая вся гибкая.
— Я должен спросить, — сказал Томас, и Виктор сразу закрыл глаза от неловкости.
— Не надо, — попросил он.
— Извините, мисс, — заговорил Томас. — Вы, наверное, гимнастка или наподобие того?
— Никаких «наподобие», — ответила она. — Я была первой запасной в Олимпийской сборной 1980 года.
— Правда? — сказал Томас.
— Правда.
— То есть вы были спортсменкой мирового класса?
— И была, и есть, так, во всяком случае, считает мой муж.
Томас Разжег Костер улыбнулся. Она и в разговоре вон какая ловкая. Гимнастика подняла вверх вытянутую ногу и прижала к туловищу — только что не поцеловала себе коленную чашечку.
— Ух ты, — сказал Томас. — Мне бы так.
Виктор готов был от смущения выпрыгнуть из самолета. Томас, этот полоумный индейский враль, со своими рассказами, крысиными косицами и щербатым ртом, клеил олимпийскую гимнастку ослепительной красоты.
Да в резервации никто бы не поверил!
— А что? — говорила она. — Это просто. Попробуйте.
Томас ухватил свою ногу и попытался притянуть ее к груди, как она.
Какое там. Виктор и гимнастка рассмеялись.
— Вы ведь индейцы? — спросила она.
— Чистокровные, — кивнул Виктор.
— Я — нет, — сказал Томас. — Я наполовину колдун, по материнской линии, а на другую, по отцу, — клоун.
Рассмеялись все трое.
— Вас как звать? — спросила гимнастка.
— Виктор и Томас.
— А меня Кэти. Очень приятно познакомиться.
Они проболтали весь рейс. Гимнастка Кэти ругала правительство — надо же было устроить Олимпийской сборной такую подлянку дурацким своим бойкотом.
— Я гляжу, у вас, спортсменов, много общего с индейцами, — сказал Томас.
Никто не засмеялся.
Когда приземлились в Фениксе и дотопали до зала прилета, гимнастика Кэти улыбнулась им на прощание и помахала рукой.
— Симпатичная она, — сказал Томас.
— Да, но в самолетах все друг с другом разговаривают, — возразил Виктор.
— Ты мне всегда говорил, что я слишком много думаю, — сказал Томас. — А теперь, похоже, это ты думаешь слишком много.
— От тебя заразился.
— Точно.
Томас и Виктор на такси отправились к тому месту, где стоял трейлер, в котором умер отец Виктора.
— Слушай, — сказал Виктор, когда они подъехали к трейлеру, — я перед тобой до сих пор не извинился за то, что тогда избил тебя.
— Да ладно. Мы были мальчишки, и ты напился.
— Верно. Но все-таки я хочу извиниться.
— Хорошо. Проехало.
Виктор заплатил за такси, и они оказались на улице под раскаленным солнцем Феникса. От трейлера шел запах.
— Там мало приятного будет внутри, — сказал Виктор. — Ты можешь не входить.
— Тебе понадобится помощь.
Виктор подошел и открыл переднюю дверцу. Клубом выкатилась тошнотворная вонь. Отец Виктора неделю пролежал в этом трейлере при 100 по Фаренгейту. И нашли его там как раз по запаху. Для установления личности потребовалась карта из зубоврачебного кабинета. Так сказали у коронера.
— Вот черт, — сказал Виктор. — Кажется, я не смогу.
— Ну и не лезь.
— А вдруг там еще есть что-то ценное.
— Я думал, у него деньги в банке.
— Да. Но могли остаться письма, фотографии, в таком смысле.
— А-а, — сказал Томас и, зажав нос, полез следом за Виктором.
Когда Виктору было двенадцать, он один раз наступил на подземное осиное гнездо. Нога провалилась в дыру и никак не вытаскивалась, сколько он ни дергал. Осы зажалили бы его до смерти, и так бы он и погиб, если бы мимо не проходил Томас Разжег Костер.
— Беги! — крикнул Томас, освободив ногу Виктора.
И они помчались во весь дух, быстрее, чем когда-нибудь в жизни, быстрее, чем Билли Милс и Джим Торп, быстрее, чем способны лететь осы.
Виктор и Томас бежали, пока совсем не задохнулись, а кругом настала темная, холодная ночь, и они потерялись и долго-долго искали дорогу домой. Бредя обратно, Виктор пересчитывал осиные укусы у себя на теле.
— Семь, — сосчитал Виктор. — Мое счастливое число.
Из трейлера Виктор не взял почти ничего. Только фотоальбом и стерео. Все остальное пропиталось этой жуткой вонью и вообще было никому не нужно.
— Вот и все, пожалуй, — сказал Виктор. — Не сказать чтоб много.
— Лучше, чем ничего, — сказал Томас.
— Ага. И еще пикап.
— Пикап в порядке.
— Отец имел подход к машинам.
