Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
Игорю Бяльскому
Тёзка дорогой, жуткая пустота образовалась у меня с твоим уходом. Ты был первым (а чаще – единственным), кому я читал новый стишок, казавшийся мне удачным, и по твоему смешку или хмыканью я понимал, что получилось, а что нет.
Наверняка напишут в этом номере, какой огромный вклад принёс ты в русскую культуру, с безумным мужеством издавая замечательный журнал. Ты был очень настоящий, это главное. Почему-то я уверен, что наши тени ещё встретятся, и мы узнаем друг друга.
* * *
Моя лампада не погасла,
но нет уже былого пламени,
поскольку выгорело масло,
залитое при красном знамени.
* * *
Все факты, резоны и доводы,
что в каждом содержатся прении,
дают только лишние поводы
остаться при собственном мнении.
* * *
Где-то умирает лучший друг,
ближе его не было и нет;
дышит уже рядом и вокруг
жуткая пустыня ближних лет.
* * *
Когда уже навеки брошу пить,
поскольку срок отжил и был таков,
по небу точно так же будет плыть
лохматая отара облаков.
* * *
В жестоком земном окаянстве
целебна друзей теснота;
в интимном душевном пространстве
теперь у меня пустота.
* * *
О нас, ушедших столь издревле,
потомкам помнить будет некогда,
нас будут помнить лишь деревья,
в честь нас посаженные некогда.
* * *
Мне жить ещё совсем не надоело,
хотя пора бы двери затворить,
однако же приходит то и дело
святая жажда выпить-покурить.
* * *
Что мало нам яиц несёт наседка,
и стали петухи не голосисты,
виной – американская разведка,
которой управляют сионисты.
* * *
Всегда при мне хмельного фляжка
и пара мыслей о еврействе,
я в мироздании – букашка,
но видный дедушка в семействе.
* * *
Сегодня время – вновь опасное,
но я прошёл мою дорогу,
а что грядущее прекрасное
я не увижу – слава Богу.
* * *
Критиками я не обнаружен,
найден я читателями быстро:
видно, только тем я буду нужен,
кто читает книги бескорыстно.
* * *
Уезжают таланты и едут умы,
это люди отменно отборные,
и останутся там, как у всякой тюрьмы,
надзиратели и поднадзорные.
* * *
Предощущение несчастий
самой природой нам дано,
и только жаль – не в нашей власти,
чтоб не исполнилось оно.
* * *
Ну да, моё устройство смертное
уйдёт под землю и гранит,
зато число стихов несметное
живое имя сохранит.
* * *
Когда близко скончание дней,
и не те уже мы, что вначале,
то любить начинаешь сильней
эту юдоль обид и печали.
* * *
Конечно, тягостно страдание,
но место есть и позитиву:
уму занятно увядание,
а души чуют перспективу.
* * *
Нисколько не был обеспечен
я благосклонностью небес,
поскольку вечно им перечил
во мне сидевший юный бес.
* * *
Чисто и тепло в моём саду,
тих и равномерен стук сердечный;
а потом однажды я уйду,
временный покой сменив на вечный.
* * *
Не знаю, сколько выдано годов
ещё мне жизнь любить и прославлять,
но клич тот пионерский – «Будь готов!»
звучит во мне по старости опять.
* * *
Если смотреть не свысока
и глядя беспристрастно,
от мудреца до мудака –
ничтожное пространство.
* * *
Позором зальётся страница
истории нашей потом:
народ под мерзавцев ложится
охотно, подряд и гуртом.
* * *
Даже птички на ветках щебечут –
их не слышат лишь камень и пень,
что немного спиртного под вечер
украшает и завтрашний день.
* * *
Загадочна, как тайны древней жизни,
как разум ожидающая мгла,
любовь моя к оставленной отчизне,
которая терпеть нас не могла.
* * *
Ну, совестью почти, похоже, чист;
лишённый уже сил и обаяния,
я – высохший насквозь осенний лист
на дряхлом очень дереве познания.
* * *
Не жалуюсь, не плачу и не хнычу,
но есть ещё остатки сожаления,
что я уже никак не увеличу
количество земного населения.
* * *
Эпоха обернулась жуткой сказкой
и древние вернула времена:
российская орда сродни татарской,
но только с артиллерией она.
* * *
Стихов писание престижно,
как и плетение романов;
вот почему на рынке книжном
такие толпы графоманов.
* * *
Судьба накрыла медным тазом
мечты и грёзы юных лет,
и мне твердит усталый разум,
что скоро кончится балет.
* * *
Кишел я в суете, порол горячку,
писал и рифмовал до изнурения,
а нынче обывательскую спячку
избрал я для достойного старения.
* * *
Деликатно, тактично и вкрадчиво
что-то тихо бормочет во мне,
что судьба моя очень удачлива,
ибо жив я и в здравом уме.
* * *
Высыхает уставшее тело,
но без веры в небесные кущи
до сих пор я смотрю обалдело
на загадочность жизни текущей.
* * *
Похоже, мы лишь инструменты
в игре Господних озарений,
на нас идут эксперименты
Его идей и завихрений.
