Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
Началось все то ли в июле, то ли в августе 1984-го – в бардовском лагере у моря люди пели песни у костра под звездным небом. Когда основная толпа разошлась, стал читать стихи невысокий и очень ладный человек, широко расставив ноги и как-то – прямо в небо. Так все зазвенело от этих стихов, удивительно точные глубокие строки, и небо приблизилось…
Это был Игорь Бяльский, тогда мы и познакомились, продолжили говорить о стихах, тогда и потом, в Иерусалиме, и об Иерусалиме.
В то время в Барзовке, у самого теплого моря, среди разных других людей гуляли черноголовые бяльские кудрявые дети и спокойные, тоже ладные, взрослые, – да они и сейчас такие же. Только дети давно выросли, а новая малышня бегает в Текоа по бяльскому дому, будто ничего не случилось…
И дом выстоял, и свет льется – и прекрасные картины на стенах держат оборону – не проступать горечи, да будет жизнь, невзирая ни на что…
Многих Игорь Бяльский своими руками «отредактировал» и выпустил в мир – нас, книги, стихи, прозу. И это такое волшебство – обучение! – незаметно глазу как-то он умел спокойно донести свою мысль, не становясь в позу учителя, а просто размышляя вслух… Он выпустил сам все книги «Библиотеки Иерусалимского журнала», да и не только их.
Игорь создал свою Вселенную, и в ней нам было тепло и светло; теперь надо собирать мир заново. Слава Богу, что по бяльскому дому носятся дети, Милка Бяльская твердой рукой разворачивает этот корабль; «жена поэта» – такое у нее назначение, наверное, не самое легкое… И картины светятся, и по дому бегает собака.
Поэт и редактор Бяльский, отец двух сыновей и дед многих внуков, мог, кажется, усыновить весь наш ненормальный народ вместе с главой правительства… Он каждому нашёл бы дело по способностям, а сам бы продолжал заниматься любимым делом – прислушиваться к строкам, летящим в пространстве. Позвать всех за стол, умыть, усадить, приволочь продуктов, выпить-закусить, вычитать рукопись, выкинуть мусор, вывести собаку, продолжая прислушиваться…
Много лет назад, в Иерусалиме, между улочкой Нахшон и улицей Хеврон, мы жили «одним домом» – можно было забежать, попить кофе и перекусить вовремя, обсудить новый рассказ-стихи. Вспомнить, что зашла поздороваться по пути на свой концерт и забыла дома гитару… Постепенно наши собаки стали выгуливаться вместе.
Однажды поэт Бяльский вышел с собакой и забыл, что на поводке у него грозный пёс, а может, просто не придал этому значения – нам нужно было срочно обсудить перевод на русский язык песни Наоми Шемер, недопустимость некоторых слов и необходимость других… И так, они пришли вдвоём в наш с Клементиной дом.
Строфе пришлось подождать. Моя небольших размеров псина выросла на глазах. Она зарычала так грозно, что Шони спрятался за худенького поэта и стал почти не виден.
Под аккомпанемент её неожиданно прорезавшегося баса мы всё-таки обсудили, что «тёплый дом, пчелиный улей», пожалуй, ближе к замыслу поэтессы, чем «этот мёд и это жало»… К тому же, «каждый имеет право на эксперимент», как говорил Игорь неоднократно…
Когда спускался вечер, на улице Хеврон небо становилось отчаянно синим, поэт с белым псом Шони заходил за нами, и мы шли гулять вчетвером. На Таелет всегда было тихо и звездно; собаки, в основном, помалкивали, а мы говорили о поэзии. Под иерусалимским небом о ней особенно говорилось. О Наоми Шемер, о стихах поэта Гринберга, о псалмах царя Давида…
Как-то Игорь на прощанье вдруг сказал: «Звезды летят во тьму», я ахнула и сказала – допиши, это стихи! Обещал, и дописал, и посвятил, пою теперь «Каждому дал Господь…» Дальше была пьеса «Время складывать камни», которую они написали вместе с Юлием Кимом, и туда вошли эти стихи.
