Заметки о книге Игоря Бяльского «На улицу Хеврон»
Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
Игорь БЯЛЬСКИЙ. «На улицу Хеврон». Стихи. – Иерусалим:
Библиотека ИЖ, ТО «Иерусалимская антология», 2016.
Книга начинается с изящного вступления всеобщего любимца русских израильтян и давнего друга автора книги – Юлия Кима. Уж кто-кто, а он знает, что сказать о Бяльском:
«Он – невысокий, крепкий и узловатый, как эти вечные израильские оливы, настоящий сабра (то есть и жестоковыйный, и мягкий одновременно). Будучи главредом «Иерусалимского журнала», он чуток, внимателен и требователен к чужому тексту и совершенно беспощаден к собственному.
И читателя, безусловно, стоит предупредить, что поэтика у него непростая и иные вещи потребуют неоднократного прочтения, но зато, когда раскусишь такой кокос, будешь вполне вознаграждён сладостью плода».
Бяльский – главный редактор «Иерусалимского журнала», так сросся со своим детищем, что мы порой как-то забывали, что Игорь – интересный поэт со своей интонацией. Да и как не писать стихи, живя в библейском посёлке Текоа с видом из окна на развалины дворца Ирода! В месте, где время останавливается и заставляет задуматься о прошлом и будущем:
и чимганский ветер и тот белорусский лес
и одесский берег где тоже встречались мы
а теперь и эти светящиеся холмы
проникают одно в другое наперерез
Глядя с высоты этого библейского холма на еврейские и арабские поселения, становишься философом, а уж если ты поэт, то мысли растекаются по строкам, словно по руслам рек любви: к родине, к своей семье, просто любви – в её прямом смысле.
Книгу Игоря можно рассматривать в нескольких равновеликих плоскостях – как биографическую, как патриотическую, или как лирическую – на выбор читателя.
как война с арабами эту страну берёт
за живое за душу горло за всё что есть
так во мне полыхать вовсю начинает лёд
по прошествии тоже восьми с половиной лет
Сборник состоит из шести частей, скажу сейчас о пятой: «От Пушкинской до улицы Гилель».
Вы улавливаете диапазон жизни автора? Иметь две судьбы человеку не дано, как мудро подмечает автор в финале стихотворения «Лошадиное», но можно разделить судьбу на два, пусть и не одинаковых, отрезка. В начале стиха поэт оценивает первую часть судьбы – расставаясь с нею:
Исходив эту землю до срока
и зайдя за пределы ходьбы,
перед ликом всевышнего рока
отпускаю поводья судьбы.
– Уходи, – говорю, – от недоли,
поспешай за своим табуном.
Всё равно эти горы и долы,
отогревшись, пойдут ходуном.
И вот – принимает ее вторую часть, более важную, бесповоротную:
И другая судьба – беспородная сивая кляча
полоумные выкатит очи на новый бедлам
и потащит меня, спотыкаясь, но как бы не плача,
к апельсиновым рощам и обетованным холмам.
Так становятся израильтянами, ломая и меняя судьбу. Это болезненное решение каждого, сменившего место рождения на место происхождения своих предков.
Но даже когда Игорь Бяльский начал чувствовать себя подлинным израильтянином, время не смогло стереть карандашным ластиком внутри души его то, что сцементировало его личность:
И кунгурское лето,
и одесское лето,
и московское лето
со мною, со мною
Великий дар поэта – ни от чего не отказываться, ничего не забывать и ничего не охаивать…
Вообще-то Бяльский пишет, как говорит – иногда связно, иногда обрывая повествование из-за горечи, когда ему кажется, что со страной творится что-то неладное, что она идет не по тому пути, когда теряет кого-то из родных и близких друзей. Есть много поводов в нашей стране чего-то не договаривать.
Как текст превращается в стихи, как в концы строчек врастают рифмы – наверное, и сам Игорь не знает. А если спросить, ответит: «Извините – так получилось…»
Так уж получилось. Эту единственную рецензию на вторую книгу Игоря, изданную в Израиле, мне не удалось опубликовать в известных журналах. И никакие рецензии на книгу Бяльского, по крайней мере мне, на глаза не попадались. Игорь знал, что я её пишу, только никаким журналам, до поры, она не была нужна…
А теперь что? Отрываюсь от компьютера, выхожу на улицу, смотрю на небо и вспоминаю его – «Вверху»:
Высóко-высокó, где всё уже внизу,
назад не повернуть и некому сказать.
И ни один Господь не в силах утереть
прощальную слезу.
Да. И ни один Господь…
Прости Игорь. Ты так много делал для нас, и так мало мы делали для тебя…
И ничего нам теперь не остаётся, как утереть прощальную слезу.
Прощай.