— Я помню твоего отца.
— Да? — удивился Виктор. — Что же ты о нем помнишь?
Томас Разжег Костер закрыл глаза и стал рассказывать:
— Я помню, мне один раз приснилось во сне, чтобы я отправился в Спокан, встал в центре города у водопада и ждал знака. Было ясно, что надо ехать, но не на чем, у меня не было машины, не было прав. Мне только исполнилось тринадцать. Ну, и я пошел пешком. Шел целый день и пришел к водопаду. Стою там долго-долго, может, час, жду. Проезжает твой отец. «Какого черта ты тут делаешь?» — спросил он меня. «Жду, пока мне будет видение». Тогда твой отец сказал: «Дождешься только, что тебя поколотят и оберут на улице». Он посадил меня к себе в машину, отвез в кафе «Дэнни», накормил обедом, а потом привез домой в резервацию. Я долго не мог успокоиться, получалось, что сон меня обманул. Но он не обманул. Твой отец — это и было мое видение. «Заботьтесь друг о друге, — вот что сказал мне мой сон. — Заботьтесь друг о друге».
Виктор долго молчал. Он рылся в памяти, выбирая, что там было об отце, попадались хорошие воспоминания, попадались и плохие, но хороших в итоге оказалось больше, и он наконец улыбнулся.
— Мой отец не рассказывал, что встретил тебя в Спокане, — сказал Виктор.
— Он обещал, что никому не скажет, чтобы у меня не было неприятностей. Но я зато должен присматривать за тобой, такой был уговор.
— Правда?
— Правда. Твой отец сказал, что тебе понадобится помощь. И оказался прав.
— Так вот, значит, почему ты поехал со мной? — сказал Виктор.
— Я поехал из-за твоего отца.
Виктор и Томас забрались в пикап, съездили в банк и получили триста долларов, лежавшие на сберегательном счете.
Томас Разжег Костер умел летать.
Однажды он прыгнул с крыши школьного здания в резервации, часто-часто взмахивая руками, точно полоумный орел. И полетел. Завис в воздухе и продержался секунду над всеми остальными индейскими ребятами, которые были не так глупы или не так бесстрашны, чтобы тоже прыгнуть по его примеру.
— Летит! — заорал Младший Брат, а Сеймур попытался доказать, что здесь какой-то фокус с проволокой или зеркалами. Но все было по правде. Все было настоящее, как земля, на которую Томас, не удержавшись в вышине, в конце концов рухнул.
И сломал руку в двух местах.
— Перебил крыло, перебил крыло, перебил крыло! — кричали все индейские ребята и махали руками, разбегаясь, им тоже хотелось полететь. Они не могли простить Томасу его отвагу, его краткий миг птичьего торжества.
Все грезят о полетах. А Томас полетел.
Одно его видение на секунду стало реальностью — только-только чтобы успеть осуществиться.
Отец Виктора, в виде пепла, заполнил собой деревянный ящик, и еще немного, что не вошло, насыпали в картонку.
— Он и был крупный мужчина, — сказал Томас.
Виктор снес большую часть отца в пикап, а Томас прихватил остальное. Они бережно опустили его позади сидений. На крышку деревянного ящика положили ковбойскую шляпу, на картонку — спортивную кепку.
Все как следует.
— Ты готов в обратный путь? — спросил Виктор.
— Тут езды порядком.
— Ага, наверно, два дня уйдет.
— Можно будет меняться, — сказал Томас.
— Давай, — согласился Виктор. Но они не менялись. Виктор шестнадцать часов кряду просидел за рулем, держа строго на север, к дому, и уже проехал половину Невады, когда наконец съехал на обочину и встал.
— Эй, Томас, — сказал Виктор, — поведи немного ты.
— Ладно.
Томас Разжег Костер пролез на водительское место и двинулся по шоссе. До сих пор, проезжая по Неваде, Виктор и Томас все время дивились отсутствию жизни вокруг, не было ни воды, ни живности.
— Куда же все подевалось? — много раз спрашивал Виктор.
И вот теперь, когда машину наконец повел Томас, показалось первое живое существо, может быть, единственное на всю Неваду, — длинноухий заяц.
— Смотри-ка! — закричал Виктор. — Живой!
Томас и Виктор радовались своей находке, а заяц вдруг метнулся на проезжую часть и прямо под колеса пикапа.
— Тормози, черт! — заорал Виктор, и Томас остановил машину и подал назад, туда, где лежал заяц.
— Ох, господи, он мертвый, — сказал Виктор, разглядывая раздавленного зверька.
— Да, правда мертвый.
— Единственное живое существо во всем штате, и мы его убили.
— Не знаю, — сказал Томас. — По-моему, это самоубийство.
Виктор обвел глазами пустынный горизонт, понюхал воздух, ощутил безжизненность и тоску и кивнул.