Это его словечко было – «Стихи!» – вместо похвалы, комплимента – признание, что да, случилась поэзия. У него много было таких милых словечек. Утром и вечером он здоровался: «Бокер тов!» (Доброе утро) – и вечер светлел, и день улыбался.
Как-то пришел срочно, без собаки – стих написал, прочесть. Мы курили в парадном, он читал свой «Шма Исраэль» – настоящий гром в тишине, запомнилось на всю жизнь… Через полчаса стихотворение запелось под гитару; тогда некоторые стихи Игоря сами ко мне приходили и сами начинали звучать с какой-то особой – его интонацией. Хотя иногда женский вокал казался нам обоим неуместным, и я переходила на хриплый блюз…
Года три каждый день мы выходили на Таелет. А потом собачка Клементина ушла, исчезла, 18 лет ей было. Вскоре белый пёс Шони переехал с Бяльскими в новый дом в Текоа, потом и он ушел, по дому бегали уже другие собаки…
Там была прекрасная жизнь, и праздники, и фестивали ко Дню независимости, большой сад и полный дом друзей, и внуки… Переводы, журнал, стихи… Новые деревья.
Сейчас мне кажется, будто я вижу, как Игорь идет вверх по светлой дорожке, а рядом прыгает белоснежный Шони, и они оба улыбаются…
Исходив эту землю до срока…
Игорь Бяльский, «Лошадиное»
Зачем я плачу и о чем рыдаю?
Ушел себе куда-то в небеса,
Своим путем, к зеленому трамваю,
Да-да, поют неслышно голоса…
Твоих стихов не достает сосновых,
Вот этих, кипарисовых, особых,
О чем, кому споет твой новый стих,
Но тут не будет больше слов твоих…
Звенит роса и тащится кобыла,
А что сказать ей, – да, я не забыла…
Но только снова тянет в небеса,
А там всего осталось полчаса…
2022
В БУДУЩИЙ ЧЕТВЕРГ – В ИЕРУСАЛИМЕ!
Игорю Бяльскому
Над Иерусалимом снова тучи, словно горная гряда,
Над Старым городом, над Башнею Давида.
Ну, а в пустыне Иудейской разгорается звезда –
Там городок лежит заоблачного вида.
Мы с Моисеем сорок лет гуляли точно где-то здесь,
Теперь Израиль Моисеич зажигает.
Хотя народ библейский к Храму подошёл пока не весь,
Но он придёт, и он споёт, и он сыграет!
Давайте в будущем году, а лучше в нынешнем году,
Да вот – в сегодняшний четверг – в Иерусалиме!
Мы, слава Богу, этим городом хранимы,
И возвращаемся, и курим на ходу…
Бежит вечерний мой автобус по холмам, как по реке,
По всем туннелям выворачивая ловко.
А в нём Израиль всей семьёй расположился в холодке
И по мобильному кричит до остановки…
Ну отчего в такой суровой обстановке, как сейчас,
После судьбы неумолимой перековки
Дорогой к Храму нас выводит наш пустынный дилижанс,
А добегает он почти до самой бровки…
Давайте в будущем году, а лучше в нынешнем году,
Да вот – в сегодняшний четверг – в Иерусалиме!
Мы, слава Богу, этим городом хранимы,
И возвращаемся, и курим на ходу…
КОФЕЙНЫЙ БЛЮЗ В ИЕРУСАЛИМЕ
Игорю Бяльскому
Кофейня, пальмы и звон мобильных на переходе
Во двор направо. Ты одеваешься по погоде.
Но вырастают – как кипарисы и даже росы –
На тему «кто ты?» твои сомнения и вопросы.
Ну, натурально, ты бог и царь, и простой садовник,
Плати налоги, люби семейство, сажай крыжовник,
Смотри на небо, не забывая смотреть под ноги.
Хотя убоги, но есть надежда, что мы – как боги.
И зажигаем такое пламя, что ночь бледнеет,
Смотри – меняет свои одежды небо над нею.
А по субботам, когда звезда за собой поманит, –
Задёрни шторы – и лампа светится как в тумане!
