Опубликовано в журнале Иерусалимский журнал, номер 70, 2024
Жить надо так, чтобы в любой момент была возможность сесть в тюрьму. Никакого мыла с запахом лайма, никакого зеленого чая, никакой ортопедической подушки. Тревожный чемоданчик – пара белья, сухари, фото Сократа с автографом, бутылка водки для самозащиты. Очки? Их разобьют на первом же допросе. Сам разбей и сам же выбрось, целее будешь.
Друзей не иметь, людей не любить, детей не рожать: никаких точек уязвимости. Вечное «если вдруг со мной что, кто же будет кормить кота?» – да не дай бог. Никто, никто не будет его кормить, отдай кота солдатам Армии обороны Израиля, они покормят. Вот интересно, все армии мира называются армии обороны, буквально ни одна не называется армией нападения. Не надо заводить кота, не то обороняться придется котом. Не надо заводить никого, а то обороняться придется от него.
Книги наизусть, ноты наизусть, формулы выводить. Ничего, кроме собственной головы: с ней не пропадешь, а без нее какая разница.
И только ночью, завесив окна, выключив свет, заложив стены матрасом (тихо, услышат соседи!), можно сесть на пол и полушепотом напеть на иврите: «Ма ништана ха-лайла ха-зе ми-кооль ха-лейлот? Ми-кооль ха-лейлот?». Чем отличается эта ночь от других ночей? От других ночей, от других ночей? Допоешь и услышишь стук: за тобой пришли.
* * *
В последние дни я часто думаю про еврейский пасхальный Седер. Точнее, про пасхальную Агаду. Это у меня правило такое: не понял смысла современности, попробуй переосмыслить еврейскую традицию. Тем более, что в данный момент еврейская традиция бьет в голову практически живьем.
В каждом поколении, утверждает пасхальная Агада, человек должен видеть себя вышедшим из Египта. И вот задалась я дурацким вопросом: зачем?
Вообще, смотрите. Каждый год культурные вроде бы люди проводят пасхальный Седер и читают пасхальную Агаду – мировой образец непедагогичной литературы. Мясо с костью, яйцо, салат, соленая вода, тьма египетская. Дети сидят за столом и болтают ногами: мор, саранча, подсчеты казней, хрен и редька, Господь ожесточил сердце фараона, кто такой вообще фараон? «И расступилось Чермное море» – серьезно? «Я, а не ангел, я, а не посланник, я лично приду и вызволю свой народ» – то есть ангелы и посланники типа обычное дело? Что мы тут празднуем вообще?
В каждом поколении, настаивает пасхальная Агада, человек должен видеть себя вышедшим из Египта. Ну… допустим.
Допустим, я живу там и тогда. Это прямо легко сейчас допустить. Над моей головой скандалят психованный фараон, чье состояние лучше всего описывается выражением «вожжа под хвост попала», и раздраженный Всевышний, у которого в качестве оружия – ощущение собственной правоты и саранча. Если я египтянин, у меня в результате этих великих событий умрут все первенцы, а также государственная экономика. Офигеть, говорят египтяне. Если я еврей, у меня вообще все умрут, потому что из вышедших из Египта до Святой земли не дошел никто. Офигеть, говорят евреи.
Фараону же не евреи были нужны, а только их победить – как доказательство того, что он тут бог. Фараон никак не может победить, потому что бог тут не он, но без победы какой же ты фараон, поэтому он бьется как герой, в смысле головой об стену. К тому же, Всевышний ожесточил его сердце – то есть, фактически, лишил свободы выбора (с чувством юмора у богов все сложно еще со времен Олимпа). Фараон это так понимает, что он теперь бессмертный. Всевышний это так понимает, что фараон офигел.
В каждом поколении, нудит пасхальная Агада, человек должен почувствовать себя вышедшим из Египта.
Ладно, по сюжету там потом расступилось море. Море всегда расступается – в этом природа моря. Но тех, кто вышел в ту ночь из Египта, вырвался из медвежьих фараоновых объятий, узрел-таки чудо, прошел по мокрому дну, наелся ила, дошел до суши – что их ждало? Скитания, голод, пустыня, отчаяние, страх. Жили в дороге сорок лет, роптали, ругались между собой, страдали, в итоге умерли все. И вот сижу я, маленький винтик больших событий, чертова единичка на бесконечном господнем счетчике, и думаю – ёлки, чему мы учим детей?
Вышедшим из Египта. Вышедшим из Египта. Вышедшим, а не дошедшим. Тем, кто все потерял. Тем, кто все потерял. Твою мать. В смысле, даже мать потерял. Корни, смысл, причинно-следственные связи. Старая Агада у нас не дура – дура не прожила бы столько лет.