— Да, — сказал он. — Должно быть, самоубийство.
— Не могу поверить, — сказал Томас. — Ты проехал тысячу миль, и даже ни одно насекомое не разбилось о лобовое стекло. Я сажусь за руль и через десять секунд убиваю единственное живое существо во всей Неваде.
— Ага, — сказал Виктор. — Лучше, наверно, чтобы я вел машину.
— Наверно.
Томас Разжег Костер шел один по коридору школы в резервации. С ним никого не было, потому что кому охота оказаться рядом, когда он вдруг примется рассказывать свои бессчетные рассказы один за другим. Томас закрыл глаза, и на него накатило:
— Каждому дается одна мерка и одна цель, чтобы мерить и направлять свою жизнь. У меня это рассказы, которые могут или не могут изменить мир — неважно, лишь бы я не переставал рассказывать. Мой отец погиб на Окинаве во второй мировой войне, погиб за страну, которая столько лет старалась его изничтожить . Моя мать умерла родами, давая мне жизнь, умерла, когда я еще был внутри нее, она вытолкнула меня в мир с последним вздохом. У меня нет братьев и сестер. А есть только мои рассказы, они пришли ко мне, когда я еще не знал слов, которыми их рассказывать. Я знал тысячу рассказов, еще не сделав в жизни тысячи шагов. Они — все, что у меня есть. Все, что я умею.
Томас Разжег Костер рассказывал их всем, кто готов был остановиться и послушать. Рассказывал даже тогда, когда все уже давно перестали слушать.
Виктор и Томас приехали в резервацию на восходе солнца. На земле начинался новый день, но в резервации было все то же.
— Доброе утро, — сказал Томас.
— Доброе утро.
Племя просыпалось, готовилось возобновить работу, завтракало, читало газеты — как все люди. Виллина Лебрет вышла в палисадник в банном халате. Она помахала, когда Томас и Виктор проезжали мимо.
— Полоумные индейцы все-таки съездили и вернулись, — сказала она себе и снова занялась своими розами.
Виктор остановил пикап возле стандартного дома, в котором жил Томас Разжег Костер. Они оба зевнули, потянулись, стряхнули пыль.
— Устал я, — сказал Виктор.
— От всего, — добавил Томас.
Оба подыскивали слова для завершения поездки.
Виктору надо было поблагодарить Томаса за помощь и деньги и договориться об их возврате.
— Не беспокойся насчет денег, — сказал Томас. — Все равно они ничего не меняют.
— Да, как бы не так.
— Не меняют.
Виктор знал, что Томас все равно так и останется полоумным вралем, который разговаривает с собаками и автомобилями и слушает ветер и сосны.
Виктор знал, что все равно не будет дружить с Томасом, даже после всего, что было. Жестоко, но это реальность, как реален пепел его отца в коробках позади сидений.
— Я знаю, — сказал Томас, — ты все равно будешь со мной обходиться не лучше, чем прежде. Я знаю, что иначе твои дружки подняли бы тебя на смех.
Виктор устыдился. Что сталось с племенными узами, с чувством общности? Единственная общность у него с другими — это бутылка и порушенные сны. Он в долгу перед Томасом, надо его чем-то отблагодарить.
— Слушай, — сказал Виктор и передал Томасу картонку, в которой была половина его отца. — Возьми от меня вот это.
Томас принял пепел и улыбнулся. Он закрыл глаза и рассказал вот что:
— Я отправлюсь в последний раз на водопад в Спокан и высыплю пепел твоего отца в воду. И твой отец взмоет вверх, как лосось, перепрыгнет через мост, перепрыгнет через меня и найдет дорогу домой. Это будет прекрасно. Его зубы будут блестеть, как серебро, как радуга. Он восстанет, Виктор, он воздвигнется.
Виктор улыбнулся.
— Я думал так же поступить со своей половиной, — сказал Виктор. — но мне не пришло в голову, что мой отец будет похож на лосося. Мне это представлялось вроде расчистки чердака, когда расстаешься с тем, от чего больше нет прока.
— Так не бывает, — сказал Томас. — Прок остается.
Томас Разжег Костер вылез из пикапа и пошел к своему дому. Виктор включил мотор и развернулся, чтобы ехать к себе.
— Постой! — вдруг крикнул Томас с крыльца. — Я хочу у тебя кое-что попросить.
Виктор остановил пикап, высунулся и крикнул:
— Чего тебе?
— Почему бы тебе как-нибудь один раз, когда я буду рассказывать, не остановиться да послушать?
— Только один раз?
— Только один раз.
Виктор вскинул руки в знак того, что уговор заключен. Все по-честному. Ведь Томасу ничего другого и не нужно от жизни. И Виктор спокойно поехал домой в отцовском пикапе, а Томас зашел в свой дом, закрыл за собой дверь, и потом ему в тишине явился новый рассказ.