Кофейня, пальмы, земля, песочница и качели.
Весна начнётся как на картине у Боттичелли –
В стране, где вечно растут оливы, цветы и цены,
Весна приходит в кофейной пене обыкновенно.
Обычно спросит: «Ну что, дружище, сегодня – как ты?
Устал, наверно, от бесконечной осенней вахты?
Тут и зима превратилась в осень, февраль ноябрьский…
Ты завари из кофейных зёрен напиток райский!
Кофейной чашечке даже блюдце не помешает,
И если ложечка пену нежно перемешает, –
Тогда забудешь, что осень ждёт на твоём пороге
На красно-жёлтой, на бесконечной своей пироге.
Пока играет вечерним светом весна в бокале,
Дорогой этой идти к рассвету мы не устали.
СТОЯНКА В ПУСТЫНЕ
На восток уходит ветер за пустыней Иудейской,
На холмы и на дорогу скоро выпадет роса.
Кто на ослике гуляет старою тропой индейской,
Кто летает по пустыне, раздувая паруса…
Никогда того не зная, ты включи хотя бы чайник,
Ты свисти хотя бы молча и смотри своё кино.
А пока автобус едет, всех автобусов начальник,
Тут ишак молчит и смотрит на тебя через окно.
Это что ли за окошком прямо тут дорога к Храму,
Это, стало быть, за дверью намечается пейзаж,
Там у пальмы на стоянке чья-то мама мыла раму,
А пацан на самокате рисовал крутой вираж.
Ну, а вечером стоянка молча ждёт луну и полночь,
Не зовёт к себе на помощь ни звезду, ни вертолёт.
И идёт по ней собака, ты её, конечно, помнишь –
Даже если дождь и ветер или ненадёжный лёд.
Просто улица и полдень, просто день сегодня полный,
Или день как будто круглый, или полная луна,
Но всё реже и всё тише перекатывают волны,
И уже почти не больно, и звезда уже видна.
* * *
Всё возвращается – кроме того, что уходит.
Лето, весна или осень при ясной погоде, –
Кажется, что возвращаются. Всё остальное…
Сыпятся снег и песок за твоею спиною.
Сыпется дождь, осыпаются старые вишни.
(Дождь в этом деле, ты знаешь, конечно, не лишний.)
Пальма качает листы от рассвета к рассвету.
Дом у дороги найдётся, наверное, к лету.
Чтобы очаг и собака, и тапки в прихожей,
Чтобы пейзаж на стене, на пейзажи похожий.
Окна, гардины и очень вишнёвые ставни,
Снова мерещится – чтобы тропинка туда мне.
Что за страна – не пойму, но смотрю понемногу
В эту испанскую, может быть, даже дорогу.
Это случится, я помню, и вижу, и знаю –
Что сочиним, то и будет воротами к Раю…
* * *
Придет ко мне автобус, автобус, автобус,
По переулку Штраус, где опус номер пять,
И скоро этот ребус, а может, даже тубус,
А может, все-тки глобус завертится опять…
Как пахнет улица Хеврон в декабре,
Прозрачен день и кипарис в серебре,
Шумят оливы на Масличной горе,
На той, Масличной горе…
А помнишь, как горит закат в Тюильри?
На Сен-Жермен гуляет дождь, посмотри!
На Дерибасовской горят фонари –
Сгорает свечечка внутри…
А по планете где-то ходит Юлий Ким,
Распевает песню про Иерусалим,
В Новосибирске минус тридцать, а он поёт,
И там, конечно, тает лёд!
А вон гуляет по буфету Губерман,
В Париж по делу или так, на лиман,
И представляешь, Игорь Бяльский, поэт –
А все ж заходит в интернет…
Только я на остановке стою,
А в руке моей окошко в Париж…
Так в Москве метет метель, говоришь?
Эй, ты когда-нибудь спишь?
Ты знаешь, всё, наверно, врут словари,
О чем угодно говори, говори…
По всей земле теперь идут декабри, –
Сгорает свечечка внутри…