* * *
На склоне лет хиреет разум,
ему невмочь сосредоточиться,
и видеть это трезвым глазом
обидно так, что выпить хочется.
* * *
Я живу под собственным влиянием,
Греюсь только собственным огнём,
И лечусь вечерним возлиянием
От всего услышанного днём.
* * *
День ушёл, как не было его.
Словно время лязгнуло ключом.
И не сочинил я ничего,
и не думал толком ни о чём.
* * *
Когда б возникла связи нить,
то я бы, умственный калека,
просил у Бога объяснить,
зачем он создал человека.
* * *
Мне старческий покой обещан,
однако память не пуста:
я помню, как целуют женщин
в незагоревшие места.
* * *
Много лет я потратил на чтение –
был дурак, выражаясь научно,
и теперь не питаю почтение
к мудрым мыслям, изложенным скучно.
* * *
Те, кто тихо живёт и опасливо –
благоденствие им обеспечено,
и судьба у них сложится счастливо,
только будет душа покалечена.
* * *
Я в большие поэты не метил
и Пегаса вовек не седлал;
но свистел в голове моей ветер
и словами легко оседал.
* * *
Я долго притворялся оптимистом.
Так долго притворялся, что и стал им.
Покуда с тем же ухарским присвистом
не сделался я скептиком усталым.
* * *
Неудачи, просчёты, невзгоды
нас везде стерегут, но заметим:
всё сменяется дивной погодой –
и в делах, и в душе, и на свете.
* * *
На всех дорогах и маршрутах –
а я смотрел весьма внимательно,
встречалось много ебанутых –
не до конца, но основательно.
* * *
Да нет, судьба, конечно, есть,
и соглашусь я, если спросят,
но наши ум, душа и честь
в неё весь век поправки вносят.
* * *
Ушли года хмельного счастья,
любви блаженные угары,
и на руинах сладострастья
теперь мы пишем мемуары.
* * *
Здоровый образ жизни тленной
весьма полезно соблюдать,
хотя пребудет неизменной
твоя пора концы отдать.
* * *
Я готов рассказать хоть кому,
что сегодня пришёл к пониманию:
я так долго живу потому,
что я радуюсь существованию.
* * *
Я жив покуда. И рассудок,
хотя и склонен к перебоям,
не хуже варит, чем желудок,
за что спасибо им обоим.
* * *
Костлявую руку на шее моей
я чувствую несколько лет,
но сжаться, как видно, препятствует ей
незримый духовный скелет.
* * *
То прошлое, минувшее, былое,
где были боль, и гнусь, и нищета,
умело красит время пожилое
в роскошные и яркие цвета.
* * *
Моё наблюдение – очень плачевное,
но я не скрываю его:
есть плотское блядство, но есть и душевное,
а умственных – больше всего.
* * *
Теперь я часто думаю о жизни,
и я никак не в силах уяснить,
как ныне торжествующие слизни
могли страну так быстро изменить.
* * *
Столько стало вокруг похорон,
столько всюду смертей с неких пор,
что устал уже дряхлый Харон
и на лодку поставил мотор.
* * *
Обычно изворотливый и ловкий,
еврей питает к жизни интерес,
и вроде поддаётся дрессировке,
но исподволь глядит в далёкий лес.
* * *
Писал я самому себе скорее
с тех пор, как этот гул во мне возник,
две древних темы: старость и евреи
меня не отпускали ни на миг.
* * *
Ты зря печаль на сердце носишь,
ты благодарен будь судьбе:
Бог посылает всё, что просишь.
но погодя и не тебе.
* * *
Когда последней сигаретой
я затянусь, не глядя в лица
своих родных, душе отпетой
путь на свободу отворится.
* * *
Во мне слова рождают восхищение,
их тискаешь – по сердцу холодок:
свобода, например – лишь ощущение,
насколько длинен личный поводок.
* * *
Живым дыханием согреты
мои скудеющие дни:
есть рюмка, книги, сигареты,
друзья и множество родни.
* * *
Казалось, будет всё теперь иначе,
однако победило естество,
и пакостные выползни удачи
справляют над Россией торжество.
* * *
Не жалуйся и плакать не спеши.
Согласно очень давнему преданию
страдание полезно для души,
рождая в ней способность к состраданию.
* * *
У всех народов и племён
умы от возраста зависимы;
годами я обременён
гораздо более, чем мыслями.
* * *
Хотя мой возраст явственно идёт
к почётной и немой последней роли,
внутри меня какой-то идиот
ещё зовёт пуститься на гастроли.
* * *
Становится туманом наше ретро,
но память напевает романтически,
что женщин я всегда любил конкретно;
а нынче уже всё теоретически.
* * *
Нектар, амброзия, бальзам,
души и сердца ублажения
порой от жизни льются нам,
но чаще – от воображения.
* * *
Мы зря так уважаем наш рассудок:
какая бы в нём гордость ни кипела,
над ним изрядно властен и желудок,
и разные другие части тела.
* * *
Покой весьма признательно ценя,
я помню его пагубное свойство:
в покое нет уже того огня,
которым одаряет беспокойство.