Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
Случается так, что трудно различить поэтический голос, да что там голос – самого человека за частоколом рифм и образов. Расхожих и не берущих за душу.
Игоря Бяльского, моего тезку и друга, спутать было невозможно. И не потому, что за несколько лет сидения нос к носу в здании писательского союза на Пушкина 1 в самом сердце Ташкента, напротив (ха!) Сквера Революции или просто Сквера, мы достаточно хорошо узнали и изучили друг друга. Наш рабочий день длился с 10 до 7, как в любом министерстве, и времени для неспешных бесед о литературе и не только было более чем достаточно. Заглядывали к нам туда друзья, большей частью т. н. «молодые литераторы» со своими рукописями, идеями, новостями и «тараканами» в голове.
А в декабре в «Голубых куполах» или где-нибудь еще подводили мы обычно итоги года, аккурат следом за нашими днями рождения.
А потом случились отъезды – сначала его, потом мой, и рефреном звучащее «в следующем году в Иерусалиме».
У Игоря было немало замечательных качеств. Первым среди прочих упомяну его необычное дружелюбие и всегдашнее стремление найти в любом, даже часто не самом приятном и добродетельном человеке, что-то хорошее и светлое. А помимо этого – талант и обаяние, отзывчивость и подвижничество, организаторская жилка и способность радоваться успехам коллег. (Последнее у поэтов, кстати, не часто встречается.) Он тихим голосом, но очень жестко умел отстаивать свою точку зрения. При этом был по-хорошему упрям и неуступчив, если не сомневался в своей правоте.
Его поэтический голос был негромок, но отчетливо отделен от тех, кого привычно называли трибунами. Его стихи волновали и рождали интересные ассоциации; в них мне виделись и слышались емкие и нетривиальные суждения о мире, дружбе, любви, политике, наконец. И неизменно звучала та неповторимая интонация, которая буквально живет в каждой написанной им строчке. Можно было закрыть глаза и услышать его голос с характерными паузами и растяжками…
Как и положено в литературном мире, мы нередко спорили по поводу тех иных творений – опубликованных и рукописных.
К примеру, он был исключительно толерантен к авторам, чей творческий потенциал невозможно было рассмотреть даже с увеличительной лупой.
– Старик, у каждого, даже завзятого графомана, случается достойная строка или интересный образ, – говорил он.
– Ну да, конечно, – иронизировал я. – Это как Остап Бендер, который «вспомнил, что этот стих уже написал А. Пушкин». Или же это дикая случайность, семечко в корзине с мусором.
Но когда ему в руки попадали действительно хорошие стихи, то он был щедр и расточителен на комплименты. И больше того, всегда готов был углубиться в детали и поработать с автором над окончательной версией. Да и собственные стихи нередко улучшал и дописывал годами.
Эти лучшие его качества очень помогли в деле создания «Иерусалимского журнала», который стал явлением в мире литературы на русском языке.
Я в подробностях знал о детище Игоря и его сподвижников буквально со дня основания журнала и хорошо представлял, какой титанический труд стоял за каждым из выпусков.
Журнал на русском в стране, где язык в ходу, но не затеняет собой вновь обретенный репатриантами иврит. Заметный элемент общеизраильской культуры и одновременно реликтовый, идущий в ту небольшую гавань, где ему и место и где его причал. И буквально с первых выпусков – читаемый и почитаемый на разных континентах выходцами из распавшейся советской империи. Думаю, что к произведениям, которые печатались в «ИЖ» за годы его существования как на бумаге, так и позже в сети, будут еще долго обращаться любители изящной словесности. Да и не только любители, но и профи, которым есть и будет чему поучиться и над чем поразмышлять.
Прощаясь с другом-поэтом, перечитываю, конечно, его давние «ташкентские» стихи, а потом заглядываю в подборки иерусалимского периода, вместившего более трех десятилетий жизни:
…Душа, изведавшая плен,
окаменев до самых пят,
одушевляет и бетон,
тем паче – камни.
А что?.. Они-то и парят
и светятся во тьму долин.
Я тоже Иерусалим –
не плачь, но помни.[1]
А для меня Игорь Бяльский будет всегда и Ташкентом, и Иерусалимом. Разве что запись на одном из стихов, рукопись которого он подарил мне перед отъездом в Эрец-Исраэль со словами «до встречи», обрела с его уходом иной смысл.
Октябрь 2022,
Чикаго
[1] Из стихотворения «Любовью злою прокалён…» (посв. Б. Камянову), 1993 (прим. ред.)