Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
Отбросил свой рюкзачок подальше, опрокинулся на траву лицом к небу и сказал:
– Когда ты переедешь ко мне сюда в Ташкент, все устаканится. Это место для белых людей. Ладно уж, травка, чинары. Посмотри на эти снежные верхушки. Азиатские белые горы. Нет таких больше.
– Я не знаю, – сказал я. – Да, кайф. Чимган тебе под носом, не нужно мотаться по альплагерям. Но край ведь света. И мое распределение саратовское. И предки зовут к себе в Одессу. И клуб наш, только начали…
– Забудь про распределение, салага. Сделаем. Предков к себе перетащим. А клуб отгрохаем почище вашей «Дороги», хоть и без Берга. Я и название уже придумал. И вообще. Посмотри на горы…
* * *
Последние гости, Фима с Захаром, разбрелись за полночь, оставался только сам Дулов. Концерт удался, и уже хорошо посидели вслед, неплохо расслабились после напряга всей суеты. «Балдеж», гости. И Александр Андреич еще долго не уходил в отведенную ему комнатенку нашей невзрачной хаты на Чиланзаре. Восток вместе с подходящими напитками способствовали. О Визборе, о песнях, о любви… А совсем уже под занавес да на взводе маэстро выдохнул, из самой какой-то своей глуби:
– Как я ненавижу советскую власть!
Только переглянулись. Не то чтобы раньше подозревали мэтра в излишней лояльности к коммунягам. Да и сами-то… Но так, чтоб при первом знакомстве, двум птенцам встречным, пусть и ксп там всякое…
– Хорошо, что ты все же перебрался, – сказал ты, когда бард-учёный ушёл таки спать. – А мог бы и раньше. Три года с лишним тут сам. Ну, хоть урывками на альпиниады да слеты, прикатывал.
– Хорошо, – сказал я. – Но ты и так успел много. И свой «Апрель». Классное же название придумал. Не хуже нашего.
– Ну, «Апрель» мы тоже открывали тут, положим, вместе с Бергом да с вами с Мишкой.
– «Открывали», скажешь. Это ж фасад, парад. Сам ты тащил всё, вестимо. Уже успел сюда и Юру Кукина, и Визбора, и Городницкого.
– Окей. Зато нынче Дулов – наше первое тут вместе. Первый балдеж. И Дулов сам, такой классный.
– Да, кто бы мог… Не гадали, чтоб так.
– Не думай. То ли еще. Зазовем теперь Луфа, конечно. И Бережка. И Вероничку, хоть и живет без затей, – улыбнулся. – Да и Никитины, куда денутся.
– Ага, Сережа обещал, заранее. Ну и стариков Берковского и Сухарева тогда, Витю и Митю, как без…
– Да хоть «Последний шанс» твой. А что, они впишутся. Горы, всякая эзотерика, они любят.
– Так что, делаем фестиваль?
– Через полгода. Пора. Это будет лучший фестиваль в мире. И Вудсток, и Грушинский, только лучше. Ты напишешь сто писем, приглашений по всему Союзу, корешам своим, мининделам клубным. А я уже по комсомольцам, туристам пойду, облсоветам разным. Ну типа, начальник все же, АСУ всякое…
– Да, здесь на Востоке всё есть, что нужно. Чего нет у прочих. И прямо в горах… Еще ж не бывало.
– Ну и люди, конечно. Альпиниада своя под боком. И вся кодла наша. И космополитизм этот ташкентский космический. И цензура местная, хилая, обойдем только так.
– Непросто будет. Мы в «Дороге» пока только прожекты фестивальные строили. Саратовский, Поволжский…
– Ну, у вас там таки цензура, партия, обкомы… весь же Союз пересуживает. И как Лене Камбуровой за «Белеет парус одинокий» концерты у вас сняли.
– Так ведь и тут, маяк социализма на Востоке, никто пока вроде цензуру не отменял.
– Ничего. Позовем Гриню. Гриня мудрее нас. И турист, и гитара, и инженер. С ним сделаем…
* * *
Посмотрел затерянно и сказал:
– Я не знаю, что делать. Почти как у Берга. Не ищу я… Не знаю, сколько еще протяну тут волынку, на этих вольготных хлебах. Начальником. Асучивать отдел… Предложили в СП вот, литконсультировать молодых. Маюсь. Ведь жизнь сначала. Что скажешь?
– Да что сказать. Понимаю, полная революция. И СП-то сам. То еще местечко, со всеми небожителями.