В каждом поколении есть скитания, голод, пустыня, отчаянье, страх. В каждом поколении смерть в лице фараона борется с бессмертием в лице Всевышнего. Кажется, мы учим детей, что без этой борьбы не будет того, что стоит между ними: нас.
Мы – та прибавочная стоимость, которая возникает в процессе непрерывного Исхода. Всевышний тот еще юморист, но его нельзя назвать непоследовательным. Он изобрел железно работающий способ извлекать из человечества человечность: беги из дома, ни хрена не успев собраться, останься жив исключительно чудом, пройди насквозь соленую воду, лечи болезни песком, потеряй опору, ищи её всю оставшуюся жизнь, воспитай детей для Святой земли и умри человеком. Повторить. Повторить. Повторить.
Выход из рабства, жар пустыни, близорукость, температура, боли в сердце, рецепт просрочен, смех за чаем, звонок телефона, кровь на пальце, осколки чашки, и чем отличается эта ночь от других ночей? Ничем, ничем, ничем, ничем, ничем.
* * *
Закончим тем, с чего начинали. Когда известный отказник, сионист и фигурант «самолетного дела» рав Иосиф Менделевич сидел в ленинградской тюрьме… М-да, опять получился тест на возраст. Ладно, сейчас. В глухих семидесятых годах компания отчаянных советских евреев, в попытке уйти от тогдашнего фараона, попыталась угнать самолет для отъезда в Израиль и приземлилась в итоге в Дубравлаге. Это я прямо сильно сокращаю, но у нас тут не лекция по истории. Так вот, когда один из «самолетчиков», рав Иосиф Менделевич, сидел в ленинградской тюрьме, он там отмечал пасхальный Седер. В каком бы Египте ты ни оказался, исход из него никто не отменял.
(Я вот думаю, нужно ли тут кому-нибудь пояснять, насколько запрещенным, невиданным и наказуемым делом был в советской тюрьме еврейский пасхальный Седер. А также насколько плохо там кормили. Меня греет уверенность, что нет, так что я сделаю вид, что уточняю это в пустоту.)
Для пасхального Седера нужна пасхальная тарелка. Помните? Мясо с костью, крутое яйцо, зеленый салат, тертый хрен. С хреном в тюрьме, опять-таки, понятно: он везде. С остальным засада. Я уже не помню, чем рав заменил салат (вареное яйцо он, кажется, достал), но основная проблема была насчет мяса с костью. Мяса. С костью. У политического заключенного в ленинградской тюрьме семьдесят первого года. Ага.
Мясо с костью на пасхальной тарелке символизирует пасхальную жертву. Перед выходом из Египта необходимо ее принести, подобно евреям, приносившим пасхальную жертву там и тогда. В этом есть глубокий психологический смысл: все остальное у тебя забирают силой, а пасхальную жертву ты приносишь сам. Своею волей отдаешь тому, кого избрал для этой цели.
Раву время от времени передавали продуктовые передачи из Израиля. Только полуфабрикаты, конечно – передача могла блуждать по полгода, если доходила вообще. В посылках водились бульонные кубики. На упаковке бульонного кубика была нарисована курица. А курица – это что? Правильно. Мясо.
Точнее, это-то не мясо. Никакого мяса в дешевом бульонном кубике нет. Это символ мяса. Так же, как бульонный кубик – символ бульона. Пасхальная тарелка – символ исхода. Пасхальный Седер в тюрьме – символ свободы. Сам исход – символ победы. А победа Всевышнего над фараоном – символ того, что свобода выбора всегда победит ее отсутствие. В этом природа жизни.
Рав Менделевич положил на пасхальную тарелку бульонный кубик в роли пасхальной жертвы. Кубик успешно справился с ролью – правда, небыстро. Через одиннадцать лет тюрьмы и одиннадцать нелегальных седеров фигурант самолетного дела, сионист и государственный преступник рав Иосиф Менделевич был выслан из окруженного железным занавесом Советского Союза в Израиль, с которым у Страны советов на тот момент вообще не было дипломатических отношений. Расступилось Чермное море. В Израиле Менделевич сначала учился в ешиве, потом занялся общественной деятельностью, сейчас преподает. Женился, родил семерых детей. Охранники в лагере сто раз ему говорили: «На зоне ляжешь, и хрен тебе сука другой святой земли».
Святая земля ведь тоже символ – символ веры. А символом чего является хрен, это уже каждый понимает для себя. Главное, он острый и всегда вызывает слезы. По ним мы в пути узнаём своих.