– Знаю. Не могу только больше. Ну, мусор этих парадных табуляграмм. Да что я тебе, сколько в соседних кабинетах просидели… Хорошо хоть на Чимган вместе. 31-е Апреля наше… Да, «мне так необходимо, раз в году…» Но ведь мизер. Нет, валить. Хоть куда…
– Понимаю. Говорено ж… О жизни, да деле.
– Завязываю. И писать таки тянет. Ведь десять лет как завязал, думал. А все туда же. Ну, писать-печатать не дадут, конечно. Но вот, нашел, знаешь, занятие для белых людей. Переводить.
– Что ж. И то дело. И знаешь уже, кого?
– Да вот… Наткнулся недавно в букинисте на Апдайка, не прозу – стихи. Таки поэт, представляешь? У него там стих, про мужиков: ну типа взрослые, смотрят фильм давний любительский, про себя… мальчишек. В объектив словленных – как будто для просмотра этого, лет тридцать спустя. Жестко. Читаю – как будто сам… Попробовал на русский. И издать же могут. Давай? Я тебе тексты принесу, отксерил уже на службе втихаря, штук сто, сядем… А что? Это будут лучшие в мире переводы Апдайка…
* * *
Огляделся задумчиво по сторонам. Одно из служебных крылечек «Тедди» – иерусалимского Колизея. Скоро на службу заступать.
– Спасибо, что подбросил на шмиру. Знаешь, всё классно. И всё время думаю – вот, не ровён час, собрались бы тогда, как все, в Америку… Нет, здесь только дом. Со всеми закидонами местными.
– Ну, о чем ты. Давно ж уже и так вроде, тема раскрыта.
– Конечно. А все ж только… Дело… Где? То есть, конечно, и так прекрасно. Сторожи себе, времени немерено, книжки читай-не хочу, а то и пописывай сгоряча.
– Что и делаешь. Жаль, что редко…
– Не о том. Про дело. Настоящее. Вот, журнал. Ну, тогда, в Перестройку великую, не получилось. Много всякого было. Не успели, да и не тем всё обернулось.
– Знаю. И об том перемолото.
– Да. Дело для белых людей. И ведь самое время. Здесь, сейчас. Всё ведь сошлось. Приволье. Страна. Люди – здесь, да и вовне кого-то знаем… Иначе никогда.
– Представляю. Да и после Ташкентской «Антологии» неслабо б местную.
– Так и я про нее. Мы же не мыла хотели… Свободы… Ну, напишешь сто проектов в разные мисрады. Кто-то ведь откликнется, они сейчас зациклены на олимах. И много ж мильонов нам не надо. Сходишь к Биби, нынче твоя очередь ходить по начальству, профессор щей; я-то простой шомер, своё отбегал, а Биби ниче вроде мужик.
– Да, чего мелочиться. С него и начнем. Только тебя с собой прихвачу, для подмоги на всякий, как ты меня в горком ленинский когда-то.
– Не канючь. Что нам, после Чимгана. Это будет лучший в мире журнал. Ну, литературный… русский, толстый. Представь…
Смеркалось.
– Ну, я пошел, – сказал ты. – Пора сторожить спортсменов. Да выставку в залах вот, искусство модерна. Та еще шелуха…
* * *
– И вообще. Посмотри на горы…
Я посмотрел. Азиатские. Белые. Кайф в первозданном…
– Когда ты переедешь ко мне в Ташкент, все устаканится. А что. В горы на выходные. И профиль пушкинский, что в вышине. В арче, далече… Ходить. Смотреть в небо…
Я смотрел. Вдалеке, откуда мы только спустились, небо почти сливалось с Чимганом.
– Жаль, – сказал я, – не захватил фотик. Такие кадры. Когда-то б глядели…
– Нет, этого не надо. Не скинуть на карточку. Такие вещи могут пребывать только в памяти, – сказал ты. – А знаешь, кого-то бы нам еще сюда, в компанию. Третьим. Как считаешь?
– Что ж. И третьего можно. Иногда даже не мешает. Если свой мужик, конечно. Таки есть…
– Да. Тоже думаю… Ты бы кого взял?
Я задумался. Задача. Типа, в разведку… И чтоб наш, общий.
– Ну… трудно так сразу. Столько людей хороших. Кого-то из «Десанта» нашего, думаешь? Может, Шишигина? «Тогда нас было трое…»
– Думаю, отца, – сказал ты. – Да. Посмотри на небо…